Уже четырнадцать лет прошло после исчезновение трёх грузовиков по пути во Франкфурт, и среди искусствоведов установилось мнение о том, что Янтарная комната исчезла бесследно. Все прежние сведения и следы, полученные от любителей искусства, директоров музеев, государственных комиссий и спецслужб, прежде всего американских и российских, вели в никуда. Снова и снова поиски наталкивались на стену неизвестности и в очередной раз повторялась фраза: «Находилась ли в ящиках Янтарная комната — не знает никто. Уверенно можно лишь сказать, что большие ящики прибыли в январе 1943 года, а в апреле их снова увезли».

Были представлены отчёты из тридцати четырёх различных мест: шахт, дворцов, крепостей, подземных бункеров, пещер, даже из двух монастырей, но это были лишь промежуточные пункты огромных переплетений дорог, через которые проследовали ящики. Запросы направлялись даже в Швейцарию, и по этому поводу её правительство высказывало протесты. Особенно интенсивно проводились поиски в Австрии, после того как в Альтаусзе обнаружили один из самых больших нацистских складов награбленных художественных ценностей. Это не стало такой же сенсацией, как находки в Граслебене или Меркерсе, но вероятно, именно в Австрии была спрятана большая часть художественных ценностей, предназначенных для самого большого музея в Линце на Дунае. Ужасная мечта Гитлера.

Зильберман часто удивлялся фантазии искателей и эйфории, когда они думали, что нашли предполагаемый след. Эти сведения мало ему помогали, наоборот, даже становились чрезвычайно подозрительными.

Посещение штаб-квартиры во Франкфурте должно было бы его предостеречь.

Центральный сборный пункт художественных ценностей американских вооружённых сил давно упразднили. В различных служебных инстанциях, куда он обращался, на него смотрели непонимающе, высшие офицерские чины не могли ничего припомнить и принимали таинственный вид. Наконец, Зильберман оказался там, где и предполагал: в ЦРУ.

Бывшие коллеги были с ним дружелюбны, но в ответах на конкретные вопросы проявляли прямо-таки детское невежество. О Янтарной комнате они знали очень немного и только то, о чём писалось в газетах. Просмотр в архиве списков найденных ценностей оказался делом трудоёмким, многие документы исчезли, и один из высших чинов ЦРУ сказал Зильберману:

— Дорогой друг, зачем вы занимаетесь этими делами? Это ведь только вызывает раздражение. По мне, так пусть Янтарную комнату хоть на луну запустят, я не пролил бы по ней ни слезинки.

Через полтора месяца, в течение которых он копался в документах секретной службы, Зильберман наткнулся на копию списка из Меркерса. Какая удача! Наконец появилось доказательство, что Янтарная комната хранилась на шахте Кайзерода.

Однако уже после быстрого прочтения копии он опустил лист и протёр глаза.

— Этого не может быть, — сказал он озадаченно. — Это же мой список, с моей подписью. Ничего подобного не было.

В полном списке имелась только одна ошибка: не были указаны двадцать ящиков с Янтарной комнатой. Строки оказались затёртыми, вместо них внесли другое название.

— Вы уверены? — спросил полковник, когда Зильберман показал ему подделку. — Вы понимаете, в чем подозреваете ЦРУ? Вы, американский майор и дипломат?! У вас есть какое-либо доказательства этого обвинения?

— Оригинальные списки, сэр.

— Это и есть оригинальные списки! Других нет!

— Мой список!

— Это и есть ваш список. Внизу стоит ваша подпись.

— Со списком манипулировали!

— Вы должны доказать это заявление!

— Я найду доказательства, сэр! У меня есть беспристрастный свидетель: президент Эйзенхауэр. Тогда, в 1945 году, он был вместе с генералом Паттоном и генералом Брэдли на руднике Меркерс. Я докладывал ему о Янтарной комнате и приказал открыть один ящик. Он посмотрел на неё и потрясённо воскликнул: «Боже мой»

— Вы хотите назвать президента в качестве свидетеля? Вам действительно хватит дерзости призвать президента Соединённых Штатов в качестве свидетеля мнимого грабежа художественных ценностей? Мистер Зильберман, я начинаю стыдиться, что человек вроде вас когда-то был американским офицером. И ещё в УСС!

— Правда не зависит от людей и постов, сэр!

— Правда состоит в том, что вы дурной человек, порочащий своих. — Его собеседник побагровел. — Правда состоит в том, что вы никогда не станете американцем, а навсегда останетесь немецким евреем. И последняя правда в том, что меня тошнит от людей вроде вас. Всего хорошего!

Зильбермана не удивила такая реакция. Найденное после 1945 года и переданное законным владельцам составляло лишь малую часть того, что награбили нацисты. Куда делась большая часть художественных ценностей, оставалось загадкой, и все лишь пожимали плечами и отвечали коротко: «Ну, была же война! Хорошо, что не всё исчезло…»

Через четыре недели какой-то мотоциклист обнаружил на просёлочной дороге между Мюнхеном и Аммерзе истекающего кровью мужчину, о чём сразу сообщил в полицию. Скорая помощь доставила пострадавшего в ближайшую больницу, где его раздели и установили, что он получил шесть ножевых ранений в нижнюю часть живота. Уголовная полиция сразу начала расследование, но раненого не сразу удалось допросить. Он выжил чудом, и только на четвёртый день начал говорить.

— Меня зовут Фридрих Зильберман. Я американский гражданин, живу в Вюрцбурге. Ранения я нанёс себе сам, потому что хотел покончить с собой. Это всё, что я могу сказать… и хочу сказать.

А что еще ему сказать? Что в прихожей собственного дома на него набросили мешок и оттащили в машину. Что через несколько часов машина где-то остановилась, его выволокли, прислонили к дереву и какой-то голос сказал:

— Сегодня это только предупреждение, но оно должно подействовать. Ты знаешь, о чём мы тебя предупреждаем, Фред Сильверман.

После этих слов он получил шесть ударов ножом в живот. Когда он упал на землю, с него сняли мешок и, не включая фар, уехали. Он не смог запомнить ни номер машины, ни её марку, ни цвет. «Это были профи», — подумал он и потерял сознание.

Должен ли он это рассказывать? Протокол вскоре пылился бы в шкафу. Одним нераскрытым нападением больше, одним меньше.

Зильберман месяц провел в больнице.

Когда он вышел оттуда и сел в заказанное такси, то буквально затылком почувствовал, что кто-то за ним следит. Ему уже было знакомо это ощущение, но машину на хвосте он не видел.

Это были профи.

Оказалось, что Василиса Ивановна Яблонская не только располагает хорошими связями в Москве и Ленинграде, но и получила от советского Министерства культуры, а также от КГБ доверенность с широкими полномочиями, которая позволяла ей обращаться в любую инстанцию, будь то гражданскую или военную, для получения полной помощи.

Это пришлось кстати во время многочисленных поездо вместе с Михаилом Вахтером. До этого состоялась оживлённая дискуссия, поскольку Николай не хотел отпускать своего семидесятилетнего отца одного в эти утомительные поездки, и Яна серьёзно задумывалась над тем, не надо ли ей сопровождать свекра. Дети уже были достаточно самостоятельными, чтобы оставить их на некоторое время под присмотром пенсионера, бывшего учителя из Пушкина. Петру было девять лет, Янине — семь, они росли благоразумными и уже в юном возрасте были такими же красивыми, как их мать. Яблонская как-то раз высказала то, о чем Михаил Вахтер размышлял про себя и чем тихо гордился: «Пётр и Янина в старые времена были бы моделями Рафаэля и Тьеполо».

Николай и Яна хотели сопровождать старого Вахтера и наседали на него все три дня до запланированного отъезда из Пушкина:

— Папа, всё улажено. Николаю дают отпуск, дети остаются под присмотром Аркадия Трофимовича, старого учителя, во дворце всё хорошо.

— Ничего хорошего! — рассердился Вахтер. — Что же в этом хорошего? Что Вахтер покинет свой пост смотрителя Янтарной комнаты? Что мать отдаёт детей чужому человеку? Это и есть хорошо?

— Я должен пустой зал караулить, отец? — выкрикнул в ответ Николай. — Если бы комната была там, я не сдвинулся бы с места. И ты это знаешь! Как я могу отпустить тебя одного?