— Где находится соляная шахта Кайзерод?

Побледневший бургомистр объяснил. Сильверман заметил его нервозность, подал знак Маллигану и сел на перед арестованным на стул.

— Я вижу, вы знаете, почему я об этом спрашиваю. Притворяться бессмысленно, — резко сказал он. — Ответьте на несколько вопросов, мы же все равно узнаем. Сначала о нас: мы из УСС, Управления стратегических служб. Это вам ни о чём не говорит?

— Нет, никогда не слышал, — покачал головой бургомистр.

— Это подразделение американской разведки. Хорошенько это запомните, вам придётся часто с ней сталкиваться. Оперативная группа по культурному и художественному наследию в Германской империи, мы называем её «Орион», с 1944 года получала от агентов, из отчётов разведки и из других источников сведения о местах разгрузки немецких и награбленных культурных ценностей. Мой коллега Маллиган и я — искусствоведы, и мы не хуже вас знаем предназначение Меркерса.

Сильверман сделал паузу и передал слово Маллигану. Тот спросил без предисловий:

— Что в соляной шахте?

— Не знаю, господин офицер.

— Когда осуществлялись поставки?

— Боже, их было много. Это началось ещё в 1944 году, но по-настоящему — с января 1945 года. Непрерывный поток машин. Тяжёлые грузовики и железнодорожные вагоны из Веймара и Гота… всех подразделений. Вермахт, люфтваффе, СС… Ходил слух, что здесь должна расположиться новая ставка фюрера после Райнхардбрунна.

— Нам это известно. — Маллиган энергично махнул рукой. — Дальше.

— Последняя колонна прибыла в соляную шахту десятого апреля. Грузовики со швейцарскими номерами, со швейцарским флагом и красными крестами. Но в них сидели не швейцарцы, не гражданские, а высокие чины из СС. Оберштурмбанфюрер СС и штандартенфюрер СС. Да, именно так, насколько я помню, но я знаю не всё, я ведь ни о чём не спрашивал. Это были последние машины. В них было двадцать ящиков, огромных ящиков. Деревянные ящики, обмазанные для защиты олифой, с надписью «Управление по гидротехническому строительству Кёнигсберга». Да, и на каждом ящике стояла отчётливая красная точка. Это всё, что я знаю.

Маллиган и Сильверман переглянулись.

— Ящики прибыли из замка Рейнхардбрунн?

— Возможно. Я точно не знаю. Машины приезжали два раза… Девятого и десятого апреля.

— То есть вчера…

Сильверман продолжил:

— А потом?

— Потом прорвались ваши танки, и кошмар закончился. Ночью все исчезли.

— Из шахт ничего с собой не взяли?

— Это невозможно. Для этого не было времени.

— То есть, всё внутри? Входы взорвали?

— Нет. То есть, я не знаю. Я два дня не выходил из дома. Там были эсэсовцы, знаете ли, а ящики разгружали заключённые из концлагеря.

— Эсэсовцы забрали заключённых с собой? — нахмурился Сильверман.

— Да. Мы не могли этому помешать, господин офицер.

Сильверман резко встал, за ним поднялся Маллиган.

— Едем в шахту, Боб, — мрачно сказал Сильверман. — Они здесь все невиновные. Но три моих дяди, три тёти, две кузины и их мужья погибли в Бухенвальде и Дахау. И с ними трое детей, Боб. Но все немцы не виноваты… Они только кричали «Гитлер, мы с тобой!», как кричат болельщики на футбольном матче.

Они покинули ратушу, запрыгнули в джип и поехали к соляной шахте. Сейчас шахта Кайзерод была похожа на крепость. Через несколько минут сюда должны были прибыть люди, известные всему миру: американские генералы Бридлоу, Паттон и Эйзенхауэр.

Ларри Брук вырос в бедном квартале Бруклина. Он был сыном санитара в морге, а его мать с шести вечера до двух часов ночи мыла туалеты в недорогом отеле, чтобы прокормить шестерых детей. Ларри, самый младший в семье, принял правильное решение: пошёл служить в армию. Она стала его домом, а сослуживцы — семьёй. У него была кровать, хорошее питание, денег хватало на сигареты, виски и посещение борделя а раз в неделю. Даже всю одежду, от носков до галстука, ему предоставляла армия. Прекрасная жизнь, несмотря на то, что на него орали, приходилось стоять навытяжку, а инструкторы-садисты гоняли по песчаным карьерам и ямам с жидкой грязью.

Без работы не будет и зарплаты, говорил себе Ларри. Но не такой работы, как у моего старика, который десятилетиями мыл мертвецов, брил, одевал и гримировал, чтобы они выглядели как куклы в голливудских фильмах — как ни странно, это нравилось родственникам покойников, они были довольны работой Брукса. Но военная служба была делом чистым и настоящим.

Когда Ларри стал сержантом и сам начал отдавать приказы, армия стала для него подлинным домом. Война с немцами, которых в Америке называли «капустниками», потому что квашеная капуста со свиной рулькой была воплощением всего немецкого, вторжение в Италию, наступление на Монте-Кассино, сражения в Третьей армии легендарного генерала Паттона, завоевание Германии — чертовски трудная и кровавая работа, но для Ларри — всего лишь работа, ничего больше. Не нужно было защищать свободу США, просто надо надрать задницу страдающим манией величия «капустникам» и покончить с этими маленькими усиками, с Гитлером. Из США в Европу доставляли огромное количество грузов, и он перевозил на своём трёхосном грузовике всё, что прикажут: от снарядов до конфискованных коров, от ящиков с инструментами до простых деревянных гробов.

Во втором транспортном батальоне Третьей армии он познакомился с Джо Уильямсом.

Уильямс был совершенно не похож на Ларри. Он был на два года старше, вырос в хорошей семье, показывал фотографии с большой белой виллой в обширном парке, «кадиллаком» и скаковыми лошадьми, добрый, отцом-толстяком, стройной матерью с мексиканской внешностью и сестрой, которая могла бы потрясти Голливуд, если бы ее представили кинобоссам. Но в этом у нее не было необходимости — деньги в семье Уильямсов не переводились. Джо, единственному сыну и наследнику огромного состояния, которое старый Уильямс заработал на хлопке и арахисе, пришлось рано покинуть Уайтсэндс, семейный особняк на берегу моря. Не для того, чтобы учиться, как удалять вредных жуков на плантациях арахиса, а чтобы отправиться в путешествие на два года. Причиной послужило то, что в десяти милях от Уайтсэндса на берег вынесло тело беременной девушки, которую часто видели с Джо.

Джо был вне подозрений. Его отец поддерживал одну из партий, финансировал избирательную кампанию главного прокурора, желающего стать губернатором, жертвовал деньги для детского сада, спонсировал футбольную команду и построил прекрасную церковь. Девушку похоронили, дело было закрыто, но по дружескому совету генерального прокурора старый Уильямс отправил Джо в Европу. Там за эти два года произошли странные события.

В Лондоне напали и искалечили ювелира, В Риме рядом с открытым сейфом истёк кровью директор банка. В Берлине, в районе Грюневальд, нашли мужчину с перерезанным горлом. На Вердершер-Маркте произошло загадочное убийство, и при расследовании специалисты криминальной полиции установили, что убитый торговал кокаином. В Будапеште горничная обнаружила на втором этаже отеля «Метрополь» певицу Илону Варанади, лежащую голой в постели. В сложенных на прекрасной груди руках она держала огромный букет цветов, но, к сожалению, у неё было перерезано горло. Приходящие в Уайтсэндс открытки с видами Лондона, Берлина, Рима и Будапешта были просто совпадением.

Джо никогда не рассказывал, как попал в армию. Но он дослужился до звания старшего сержанта и командовал первой колонной грузовиков, в которую входил и Ларри. Джо был хорошим командиром, не слишком много орал, был дружелюбен, его уважали. Только иногда он вёл себя странно. По ночам в новолуние он становился угрюмым, почти не отвечал на вопросы, бледнел, и в одну из таких ночей Ларри случайно подсмотрел, как в сарае у фермера Джо одну за одной поднял за ноги четыре курицы и острым ножом отрезал головы. Ларри никому об этом не рассказал. Война сделала их друзьями, так и должно остаться. После войны всё изменится: Ларри вернётся в Нью-Йорк, а Джо окажется на собственном пляже где-нибудь на юге. Потом будет несколько писем туда-сюда, и на этом дружба закончится. Но этому не суждено было случиться.