Попробуем осветить другую сторону этого противоречия. Попросим читателя еще раз вернуться к рациону Образцовой тюрьмы и подумать, какое ужасное несоответствие существует между ним и питанием свободного труженика в любой сельской местности Англии. Сколько может зарабатывать сельский труженик? Верно ли будет указать сумму двенадцать шиллингов в неделю? Во всяком случае, это не назовешь низким заработком. Двенадцать шиллингов в неделю составят тридцать один фунт четыре шиллинга в год. В 1848 году на питание и содержание каждого заключенного Образцовой тюрьмы отпускалось без малого тридцать шесть фунтов. Следовательно, наш свободный труженик, на обязанности которого лежит содержание малолетних детей, арендная плата за жилье, покупка одежды и который лишен возможности приобретать продукты питания по оптовым ценам, содержит себя и всю свою семью, имея сумму, на четыре или пять фунтов меньшую, нежели та, которая расходуется на питание и охрану одного человека в Образцовой тюрьме. Безусловно, при его просвещенном уме, а порой и низком моральном уровне, это замечательно убедительный довод для того, чтобы он старался туда не попасть.

Но не станем ограничиваться противопоставлением судного питания сельского труженика и хлопьев или бобов какао в ежедневной трапезе заключенного, состоящей из супа, мяса и картофеля. Поднимемся немного выше по общественной лестнице и поинтересуемся объявлениями в газете "Таймс". Посмотрим, какое жилье и какую пищу предлагают людям среднего класса хозяева пансионов, не забывающие при этом о собственной выгоде.

"_Леди_, проживающая в коттедже с большим садом в приятной и здоровой местности, была бы счастлива разделить свое жилище и стол с одной или двумя особами женского пола. Для двух леди, занимающих одну комнату, плата - 12 шиллингов в неделю с каждой. Коттедж находится на расстоянии четверти часа ходьбы от хорошего рынка, в 10 минутах от станции Юго-Западной железной дороги и на расстоянии часа от города".

Содержание этих двух леди в Образцовой тюрьме не могло бы обойтись так дешево!"

"_Питание и жилье_ за 70 фунтов в год для супружеской пары или - за соответственно меньшую плату - для одинокого джентльмена или леди. В респектабельной семье. Комнаты большие и просторные, в хорошем доме в Излингтоне. Около 20 минут ходьбы до Английского банка. Обед - в шесть часов. В небольшом и приятном обществе есть всего одна или две вакансии".

Снова дешевле, чем в Образцовой тюрьме!

"_Жилье и питание_, - Леди, стоящая во главе привилегированной школы в городе, расположенном примерно в 30 милях от Лондона, была бы счастлива делить с другой леди кров и питание. В распоряжении леди были бы отдельная спальня и гостиная. Может заинтересовать каждую леди, ищущую комфорт. Условия - 30 фунтов в год. Обе стороны представляют рекомендации".

И снова почти на шесть фунтов в год меньше, чем в Образцовой тюрьме! Если бы мы (опять-таки для иллюстрации нашего противоречия) перелистали подшивку газет за месяц или просмотрели бы страницы объявлений двух-трех выпусков железнодорожного путеводителя Брэдшоу, мы смогли бы, вероятно, заполнить весь этот номер журнала подобными примерами. Причем в ряде из них фигурировал бы еще "хороший тон".

В конце 1847 года только на "строительство и ремонт" Образцовой тюрьмы была израсходована малая толика в девяносто три тысячи фунтов - и это в то время, когда на все нужды народного просвещения правительство ассигновало всего семь тысяч фунтов. Этих девяноста трех тысяч хватило бы на отправку в Австралию четырех тысяч шестисот пятидесяти бедняков (из расчета двадцать фунтов на человека). Что касается работы, проделанной пятьюстами Заключенными Образцовой тюрьмы в 1848 году (эти цифры взяты из отчетов, а также из весьма ценной работы мистера Хепворта Диксона о лондонских тюрьмах), она не только не принесла никакой прибыли, но дала фактический убыток более чем на восемьсот фунтов. Этот поразительный результат может быть объяснен дороговизной обучения и большими затратами времени на обучение квалифицированных рабочих-заключенных, труд которых мало производителен. Мы готовы принять эти соображения, но пусть сам читатель решит, правильна или порочна вся система. И не будет ли более целесообразным использовать эти средства на обучение неквалифицированных рабочих вне тюремных стен, рабочих, о которых никто не заботится. Нам возразят, что средства эти используются для подготовки осужденного к изгнанию, на которое он обречен. Нам думается, - а читатель пусть будет нашим судьей, - что прежде всего всем этим следует заниматься вне стен тюрьмы; что в первую голову к эмиграции надо готовить злосчастных детей, которые либо предоставлены нежным заботам очередного Друэ *, либо составляют позор наших городов: и то, что у нас начинают не с того конца, являет собой пример чудовищной непоследовательности, возмущающей рассудок. Где наш Образцовый дом производственного обучения молодежи? Где наша Образцовая школа для нищих, "строительство и ремонт" которой стоили бы девяносто - сто тысяч фунтов, а ежегодное содержание выражалось бы в сумме свыше двадцати тысяч? Не будет ли более христианским делом прежде всего создать эти учреждения, чтобы готовить в них квалифицированных рабочих? Направлять в чужие страны лесорубов и водоносов, отбирая их из среды заключенных; добиваться того, чтобы они вернулись к честной жизни и доказали это своим серьезным отношением к труду, усердием и упорством? Перед вами две группы людей, проживающих в густонаселенной стране и постоянно находящихся у всех на глазах на двух чашах весов. Неужели Преступление всегда будет перетягивать Нищету и ему всегда будут отдавать предпочтение? Весы эти - перед взором всякого. Вихри ослепляющей пыли, - а ее кругом носится невероятно много, - не смогут скрыть от людей истинное соотношение вещей.

Перейдем теперь к выяснению того, как влияет одиночное заключение на психику (предполагая при этом, что срок заключения ограничен максимумом лорда Грея). Выясним, что достигается такой дорогой ценой - затратой огромных средств и, что еще дороже, вопиющей несправедливостью. Мы охотно согласились бы с тем, что уважаемый человек, совершивший преступление, должен искупить свою вину, не опасаясь возможности быть узнанным впоследствии закоренелыми преступниками, бывшими товарищами по заключению. Но мы ни на секунду не можем согласиться с тем, что этот довод, пусть благожелательный и гуманный, сам по себе достаточно весок, чтобы парировать выдвинутые нами возражения. Кроме того, у нас нет достаточных оснований считать, что достигается хотя бы эта единственная цель. Со школьных лет из всякого рода источников большинство из нас знает о тайных тюрьмах и секретно содержащихся заключенных, о том, как в условиях, казалось бы, непреодолимых трудностей люди, замурованные в одиночных камерах, каким-то образом умудряются узнавать о том, что в соседних одиночных камерах томятся другие люди. В завораживающем желании узнать что-нибудь о тайне, сокрытой за глухой стеной камеры; в стремлении, прильнув ухом к стене, жадно прислушиваться ко всему, что делается за ней; в непреодолимом соблазне откликнуться на приглушенный стук или любой иной сигнал, какой только может изобрести обостренный ум, день за днем работающий в одном и том же направлении, - во всем этом видна природа человека, заставляющая его искать общения с себе подобными и воспринимающая одиночество как нечто враждебное ей, как противоестественное состояние, с которым она не может мириться. Мы без колебаний утверждаем, что в стенах Образцовой тюрьмы это общение не только вероятно, но безусловно возможно. Как раз недавно это стало установленным фактом. Были приняты некоторые меры, чтобы прекратить разговоры об этом; в действительности произошло следующее: когда заключенные в Пентонвиле перестали быть привилегированными узниками, специально отобранными для проводимого опыта, было обнаружено, что у них в ходу большая конспирация, которая, само собой разумеется, была бы невозможна без широкого общения. Записки на клочках бумаги скатывались в шарики, и заключенные, проходя по коридорам, просовывали их в окошечки камер. Во время богослужения в часовне заключенные вместо откликов на призывы священника обращались друг к другу. По приказанию начальника по всему зданию тюрьмы были расставлены секретные вооруженные караулы, чтобы предотвратить восстание, подготовляемое заговорщиками. Мы предполагаем, что при данной системе необнаруженные случаи такого рода общения не являются редкостью.