- А ежели - прилагаю труды, и пасу, и храню, но за грех прошлый, минувший грех казнит мя Господь?

- Ты созвал меня, князь, сюда повестить мне что или вопросить? Повторю речённое: кару надо принимать без ропота.

- Но свобода воли? Добрые дела? Значит, всё - тщетно и всё предопределено Свыше?

- Предопределённое - предопределено, прежде всех век! Об этом тебе вернее и глубже речёт мой брат Стефан. А кара даётся за грехи, совершённые в мире сём, а не прежде всех век, не до создания мира! И то скажу: человек - не один в мире, он отвечает за свой род, и за народ, и за язык свой - за всех, ибо все - вместе и вкупе. И это тебе ведомо, князь! Бояре вдуме твоей гордятся делами предков, по местническому счёту емлют почёт и должности, по грехам предков теряют места и почёт. Так и Господь наказует за грехи обчие! Может и народ казнить за нечестье царей своих, может и царя казнить за грехи народа. Помысли о сём: ты, что бы предпочёл, князь?

- Труден - твой выбор, монах, страшен - и Высший Суд! - сказал Семён, опуская голову.

- Нет! - возразил Сергий. - Ведь не страшно тебе принимать воздаяние за праведные дела других? И о том помысли: можно ли христианину думать о себе! Тому, кто служит Господу, надлежит отвергнуть самость, забыть о величестве своём, ибо никто не выше Небесного Отца, и работати ближнему, забывая себя! Не трудно сиё! Взгляни окрест и помысли, княже: не токмо монах, но и всякая жёнка в дому, в печаловании о муже и детях, не забывает ли о себе? Не есть ли этот пример вседневный нам в укор и в поучение?

Семён сидел, опустив голову. Монах говорил обычное, ведомое, но говорил необычно. Получалось, что народ, все окрест живущие, христиане, и только он, князь, в гордости своей мыслит надстоять над прочими, величаясь своей бедой. Мысль была несносна и рождала в его душе отпор.

- Но ежели совершено зло и кара - неизбежна, - спросил он, глядя монаху в глаза, - то напрасны и наши старания, тех, кто - проклят Свыше?

Сергий улыбнулся.

- Ты не мыслишь этого, князь! - сказал он. - И веришь, и хочешь видеть детей своих чистыми от греха? Как же ты добьёшься сего, ежели покинешь упование?

- Ну, а злых, - не уступал князь, - тех, кто - лишь для себя? Почему не наказует их Господь, иногда награждая и долгожитием, и роскошью в мире сём?

- Нашими ли смертными глазами видеть Истину? - усмехнулся Сергий. - Ежели у кого отнята Жизнь Вечная, долог ли для него самый долгий земной век? А дальше пустота, ничто!

- Но ежели таковых - много? - Князь подался вперёд, вперяя в монаха взор. - Не реку о себе, но ежели таковых - много?!

Сергий осуровел лицом.

- Надобно помнить, - сказал он, - что праведный - неправеден, ежели снял с себя ответственность за грехи мира. Искуплением, Покаянием, Жертвой смываются грехи. Христос взял на Себя зло мира, взойдя на крест. Путь указан! И непрестанен - Путь жертвенности. Опять не надо измысливать излишней трудноты, князь! Такожде вот мужики идут на войну не с мыслию о наживе и грабеже, но зная, что идут умирать, защищая землю свою. Идут принести жертву за други своя. И чья жертва - святее, те и побеждают в бою. Я говорю о главном. Надобны и тщание воевод, и оружие доброе, и обилие, и порты, и кони. Но и на всё то такожде потребны Вера и Воля переже всего, дабы сотворить и, сотворив, доставить, не расхитив. Трудитеся со тщанием о Господе, и воздастся вам!

- Инок, помолись обо мне! - попросил Семён.

- Я уже благословил супругу твою, князь, и твоё будущее дитя. Но молись и ты, молитва моя - не святее иньшей. Не ослабы, а набольшей трудноты и Воли к преодолению её надобно просить.

И почему Семён, не чаявший делать этого ещё минуту назад, стал на колени и, стоя так, не стыдясь ни Алексия, ни Стефана, принял благословение от юного годами инока, непонятного ему и непонятно как, не говоря утешительных слов, успокоившего великого князя, словно передав Семёну часть своей силы, часть света от своего лица?

Выходили в потемнях. Сергий, отказавшись от возка, направил стопы к Богоявлению, чтобы, соснув в келье Стефана, в сумерках утра уже идти по дороге прочь от Москвы и вскоре, обув лыжи, унырнуть в лес, чтобы уже поздно вечером читать часы в церквушке в своей обители.

А у князя Семёна с Алексием назавтра состоялся о Сергии разговор.

- Мало их, и живут в бедности, как апостолы первых времён, - рассказывал Алексий то, что слышал от игумена Митрофана.

- Помочь им обилием? - отозвался Семён.

- Нельзя. И не надобно! - со вздохом сказал Алексий. - Пробовал я... Вот что получилось из того!

Князь, нахмурившись, отвёл глаза. Оба они любили Стефана, и князь понял недосказанное.

- Сложен и неуследим - Путь святости и подвига! - сказал Алексий. - Надобно токмо не подавить, не сломать его в истоке, как редкое растение цельбоносное, на которое опасно наступити ногой. Не трогай его до поры! А там и возьми, и прими в себя благая и добрая, и вылечит тя! Тако и праведник в мире сём: от него, егда произрастёт и выстанет, истечёт Свет надмирный и спасение во гресех сущим!

Глава 9

Споры на этот раз возникли с суздальским князем о церковном причте. Снова грозил отпасть Великий Новгород, а Джанибек опять звал Симеона в Орду.

Отец завещал: "Держи, и даже когда станет до ужаса трудно, всё равно держи!" Вот он и держит. И кажется, добился немалого.

"Не уже ли жизнь - это только долг и труд? - думал Симеон, отплывая в Орду. - И ещё постоянное отречение от себя, постоянная жертва за други своя, повторение крестного подвига Спасителя, о чём толковал радонежский подвижник... Должно так! В молодости, когда изобильно кипение сил, кажется, что в жизни есть и утехи, и радости бытия. А есть только долг и труд, подвиг, непрестанное усилие, ослободить себя от которого - значит умереть. И ничего иного. Всё прочее - мара, обман, пляска восточной рабыни, непонятные слуху стихи, всё то, чем прикрывает Джанибек своё царственное одиночество..."

Возвращался Семён из Орды уже посуху. Семейные вести настигли его в пути. Двенадцатого октября у брата Ивана родился сын, наречённый Дмитрием.

Вельяминовы ходили именинниками.

Великая княгиня Мария разрешилась от бремени в начале зимы, с первым снегом. Сына назвали Иваном, в память деда, Ивана Калиты. Младенец сосал грудь кормилицы, избранной боярским синклитом, и, невзирая на страхи родителей, оставался живым.

Мария повторяла, что это совершилось по молитвам Сергия.

Земля расстраивалась, богатела, полнела людьми. Полнилась земля! Всё новые росчисти, новые починки и деревни возникали вокруг Москвы. Умножались мытные сборы, тучнела торговля. Ещё год, вырванный у беды и войны, сосчитывал для себя Симеон, озирая со стрельницы возросший город.

А беда уже шла, уже её чёрная тень, обогнув западные страны, коснулась русской страны. Летом открылся мор в Пскове.

***

Ветер шумел над землёй. Он пришёл издалека, он видел город Сринагар в Индии, откуда и прикатила беда. Он видел трупы купцов на дорогах, он пришёл повестить, что наплывает беда.