– Между прочим, Роберт – непринужденно сказал Винстон – А кто это та прекрасная незнакомка, которую вы так бесцеремонно вытолкали из лаборатории? И зачем она приходила?
Хильштейн обмер. Он снова затеребил свои бумаги на столе, принялся переставлять колбочки. Его руки тряслись, голос опять сорвался и он завизжал. Было видно, что Хильштейн не ожидал этого вопроса, хотя точно знал, что инспектор видел эту нелицеприятную сцену с непрошеной гостьей. Свой ответ он долго обдумывал, не зная с чего начать.
– Да так – принялся мямлить Хильштейн. – Она приходила на меня жаловаться.
Он растянулся в кривой, явно наигранной, улыбке и продолжил.
– Она считает, что я неправильно продиагностировал ее отца и не преминула все это высказать мне прямо в лицо. Она говорила, вернее сказать, кричала, что хочет посмотреть мне в лицо. В лицо человеку, которого она считает виновным в смерти отца.
– Да ну – также наигранно удивился Винстон. – А разве вы диагностируете живых людей? Вот никогда бы не подумал.
– Понимаете, мистер Винстон, я же по образованию – врач высокой категории. Несколько лет проработал в достаточно успешной частной клинике в Канзасе, у меня была весьма большая клиентура в городе. И когда стали проводить отбор сюда, то есть в Центры Скорби по всей Америке, а выбирали ведь самых достойных из практикующих врачей, как вам известно, сразу же обратились ко мне, несмотря на то, что жил я тогда на другом конце страны. Поначалу, я мягко отказывался, ссылался на то, что не могу бросить своих тяжелобольных пациентов, ведь я давал клятву Гиппократа. На самом же деле, мне просто не хотелось терять источник своего постоянного и весьма неплохого дохода. Ну, уж, а когда, за отказ от трудоустройства в Центры стал грозить уголовный срок, деваться было некуда, и я согласился. Правда, зарплата здесь, сами понимаете, не ахти, поэтому и приходиться подрабатывать на дому. Конечно, в свободное от работы время. А у каждого врача всегда бывают недовольные клиенты.
– И что же случилось с отцом этой несчастной девушки? – с заметным сарказмом спросил Винстон. Он ни на йоту не поверил Хильштейну. Тем не менее, он с каким-то чудовищным злорадством наблюдал, как сотрудник Центра старается изворачиваться, на ходу сочиняя свою небылицу.
– Так вот, эта девушка, эта молодая особа, обратилась ко мне в частном порядке – голос доктора продолжал дрожать и периодически выдавать «петуха». – Обратилась она по поводу своего отца, который совершенно неожиданно занемог. В одночасье. У него стало болеть все тело, все внутренности. Я, конечно же, сразу осмотрел мужчину, назначил ему сделать все необходимые анализы, но не нашел ничего такого, что бы могло вызвать такой эффект. А самое главное, что результаты анализов не показали никаких воспалительных процессов в организме и, соответственно, невозможно было выявить очаг заболевания. Из всего этого я сделал обоснованный вывод о том, что отец девушки ничем физически не болен, а проблема могла быть в его психологическом состоянии.
– Вы хотите сказать, что этот мужчина был психически болен? – Джек уже пожалел, что рано отключил диктофон. Хотя, формально, тема разговора не относилась к цели его посещения Центра Скорби, Винстон нутром чуял, что здесь что-то не так и возможно сейчас он попутно сможет раскрыть еще какое-нибудь, не зарегистрированное, преступление.
– Не совсем так, мистер Винстон. Я этого не говорил. Строго говоря, это могло быть и не психическое расстройство в том виде, которое вы себе представляете. Это мог бы быть, так скажем, эффект плацебо. Когда человек, ни с того ни с сего, внушает себе, что он неизлечимо болен. Его мозг дает сигнал всему организму. Человек начинает чувствовать боли там, где нет никакого видимого источника для подобного состояния. Человек, не понимая, что сам себе вредит, продолжает через свой мозг генерировать псевдосигналы какой-то неведомой неизлечимой болезни для всего организма. В конце концов, со временем человек заболевает по-настоящему.
– Именно это и произошло в данном случае? – не унимался Винстон, продолжая издеваться над бедным доктором.
– Думаю, да – более твердым голосом ответ Хильштейн.
– И что же произошло с отцом девушки?
– Он умер. Через пару месяцев после моего обследования.
– Но вы же сказали, что болезнь может развиться со временем? А здесь прошел достаточно небольшой промежуток времени.
– И опять же, не совсем так, ведь мы не знаем, когда мужчина внушил себе мысль о неизлечимой болезни. Может за несколько месяцев, а может быть и за год до обращения ко мне. Поэтому я думаю, да что там думаю, я уверен, что это, так называемый синдром Мюнхгаузена – психо-соматический синдром.
– Вы прописывали ему какие-нибудь лекарства?
– Да, конечно. Но мне кажется, что ни отец, ни его дочь сразу же не поверили моему диагнозу, поэтому я не уверен, что мужчина принимал прописанные лекарства.
– А разве вы можете выписывать лекарства, ведь у вас нет своей стабильной практики? – поинтересовался Винстон, сверля своего собеседника глазами.
Хильштейн буквально подпрыгнул в кресле. Взор его стал еще более мрачным, чем был, когда Джек допрашивал его по поводу Теодора Милтона.
– Понимаете, господин инспектор, – осторожно начал доктор, наперед зная, что с головой выдаст все свои секреты, все, что было наработано годами. – Я по-прежнему числюсь практикующим врачом во всех официальных реестрах Штатов, никто не лишал меня медицинской лицензии. Кроме того, у меня есть знакомый врач в Вурджвилле. Я пользуюсь его услугами, когда выписываю рецепты своим больным. Он выдает мне свои бланки.
– А подпись. Ведь подпись на них не его – Винстон по-настоящему заинтересовался неожиданно нарисовавшимся из ниоткуда криминальным делом.
– Стараюсь подделать подпись под его – совсем уже упавшим голосом с мелкой дрожью ответил Хильштейн.
– А как имя вашего «друга»? – задал Джек вполне логичный в данной ситуации вопрос, загадочно прищурив глаза.
– Не скажу – севшим с хрипотцой голосом парировал горе-доктор. – Ни за что. И вообще, у вас нет ордера на мой допрос по этому поводу.
Хильштейн, наконец-таки, вспомнил все свои права гражданина США и попытался пойти на штурм.
– Хорошо, хорошо – как можно вежливее ответил Джек, тоже вспомнив закон о неприкосновенности личности, и решил свернуть зашедший не в то русло разговор. – На этом, я думаю, наш разговор можно считать оконченным. Еще раз спасибо. До встречи.
Винстон встал со своего стула и добродушно протянул руку для рукопожатия, мысленно представляя снова потную ладонь доктора, отчего его даже передернуло.
Старший медицинский сотрудник (оказавшийся к тому же еще и практикующим врачом) Хильштейн довольным тем, что его экзекуция окончена, тоже встал и с неподдельным удовольствием пожал протянутую Джеком руку. Как и ожидал Винстон, рука оказалась донельзя мокрой, липкой и сколькой.
«Вот мерзкий слизняк!» – с неподдельным раздражением и тошнотворным чувством подумал Джек.
Уходя из лаборатории, Винстон в очередной раз задел какие-то колбочки, баночки, штативчики и, конечно же, свой любимый прибор в центре комнаты, который издал свои громогласные, устрашающие звуки и, как-то на полуслове, полузвуке, подозрительно замолк. Джек не на шутку испугался, что, в конце концов, окончательно повредил прибор (а стоить он мог, по прикидкам самого Винстона, несколько его годовых содержаний и выплачивать ущерб ему ой как не хотелось). По пути к двери он пару раз обернулся, чтобы убедиться, что прибор «ожил», но до самого выхода приборная панель устройства была темной, без каких бы то ни было признаков жизни. И этот факт окончательно расстроил инспектора. И задание «тухлое», и место мрачное, да еще и приобрел здесь кучу проблем напоследок.
Тем не менее, уже стоя в дверях, Винстон еще раз круто повернулся на каблуках, вперился взглядом в Хильштейна и сказал.
– А по поводу поддельных рецептов я еще загляну сюда, но уже со всеми положенными документами и полномочиями – и, не дожидаясь ответа остолбеневшего Хильштейна, Винстон вышел прочь из лаборатории.
