– Да! Это оттого, что в ту минуту ты родился заново: превратился из мальчика в мужчину. Совсем неожиданно – да? – ты вдруг смог подчинить себе лошадей.

– Я никогда не узнаю, как это произошло. Видишь ли, я родился на крошечном острове, где не было ни одной лошади – только несколько несчастных осликов, которые таскали наши повозки с рыбой.

– Однако в то мгновение ты почувствовал, что ты – повелитель лошадей!

– Я не знал этого – просто закричал. Но с тех пор меня действительно слушаются лошади – меня, который ни разу не сидел в седле! Даже теперь я не уверен, что смог бы ездить верхом. Но я могу им приказывать, мне стоит лишь прошептать. Мистер Бозанко может подтвердить это. Для меня это загадка.

Они немного помолчали, потом Линнет снова обратилась к своему возлюбленному:

– Слушай же. Положи голову мне на грудь и слушай, теперь моя очередь рассказывать. Когда экипаж бешено раскачивался, а обезумевшие лошади неслись по дороге, я приготовилась к смерти. Вцепилась в поручни и прощалась со всем миром. Я услышала твой крик, увидела фигуру твою черную на сверкающей дороге. Говорят, что в последнее мгновение перед утопающим мелькают воспоминания. Амиот, взгляни на меня и ответь. Тебе когда-нибудь приходило в голову, что ты и я жили прежде – быть может, много раз, чтобы снова родиться, целоваться, вдохнуть в другого свою душу через уста, чтобы обладать друг другом и умереть? Подумай, любовь моя, и помоги мне, если можешь.

– Я не могу думать, Линнет, когда моя голова лежит у тебя на груди. Я только изумляюсь и мечтаю.

– Помечтай еще немного. Потому что мне нужно многое тебе рассказать. Ты помнишь, как потом лежал на дороге, а я склонилась над тобой и пыталась тебя разбудить, а кровь из моего пореза над бровью капала на тебя, так что даже дождь не успевал ее смывать, и над нами стояла туча, как натянутое полотно, и я склонялась над тобой, трогала тебя, взяла твою голову в руки? Но на самом деле – да, я это видела – я сидела где-то наверху, высоко, как на верхнем ярусе в театре; а ты, обнаженный, с голой грудью и бедрами, лежал в тени от занавеса. Лежал, вытянувшись на песке, на окровавленном песке. Потом все закончилось, и мы снова оказались в Замке Дор, и доктор Карфэкс подошел, чтобы помочь тебе. Но в ту ночь ты приснился мне, и я внезапно проснулась, словно в лихорадке. Мне снилось, что я иду к тебе по горящему мосту и путь мне преграждают. Я никак не могла до тебя дойти. Кажется, я кричала от муки, а потом вдруг проснулась, и рядом со мной лежал старик, и ноги его обжигали, как горящий мост.

Она склонилась над Амиотом, коснувшись его губ, и он притянул ее к себе, удивленно глядя в ее опечаленные глаза, пораженный тем, что она страдает из-за него в своих снах.

– У меня было не так, – сказал он. – С того самого дня я спал как убитый. Но когда просыпался, ты всегда была со мной – не важно, где я и что делаю, есть только ты, и ты мне улыбаешься, как тогда, когда нас разделял костер. Ты помнишь, мы пили из одного бокала, и я сломал свою скрипку о колено, зная, что отныне наделен небывалой силой и что она каким-то загадочным образом пришла ко мне от тебя. Ни у одного мужчины, ни у одной женщины, ни у одного зверя нет надо мной власти – я почувствовал это, когда ударил Фугеро. Словно в меня вселилась какая-то волшебная сила и благодаря ей мы ожили, ты и я. Без нее мы были бы просто обычными смертными, слепыми, глухими, немыми. Поцелуй меня еще раз, Линнет.

– Уверяю вас, что ни в малейшей степени не отклонился от ваших инструкций, – произнес голос мистера Трежантиля, приближавшегося с той стороны бухты, где находился Пенквайт. Голос этот звучал пронзительно, а тон был сварливый. – Я строго придерживался «Робинзона Крузо», и мне бы никогда не пришло в голову читать ваши записи этому молодому человеку или те тома, которые вы мне одолжили, а тем более обсуждать их содержание. Кроме того, у него не хватило бы ума их понять. – Трежантиль явно обращался к доктору Карфэксу. – Что касается той молодой женщины, которую вы упомянули, то я с ней и двух слов не сказал. В любом случае ваше предписание более не актуально, так как, насколько мне известно, Амиот был уволен Бозанко и отплыл из Троя в это самое утро. Но я не могу понять, почему это должно послужить причиной того, что вы посадили меня на вареную рыбу и молоко с содой. Все это сильно действует на нервы, и это как раз в тот момент, когда грачи и галки собираются в стаи. Я рассчитывал на этого юношу, полагая, что он мог бы заняться наблюдением за тем, как они добывают себе корм. Осторожно, здесь дорога внезапно идет под уклон. Ах! Миссис Льюворн!

Амиот исчез, нырнув в подлесок. Линнет сидела на пригорке посреди просеки – бледная, сосредоточенная, с вызывающим видом обхватив руками колени.

«Если бы я не знал, что Трежантиль и по своему характеру, и по складу ума не способен к тайной любовной связи, – подумал доктор Карфэкс, – я бы решил, что застукал его на месте преступления». Ибо владелец Пенквайта залился румянцем, удивительным для человека, долгие годы страдавшего от больной печени, а красивая молодая хозяйка «Розы и якоря» находилась довольно далеко от Троя, куда ее должны бы призывать прямые обязанности, так что можно было предположить, что она пришла в это отдаленное место с определенной целью. Короче говоря, человек, наделенный хотя бы крупицей проницательности, подумал бы, что это заранее назначенное любовное свидание.

Доктор Карфэкс проехал в двуколке, в которую была впряжена исполненная негодования Кассандра, трусившая мерной рысцой, две с половиной мили, отделявшие его от Пенквайта. Там он узнал, что Трежантиль отправился на прогулку и в последний раз его видели, когда он спускался с холма, направляясь в Вудгейт-Пилл. Доктор оставил лошадь и двуколку на попечение Дингля, кучера, и отправился пешком на поиски своего пациента, которого в конце концов обнаружил в нижней части поля, расположенного на холме, – Трежантиль собирался спуститься к бухте.

Мистер Трежантиль, полагавший, что его гость прибыл, чтобы приятно провести время, наблюдая за птицами, а затем выпить чашечку чая, был обескуражен, когда сделался объектом нападок. Негодуя, пациент начал доказывать свою невиновность, и как раз в этот момент они наткнулись на ту самую злосчастную женщину, имя которой было на устах у обоих. Уже само по себе плохо было то, что его обвинили, будто он показал личные записи и бумаги доктора парню из Бретани, но когда за этим обвинением последовало предположение, будто он обсуждал с женой хозяина гостиницы достойную порицания любовную связь давно усопших Тристана и Изольды, это ущемило чувство собственного достоинства мистера Трежантиля. Неудивительно, что он покраснел и под взглядом доктора начал выпутываться из затруднительного положения:

– Какой приятный сюрприз! Так редко встречаешь кого-то в Вудгейт-Пилле – все так заросло, столько крапивы и папоротника. Но в этом году такое изобилие ежевики – я вижу, вы захватили с собой корзинку, несомненно, вы намереваетесь наполнить ее прямо сейчас. Ну-ну, кто бы мог подумать! Я только что говорил доктору Карфэксу… – Мистер Трежантиль оставил фразу незаконченной из опасения, что это даст лишний повод наговорить в его адрес еще больше обвинений. И он изобразил бурную деятельность, хлеща своей палкой по зарослям. Это позволило ему повернуться спиной к Карфэксу и молодой женщине, скрывая таким образом свое смущение и одновременно пытаясь уменьшить запустение, царившее здесь веками.

Линнет Льюворн перевела презрительный взгляд с пациента доктора Карфэкса, с такой яростью набросившегося вдруг на ни в чем не повинный папоротник, на высокую фигуру самого доктора Карфэкса. Его насмешливый взгляд напомнил ей те времена, когда она в детстве пыталась скрыть от него сыпь, настаивая, будто эта сыпь оттого, что она ела клубнику, хотя они оба прекрасно понимали, что у нее корь.