– Вы не можете остаться в «Каса Альпина», – сказал Пино. – Оставаться там надолго – опасно.

Скрипачка ничего не сказала, но потом повернулась, схватилась руками за живот, и ее вырвало.

– Синьора Наполитано? – сказал Пино.

– Все в порядке, – ответила она. – Уже проходит.

– Вы ждете ребенка? – спросила в темноте синьора Д’Анджело.

– Женщина всегда понимает женщину, – выдохнула синьора Наполитано.

Она беременна? Пино почувствовал, как огромная тяжесть легла на его плечи. Боже мой! Ребенок? Что, если?..

– Вы должны заставить себя ради вашего ребенка, – сказала синьора Д’Анджело синьоре Наполитано. – Вам нельзя возвращаться. Вы знаете, к чему это может привести.

– Пино, – прошептал его брат после долгой паузы, – я могу отвести ее назад, пусть она попривыкнет к высоте.

Пино хотел было уже согласиться, но тут синьора Наполитано сказала:

– Я пойду дальше.

Но что случится, если высота добьет ее и ребенка?..

Пино заставил себя прогнать эти мысли. Он не мог позволить страху управлять им. Он должен думать. И думать ясно.

Повторяя это себе, Пино взял вторую веревку у Миммо и, обвязав синьору Наполитано под мышками, забрался на гребень. Миммо страховал ее сзади, а Пино тащил, подтягивал скрипачку на гребень. Задача была нелегкой, но еще усложнялась тем, что она держала в руках скрипку и не соглашалась отдать ее Миммо.

– Вам придется оставить скрипку, – сказал Пино, опустив синьору Наполитано обратно.

– Ни за что, – сказала он. – Моя скрипка всегда остается со мной.

– Тогда давайте я понесу ее. Освобожу место у себя в рюкзаке и верну вам ее, когда мы доберемся до границы.

В лунном свете он видел, как синьора Наполитано мучительно обдумывает его предложение.

– Вам при восхождении нужны свободные руки, – сказал он. – Если вы держите в руках скрипку, то ставите под угрозу жизнь вашего ребенка.

Она подумала еще немного, протянула ему скрипку и сказала:

– Это Страдивари. Все, что у меня осталось.

– Я буду беречь ее, как это сделал бы мой отец, – сказал Пино, пристегивая футляр скрипки клапаном рюкзака.

Пино быстро поднял наверх детей Д’Анджело – они воспринимали происходящее как необыкновенное приключение, – потом их родителей, которые поддерживали у детей это заблуждение. Как и почти со всеми беженцами, Пино повел всех в связке: следом за ним синьора Наполитано, затем синьора Д’Анджело, дети, синьор Д’Анджело, замыкал связку Миммо.

Они уже собирались начать двигаться, когда мальчик затеял перебранку со своей сестренкой.

– Прекратите! – резко прошептал Пино.

– Нас здесь никто не услышит, – сказал Антони.

– Нас услышит гора, – твердо сказал Пино, – и если будете кричать слишком громко, она проснется и начнет ворочаться под своими одеялами, обрушит лавины снега, которые накроют всех нас.

– А гора – монстр? – спросил Антони.

– Вроде дракона, – ответил Пино. – Поэтому мы не должны шуметь – мы ведь поднимаемся по его чешуйчатому хребту.

– А где его голова? – спросила Юдифь.

– Над нами, – ответил Миммо. – В тучах.

Этим дети, казалось, удовольствовались, и все двинулись дальше. Если в прошлый раз на этот трудный маршрут у Пино ушел час, то теперь они затратили почти два. До расщелины добрались в четыре тридцать. Пино видел почти вертикальную стену, уходящую вниз, но для восхождения ему требовалось больше света.

Он налил воду в карбидную лампу и плотно завинтил крышку, чтобы не выпускать пары, быстро заполнявшие емкость. Выждав минуту, он приоткрыл газовый клапан и стукнул по ударнику. Со второй попытки в рефлекторе загорелось тонкое голубое пламя, проливающее достаточно света на расщелину, и теперь все увидели, что им предстоит.

– Боже мой, – застонала синьора Наполитано. – Боже мой.

Он положил руку ей на плечо:

– Все не так плохо, как кажется.

– Все гораздо хуже, чем кажется.

– Нет. В сентябре, когда скала была голая, приходилось хуже, а теперь вы видите лед по обеим сторонам. Лед сузил расщелину, она стала более проходимой.

Пино посмотрел на брата.

– На это уйдет некоторое время, но я прорублю ступени. Заставляй их здесь двигаться, чтобы не замерзли, пока не услышишь моего свистка – это будет означать, что я спускаю ледорубы. Тогда обвяжешь синьора Д’Анджело и отправишь ко мне. Мне здесь понадобится его сила. Ты поднимешься последним.

На сей раз Миммо не стал возражать против того, что он последний. Пино высвободился из связки, сбросил рюкзак и нацепил кошки. Надев на себя веревочную бухту Миммо, как патронташ, он взял свой ледоруб и ледоруб Миммо и помолился, прежде чем начать восхождение. Пино прижался спиной к горе, напоминая себе, что нельзя смотреть вниз; он всадил шипы кошек в лед, подтянулся наверх и принялся вонзать острие ледоруба в лед.

Отвоевывая каждые полметра, Пино останавливался и аккуратно вырубал плоские ступеньки для других. Работа шла безумно медленно, и чем выше он поднимался, тем яснее видел зажигающиеся один за другим огни в Камподольчино. Он знал, что с биноклем вполне можно засечь карбидную лампу в этой ледяной расщелине, но понимал, что выбора у него нет.

Сорок минут спустя Пино, мокрый от пота, добрался до площадки в виде балкона. Он держал лампу включенной достаточно долго, чтобы закрепить карабин на крюке, который вбил в скалу, когда приходил сюда в прошлый раз, и просунуть в него конец веревки, а потом испытать его на прочность своим весом. Крюк надежно держал его.

Пино привязал ледорубы и свои кошки к веревке, свистнул и спустил их по расщелине. Несколько минут спустя он услышал свист брата и принялся выбирать слабину веревки. Через пятнадцать минут на балконе появился синьор Д’Анджело. Вместе они быстро подняли его сына, дочь и жену.

Пино услышал испуганные стоны синьоры Наполитано еще до того, как она вошла в ледяную щель. Он опустил ей шахтерскую лампу. Дополнительный свет, казалось, только усилил ужас беременной женщины. Ее всю трясло. Она взяла ледорубы, надела кошки и вошла в расщелину.

– Сначала правую руку, – сказал Миммо. – Хорошенько вонзайте ледоруб там, где Пино выровнял стенки.

Синьора Наполитано последовала его совету, но вполсилы, и ледоруб выскользнул изо льда, прежде чем она успела перенести на него свой вес.

– Не могу, – сказала она. – Я не могу.

– Просто поднимайтесь по ступенькам, которые вырубил Пино, страхуйтесь ледорубами, прочно ставьте кошки на всем подъеме.

– Но я могу соскользнуть вниз.

Сверху раздался голос Пино:

– Мы держим вас на веревке. И уж конечно, ничего не случится, если вы будете ставить кошки и ледорубы, как вам сказано… как смычок скрипки, когда вы играете con smania.

Последние слова, призывавшие ее играть со страстью, казалось, дошли до ее сердца, потому что синьора Наполитано сильно размахнулась правой рукой с ледорубом. Пино услышал сверху, как ледоруб глубоко врезался в лед. Он присоединился к синьору Д’Анджело, державшему веревку, его жена лежала на животе у края и смотрела вниз, сообщая им каждый раз, когда синьора Наполитано собиралась сделать шаг наверх. Если другие делали шаги по полметра, то она – по сантиметрам.

Поднявшись почти на четыре метра, синьора Наполитано потеряла опору, вскрикнула и упала. Они натянули веревку, и она, стеная и плача, повисла в расщелине. Наконец они убедили ее попробовать еще раз. Тридцать пять мучительных минут спустя они подняли ее и затащили на балкон. Увидели в слабом свете шахтерской лампы иней на ее одежде и ледяную корку на лице – она словно побывала в ледяном аду.

– Это был ужас, – сказала она, опускаясь на снег. – Каждая секунда.

– Но вы здесь, – сказал, улыбаясь, Пино. – Не многим это было бы по силам. Но вы сумели. Ради вашего ребенка.

Скрипачка сложила руки на животе и закрыла глаза. Еще двадцать минут ушло на то, чтобы поднять все рюкзаки, задачу усложняли лыжные палки и лыжи, пристегнутые к рюкзакам. Еще пятнадцать минут потребовалось Миммо, чтобы подняться.