Она моя. Резонирует она или нет, но Кайра — моя женщина, моя пара, и я буду драться с любым мужчиной, который посчитает иначе. Я по-собственнически обнимаю ее, наблюдая, как меняются выражения на ее маленьком человеческом личике.

Однако, в тот момент, когда она приходит в себя, печаль вновь возвращается в ее взгляд. Я этого не допущу. Поэтому я привожу ее в себя еще одним поцелуем, а потом шепчу ей на ухо:

— Твоим рукам достаточно тепло?

Она моргает и смотрит на меня подернутыми дымкой глазами, и тут же отдергивает руки, как будто обожглась, как только осознает, что держит меня за задницу. У нее темно-красное лицо, нос — от холода, а щеки — от смущения.

— Нам не следовало этого делать.

При мысли об этом собственническая мужская половина меня тут же становится ворчливой. Почему не следовало? Я смотрю, как она натягивает обратно спущенные на бедра штаны и завязывает шнурки.

— Почему бы нам этого не делать? Разве ты не наслаждалась? Разве я не заставил тебя содрогаться от удовольствия?

Ее пальцы прижимаются к моему рту, чтобы заставить меня замолчать, и она оглядывается вокруг, чтобы убедиться, не наблюдает ли кто-нибудь. Я нахожу это забавным, если учесть, что мгновение назад, когда кончала, она голосила от наслаждения. Когда она убеждена, что больше никого нет, то снова смотрит на меня с упреком в глазах.

— Почему нам не следовало этого делать? — я еще раз задаю тот же самый вопрос. — Было здорово.

— Да, конечно, но мы же не связаны! А с моим-то везением завтра ты можешь с кем-то спариться.

— Ааа, — говорю я. — Но сейчас у нас все еще не закончилась эта ночь.

И я наклоняюсь поцеловать ее еще разок и расстраиваюсь, когда она отворачивает голову в сторону.

— Я девственница, — говорит она.

— Я не знаю этого слова.

— У меня никогда ни с кем не было секса.

Ее личико снова становится восхитительно красным. Мне вот любопытно, останется ли оно таким и дальше, если она будет смущаться еще больше?

— И?

— И я должна беречь себя для своей пары! Если мне вообще когда-нибудь такой достанется, — выражение ее лица снова становится печальным.

Меня совершенно сбивает с толку подобный ход ее рассуждений.

— С чего бы тебе беречь себя?

— Разве он не захочет быть единственным, кто прикасался ко мне?

Я фыркаю.

— Думаю, он бы предпочел, чтобы ты знала, что делать. Какой мужчина станет попрекать тебя за желание получить удовольствие?

Ее брови взлетают вверх, однако уголки ее губ приподнимаются в слабую улыбку. Она смягчается ко мне.

— Это не очень-то естественный образ мышления у людей.

Я широко раскрываю руки в красноречивом жесте.

— Рассмотри хорошенько мужчину, что стоит перед тобой. На твой взгляд он выглядит естественным человеком?

Кайра дарит мне еще одну слабую улыбку, после чего мотает головой. Она поднимает взгляд на небо, откуда начинает валить тяжелый снег, покрывая нас обоих белыми хлопьями.

— По-твоему, он кончится к завтрашнему утру?

— Я так не думаю.

Она выглядит расстроенной.

— Мы можем отложить поход. Ну, один-два дня не имеют значения.

И вновь на ее лице отражается паника. Она трясет головой в знак отказа.

— Мы не можем.

— Кайра, — говорю я, положив руку ей на щеку. Речь явно идет не об удовольствиях или спаривании. Речь явно идет о чем-то другом, о чем-то очень плохом, и она мне расскажет, в чем дело. — Что такое происходит, о чем ты не рассказываешь?

Моргая, она смотрит на меня, и я вижу, как мысли крутятся у нее в голове. Что-то тревожит ее, и она до ужаса боится об этом рассказывать. Ее большие глаза настолько печальны, что у меня грудь сжимается от боли. Если бы я мог, то забрал бы эту ее печаль себе.

Если она позволила бы мне это сделать.

Она прикусывает губу.

— Ничего, сущие пустяки.

— Это вовсе не пустяки, и если не расскажешь мне, то я войду в эту пещеру и всем расскажу, что мы тут только что вытворяли, — не то, чтобы кому до этого есть дело, но я знаю, что застенчивая Кайра будет беспокоиться о том, что подумают люди.

Она приоткрывает губы, и на мгновение мне кажется, что она хочет еще один поцелуй. Но тогда она резко захлопывает рот и хмурым взглядом смотрит на меня.

— Ты играешь нечестно, Аехако.

— Нет, — говорю я веселым голосом. Я не намерен играть честно, когда дело доходит до нее. Она принадлежит мне. Я прикасаюсь к ее щеке. — Но ты все равно мне расскажешь, что тебя беспокоит.

Снова прикусывая губу, она пальцами дотрагивается до странной металлической штуковины, которая выступает из ее уха.

— Если…, если расскажу тебе, ты не сможешь никому об этом рассказывать. Даже Бэку с Вэкталом, вообще никому.

Будто бы я делюсь чем-то с Бэком. У этого мужчины между ушами нет ничего, кроме снежных заносов. Но я, соглашаясь, киваю головой.

Ее ладошки сжимаются в кулаки, и тогда она скрещивает руки у себя на груди. Не в гневе, до меня начинает доходить, а… крепко сжимаясь. Пытаясь себя защитить.

— Те, другие, возвращаются, — шепчет она. — Инопланетяне. И боюсь, они сумеют найти меня.

АЕХАКО

— Расскажи мне все.

Она потирает свои маленькие человеческие ручки, после чего делает именно то, что я требую. Ее страхи выливаются наружу — все то, что она слышит через странную раковину в своем ухе, и ее опасения, что они возвращаются, чтобы заполучить ее обратно. Пока она говорит, я вижу предельный, абсолютный ужас, отразившийся на ее лице, и мне больно, что она таила все это внутри себя, решив, что это то бремя, которое она должна нести в одиночку.

Однако, она не одинока. Она принадлежит мне.

Закончив говорить, Кайра вытирает уголки своих глаз, чтобы осушить слезы, прежде чем те замерзнут у нее на щеках.

— Скажешь мне что-нибудь? — просит она меня.

— Мы можем извлечь эту раковину из твоего уха?

Она мотает головой и прикасается к ней.

— Я пыталась. Без хирургического вмешательства не получится, и порой мне кажется, что стоит просто взять, да и отрезать все чертово ухо, но я боюсь, что там есть какая-то часть, которая уходит в мою голову гораздо глубже, — она прикусывает губу. — Мне не хочется делать себе лоботомию.

Я не знаю этого слова, но понимаю все, о чем она говорит, — она очень разумна и ей хватило бы ума не шутить такими вещами, в которых ничего не понимает.

— Ну, тогда нам надо его из тебя вытащить, — я глажу ее по волосам. — Я все равно отправляюсь с тобой, Кайра, но мы должны рассказать остальным. Не следует брать их с собой, если, будучи рядом с тобой, это подвергнет опасности их жизни.

Она слегка морщит лицо.

— Думаешь, я готова подвергнуть их опасности? Это последнее, чего бы мне хотелось. Мне хочется убраться подальше от пещеры, чтобы никому, кроме меня, опасность не грозила.

— Если считаешь, что они уже возвращаются за тобой, — говорю я, принимая во внимание инопланетное устройство, застрявшее у нее в голове. — Тогда лучше всего, чтобы мы не находились вблизи остальных. Ты со мной не согласна?

— Ты прав. Мне раньше следовало об этом рассказать, — Кайра выглядит поникшей.

— В страхе нет ничего постыдного, — говорю я ей и слегка приподнимаю ее лицо, чтобы она посмотрела на меня. — Я не отказался от тебя. Не бойся.

От беспокойства у нее на лбу появляются морщинки.

— Но это не безопасно.

— А что в этом мире вообще безопасно? — я пытаюсь отшучиваться. — Я могу завтра умереть от падения или плохой еды.

— Не говори таких ужасных вещей, — глаза Кайры блестят от еще больше невыплаканных слез. — Ты был бы в безопасности, если бы не я.

— Если бы не ты, я был бы одиноким и опустошенным, — говорю я ей. — Думаешь, что ты не стоишь небольшого риска? — в ответ на ее молчание я продолжаю. — Я считаю, что стоишь.

Храбрая улыбка, которой она мне улыбается, чуть дрогнула.