– Где? – Папа призадумался, выискивая понятный малышам ответ. – Там, где никогда не грустят, не болеют, не старятся и не умирают.

– Разве можно совсем не умирать?

– В этой жизни – нельзя. А в другой – можно.

– Ой! Я скорее хочу в другую жизнь! – запрыгал Квак. – Папа! Как туда попасть?

– И просто и не просто. Это целый мир, огромная страна. Чтобы отправится в нее, надо уйти из той, в которой вы сейчас живете.

– Она далеко?

– Очень далеко.

– Пока дойдешь, наверное, сто раз состаришься?

– Захотите вы жить в стране, где они дряхлые старики и старухи?

– Нет! – испугались лягушата. – Мы со скуки помрем!

– Правильно, – похвалил Папа. – Чтобы вы не умерли со скуки, в ту страну уходят и совсем маленькие головастики, и головастики постарше, и лягушата, и, уж конечно, взрослые и старые лягушки. Вспомните, сколько вас было, когда вы из икры вылупились?

– Видимо-невидимо! – сказал Вак.

– Сто тысяч миллионов! – сказала Уак.

– Целая куча! – уточнил Квак.

– А осталось только трое. Куда же подевались ваши сто тысяч миллионов и еще целая куча?

– Кто-то умер, – вздохнул Вак.

– Кто-то утонул, – пригорюнилась Уак.

– А кого склевали птицы или выловили мальчишки, – сжал кулачки Квак.

Мама – Ква шмыгнула носом и вытерла слезу, а Папа улыбнулся.

– Это вам так кажется, – огорошил он детей. – На самом деле они переселились в другую жизнь. И будут там жить вечно и дожидаться вас и нас. Только мы с Мамой состаримся, вы повзрослеете, а они навсегда останутся такими, какими ушли от нас.

– Вот здорово! Я хочу к ним, – Квак стал собираться в дорогу.

– Не спеши, торопыга, – остановила сыночка Мама. – Торопиться в ту страну не надо. Туда каждый из нас рано или поздно сам попадет. А вот назад дороги не будет. Старайтесь в этом мире побольше увидеть да получше узнать. Право же, он стоит того.

– А мир большой?

– Должно быть большой, – неуверенно сказала Мама. – Только я дальше речки не заходила.

– А ты, Папа, весь мир видел?

– Весь мир никто не видел.

– Даже самая древняя жаба?

– Даже самая древняя жаба.

– Даже самая быстрая птица?

– Даже тысяча самых быстрых птиц.

– Это плохо, – вздохнул Квак. – Жить, жить и всего не увидеть. Скука. Не у кого расспросить, не с кем посоветоваться. Вот погодите, еще немного подрасту и отправлюсь в путешествие. Всю жизнь буду по земле блуждать, но детям своим и внукам мне будет о чем порассказать! – пообещал Квак.

Что-то случилось с головой Квака. Папа говорил о засушенных мозгах, но Квак точно знал – его мозги не засушены. Если бы они были засушены, они бы не шевелились. А у Квака такое ощущение, словно в его голове булькает что-то разбавленное болотной жижей. Лягушонок и не хотел думать о всяких других мирах, странах и вечных жизнях, но мысли о них упорно бултыхаются в разбавленной голове и, как деревяшки в болоте – сколько не топи, они все равно выплывают и на поверхности покачиваются.

Разве могут в какую-нибудь более-менее нормальную голову залезть такие ненормальные мысли?

Зачем такой большой мир придумали, если его весь никто и никогда увидеть не сможет? Или его не для лягушек придумали? Тогда для кого? Или на земле есть кто-то главнее Папы – Куака и Мамы – Ква? Нет, они самые главные. А немного поменьше главные другие болотные лягушки и лягушата. Такими их всех придумали. Это было давным-давно. Жил на Земле один умный Квак. А может не на Земле он жил, а на облаке. Или на вершине вон той горы, которую Папа и Мама зовут Солнцепеклом. Этому Кваку очень не понравилось, что на Земле очень мало лягушек, только он один. Потому Земля такая скучная. Он взял и придумал еще много-много лягушек, и вот это теплое болотце для них. И жуков-короедов. И комаров с мошками. И всяких птиц и зверей. Всего и всех напридумывал.

Вот каким был этот самый первый Квак. Лягушки его всегда вспоминают, хоть он давным-давно ушел из этой жизни в другую, но рядом с ним всем хорошо живется. Поживут, поживут здесь и к нему уходят. Только, говорят, просто так не соберешься и не уйдешь, надо заслужить, не то с дороги собьешься, заблудишься и сто миллионов тысяч лет или больше будешь блуждать.

А чтобы не забывали о нем, в каждой лягушечьей семье обязательно хоть одного малыша да назовут Кваком.

Папа и Мама считают меня маленьким. Ну и пусть. Я не буду спорить с ними, не открою им самой великой тайны. Они хоть и главные, никогда и ни за что не узнают того, что знаю я.

Во мне, таком маленьком, только-только перешедшем из детского садика головастиков в школу лягушат, живет кто-то другой, он очень старый и очень мудрый. Он знает больше Мамы и Папы, больше всех. Я часто думаю не своими, думаю его мыслями. И словно в другой мир переношусь. Я вижу себя взрослым. Я знаю, что я им был. Жил тогда, когда мои сегодняшние Мама и Папа были совсем малюсенькими головастиками, и даже еще раньше, когда они еще не родились на свет.

Когда этот другой просыпается во мне, я подолгу разглядываю свое тело, лапки и перестаю что-либо понимать. Как же так? Трава растет только вперед. Личинки и жуки растут только вперед. Все лягушки и я тоже растем только вперед. А я один еще умею расти и назад. Давным-давно был большим, потом старым-престарым. А потом опять головастик… лягушонок…

Почему меня назвали Кваком? Случайно? Или я тот самый Квак, который все на свете придумал и сотворил?

Если так, тогда почему я так часто бываю беспомощным, как самый маленький малыш?

Вот какие фантазейки живут в моей разбавленной голове. И вовсе это не фантазейки, а самые настоящие враки. Так же Мама говорит? Я – «маленький глупенький лягушонок, которому еще жить да жить и день за днем учиться уму-разуму».

Мысли опять несогласно забултыхались. И Квак нашел самый верный выход. Он высунул голову из воды, подставил ее под лучи скувыркнувшегося солнца, и оно быстро сделало свое солнцепёкольное дело. Разбавленные мозги лягушонка подсохли, мысли перестали бултыхаться и всплывать. А Квак, успокоенный и обрадованный, вернулся в свой любимый болотный дом.

Мама и Папа уже проснулись.

– Вы опять на работу? – спросил Квак.

– А ты, наверное, думаешь, что мы на танцы или на посиделки каждый день ходим? – Папа после сна был необычайно весел.

– Хотел бы я посмотреть, что вы на своей работе проделываете, – проквакал Квак.

– Да уж поверь, не ворон считаем, – отбрыкивался Папа.

– Ха! В это я запросто поверю! – сказал малыш.

– В другое не поверишь, а в это поверишь? – переспросил Папа.

– В это нельзя не поверить. Ты и ворон считать? Ха-ха! Да наш Папа пока пальцы на своих лапах считает, пять раз ошибется и шесть раз со счета собьется!

Малышам очень понравился такой веселый Папа. Они вновь облепили его.

– Мать! – попросил защиты Папа-Куак у своей жены. – Ты посмотри на них! Родного отца на все болото позорят и не зеленеют от стыда. Где еще такое видано? Где еще такое слыхано?

Он выкатывал глаза, страшно чмокал губами и норовил проглотить всех сразу и каждого по отдельности. Но делал это так неуклюже, что деткам не составляло большого труда избегать проглатываний. Всякий раз, когда папины губы в очередной раз ловили то порцию воды, то ловко подсунутую гнилую деревяшку, болото оглашалось захлебывающимся смехом.

– Давай-давай, – увещевала Мама-Ква. – Ты с ними валандаешься, собираешь всякую чепуху, вот у них мозги и встают на раскоряку. Подожди, они тебе еще не то скажут и не то покажут.

– Что они мне покажут? А? Ну-ка сознавайтесь, красавульки-зелепульки, что вы мне скажете и покажете, пока я, как попрыгунистый колобок из старой как мир сказки, не ушел от вас?

– Мы с тобой! Мы с тобой! – заквакали лягушата, присасываясь чмокательными ротиками к широкой папиной спине.

– Хорошо, – сдался Папа после того, как интенсивные покачивания талией не помогли ему избавиться от прилипучек и хохотусек. – А что вы собираетесь делать на моей работе? – Папа страшно выкатил глаза и по-милицейски строго спросил. – Только отвечайте без шуток.