Литмир - Электронная Библиотека

Настенные часы показывали начало девятого. Такая рань: можно спать да спать – сегодня даже не просто выходной, а первое января. Хотя какая разница, первое или десятое, если Роза теперь все равно не работает?..

Во сколько же она легла вчера?

Оказалось, что все воспоминания о новогодней ночи стерты.

Странно, если подумать. Провалы в памяти после хорошей гулянки – такое с ней случалось, и не раз. Первый признак алкоголизма. Но переживать на эту тему Роза не собиралась: первая, вторая, последняя… Кому какая разница, что с ней случится? Ей самой, уж во всяком случае, точно по барабану.

Но ведь не сразу же она надралась, не прямо с восемнадцати ноль-ноль! А помнится только то, как вышла из этой самой комнаты около шести вечера. В котором часу они сели за стол? Какие телепередачи смотрели – и смотрели ли вообще? Выходили ли во двор? Запускали фейерверки, как собирались, или так и просидели всю ночь за столом – напиваясь, упражняясь в остроумии, подкалывая друг друга, как обычно?..

Ни единой детали, ни малейшей зацепки. Как волной смыло – пустота, будто на пляже зимой.

Роза двинулась к двери. Она была в полупрозрачной ночнушке до колен. Удивительно, но платье снять все-таки сумела. Кстати, где оно? Со спинки кресла – сиренево-серебристая обивка, конечно же! – свисали лифчик и колготки. А где платье? Откровенное, красное, вызвавшее дружное возмущение матери и тети Риммы. Нечасто они проявляли такое единодушие, как в этот раз, усмехнулась про себя Роза. Впрочем, если матери что и не нравилось, возражать тете Римме она редко отваживалась. А той всю жизнь было до лампочки любое мнение, кроме своего собственного.

Роза двигалась по комнате аккуратно, плавно, как опытная танцовщица. Никаких лишних жестов, ноги переставляя осторожно, ровно держа спину. Голова будто стеклянная: от неловкого движения в любой момент может рассыпаться на миллионы осколков.

И зачем она опять столько выпила? Обещала же сама себе!..

Но если посчитать, сколько «честных слов» по разным поводам Роза давала себе за свою двадцатишестилетнюю жизнь, страшно становится. Потому что слова остаются словами, а поставленные цели так и стоят – без движения.

Роза открыла дверь и выбралась в коридор. Дальше – комната матери, между ними – ванная. Еще в их крыле имеется так называемая гостевая, хотя никаких гостей тетя Римма никогда не принимала и в будущем делать этого не собиралась.

С другой стороны, кто они сами в этом громадном доме – и она, и мать, и дед? Кто, если не гости? Не особенно-то и желанные, надо думать.

Комнаты тети Риммы и дедушки – в другом крыле. Они еще больше по размеру, хотя и комната Розы очень даже немаленькая, во всяком случае, больше всей ее съемной малосемейки. Ну, вот опять… Так и лезут в несчастную больную голову мысли о прошлом. Если бы можно было взять и вычеркнуть их из памяти, как вчерашний вечер!

Толстый ковер заглушал шаги – и слава богу. Меньше всего ей сейчас хотелось потревожить мать. Роза никогда особенно не жаждала общаться с родительницей, а уж в своем теперешнем состоянии – особенно.

Дверь ванной комнаты открылась с легким щелчком.

«Может, душ принять? – размышляла Роза, сидя на унитазе. – Или лучше просто умыться, почистить зубы, чтобы убрать гадкий привкус, и отправиться досыпать?»

Часа два-три, и ей наверняка полегчает.

Наклонившись к раковине, она вдруг почувствовала острый приступ тошноты. Голова взорвалась болью, в глазах потемнело. Роза стояла, судорожно вцепившись в фарфоровые края, и ее мучительно рвало. Наверное, уже весь дом перебудила. Хотя тетка с дедом далеко, могут и не услышать, а вот мать точно проснется. Но теперь уже наплевать.

Спустя минут тридцать Роза вышла из ванной. Чувствовала она себя намного лучше. Избавившись от всего лишнего, измученный организм воспрянул. Контрастный душ тоже пошел на пользу: голова уже почти не болела, разве что поматывало слегка от слабости, но это мелочи. Поваляться пару часов и…

Мать стояла на пороге своей комнаты, скрестив на груди руки, одетая в один из своих балахонов. На голове – повязанный на мусульманский манер светлый платок, в глазах – осуждение.

Роза почувствовала знакомое глухое раздражение, но решила ничего не говорить. Она была не в том состоянии, чтобы вступать в бессмысленные споры. Добраться бы до кровати.

В этом году матери исполнится сорок семь, но выглядит она намного моложе, даже несмотря на жуткие шмотки. Лицо чистое, свежее, черты тонкие, правильные, и морщин почти нет. Чувствуется порода, какое-то внутреннее благородство. Хотя вроде бы откуда этому взяться – не дворянского они роду. Косметикой мать пользоваться перестала, и это ей только на пользу. Если честно, будь Роза на нее похожа, вообще бы никогда не красилась. Но она пошла в отца: черты лица крупные, немного простоватые, хотя и выразительные. Наведет красоту – прямо кинозвезда. А без краски выглядит блеклой, сливается с обоями, как однажды брякнула Ленка.

– Доброе утро, – промямлила Роза. – Разбудила?

Мать отрицательно качнула головой.

– Я рано встаю, ты прекрасно знаешь.

– Пойду еще посплю, – сказала Роза, избегая смотреть на мать.

– Посплю! Скоро только и будешь способна, что есть, пить, спать… – Мать поджала губы.

Роза перевела дыхание и попыталась пройти мимо, но мать вцепилась ей в локоть:

– Как можно напиваться? Ты же девушка! Тебя сейчас вырвало, потому что твое тело уже не может принимать алкоголь!

– Но это мое тело и моя жизнь. Оставь меня в покое и дай пройти. Пожалуйста.

– Ты напилась и безобразничала, – не отступала мать, – позорище!

«Может, спросить у нее, что вчера было?»

– И что же я такого сделала? – осведомилась Роза.

В глазах матери промелькнуло что-то непонятное. Растерянность? Недоумение? Испуг? Она выпустила руку дочери и больше ничего не сказала. Повернулась и убралась восвояси. Коридор опустел – путь был свободен.

Роза усмехнулась, показала закрытой двери средний палец и пошла к себе.

Перед тем как лечь спать, она решила наглухо задернуть шторы. Подошла к окну и увидела, что начался снегопад. Пушистые снежинки тихо кружились в безветренном воздухе, оседали на землю медленно и плавно.

Снег слой за слоем старательно укутывал поселок, сад, дорожки, гараж, клумбы, разлапистые ели вдалеке – и в этом было что-то неумолимое, неизбежное. Даже чуть-чуть пугающее.

Некоторое время Роза стояла и смотрела будто зачарованная.

«Надо бы узнать прогноз погоды, – подумала она. – Если снегопад усилится или, чего доброго, начнется метель, все дороги заметет и в город не попадешь».

С другой стороны – что там делать? Кто ее ждет?

Мысль о том, чтобы застрять в этом месте до весны, дожидаясь, пока сойдет снег, поначалу показалась совершенно невыносимой, но потом вдруг стала странно притягательной. Быть может, это как раз то, что сейчас требуется: вынужденное заточение вдали от привычного круга, передышка, чтобы собраться с мыслями и все обдумать, решить, как жить дальше.

Ладно, об этом она подумает после. А пока – спать.

Глава вторая. Второе января. День. Румия

Четыре человека пообедали, и вроде не так уж много съели, а посуды – гора. Только успевай мыть и прибирать, снова и снова.

Что она им всем, прислуга? Намыливая губкой тарелки и вилки, Румия возмущалась больше по привычке, чем ощущая себя задетой по-настоящему. Уборка, мытье полов, стирка и раскладывание по полкам выглаженного белья – все это позволяло ей чувствовать себя нужной. Парадоксально и унизительно, но факт. Когда-то она была лучшей на курсе, одна-единственная в группе получила «красный» диплом. Сам профессор Дорофеев уговаривал ее пойти в аспирантуру. Ученая степень, карьера, надежды – все псу под хвост. И ради чего? Теперь только и остается, что драить этот дом и радоваться, если тетя Римма похвалит ее котлеты.

Нет, конечно, тетя никогда не позволяла себе ничего подобного, никаких намеков и уж тем более прямых указаний. Ни разу она не сказала: я, мол, содержу вас всех, так будьте любезны, отрабатывайте свой хлеб! До такого унижения ни разу не дошло, хотя язык у тетушки, конечно, будь здоров. Так может припечатать, только держись. Всю жизнь такая – колкая, жесткая, циничная даже, поэтому, наверное, и в бизнесе настолько преуспела.

2
{"b":"604325","o":1}