А я все работаю.

Предложение напечатал, точку поставил, задумался – как к следующему эпизоду перейти?

– Гош, а Гош! Ты хитренький! Сам забрался, а мне, старику, кто поможет? – услышал я чей-то просящий голос, но внимания особого не обратил, не хотелось отвлекаться.

– Старику! Ха-ха, старик нашелся! – Этот голос уверенный, с насмешинкой. – Если бы мне Лэн такое сказал, я бы еще поверил. А ты, Сав, рановато в старики записался. Полвека не минуло, как на пенсию вышел, а туда же! Меньше ленись! Все ты на других выехать норовишь. Спишь, спишь, и отдохнуть тебе, бедняжке, некогда.

– Да помоги ты, что, убудет от тебя? – вмешался еще один голос, неторопкий, дедовский.

Сопение, царапанье, просьбы и ворчания заполнили мой кабинет. Так уже было и не раз. Единственное что внове, – я мог разобрать слова, хотя не очень старательно прислушивался.

– От меня не убудет. Я нагнусь не переломлюсь. А как не будет меня под рукой, один на один с трудностями окажется, на кого пронадеется, кого ждет-прождет? Дядю? Нет, пущай сам постарается, попотеет. Ему же в будущем сгодится, и меня добрым словом вспомянет.

– Ох и строг ты, Гош. И в кого такой уродился? Вроде, что батюшка твой, что матушка добрее добрых были.

– Хватит старое вспоминать да пустяками языки мозолить. Ишь, растрещались, сороки!

– А и то верно, Лэн, чего это мы? Человек работает, – уважительно сказал тот, кого называли Савом. Голоса у них были непохожими и по тембру, и по интонации, и я подбирал под голоса имена.

– Думает, – не менее уважительно ответил Лэн.

– Писатель! – протяжно произнес еще незнакомый мне голос. В нем угадывались рассудительность и неторопливость.

– Нет, сказочник, – поправил Сав.

– Это одно и тоже, – сказал Гош. По его голосу и уверенности можно было сделать вывод – Гош хоть и самый молодой среди них, но состоит за главного: его побаивались и к словам его прислушивались.

– Ну да, ну да, – поспешил согласиться Сав. Он явно переигрывал в своем поддакивании, со стороны мне даже показалось, что он подлизывается к Гошу. – Никогда бы не подумал, что писатели живые. Мне почему-то казалось, да и сейчас еще кажется – они все в прошлом столетии вымерли.

– Ну ты даешь! – рассмеялся Гош. – Вымерли! Они по-твоему – динозавры?

– Не привязывайся к словам! – насупился Сав. – Я перепутал. Имею я право перепутать? Не вымерли, а умерли. Вот как хотел сказать. Ты же понял меня, а привязываешься нарочно.

– Да, нарочно! – подтвердил Гош. – Ты думать не хочешь, а я тебя слушай и головой кивай? Нет, избавь! Хоть на старости ума наживай.

– Да в чем наживать? – Сав никак не мог понять, чего от него хотят.

– А в том! Ты книги читал про войну и про целину?

– Не я читал. Лэн и Кат читали вслух. Я только слушал, – поправил Сав.

– И эти книги, по-твоему, в прошлом веке написали?

– Да нет, что ты! И война и целина недавно были! На войну меня не взяли, ростом не вышел, а целину поднимал! – гордо сказал Сав и закричал радостно. – Вот балда! Понял! И про сейчас кто-то пишет, и сейчас где-то писатели живые есть!

– Учишь вас, учишь, – ворчал Гош. – Нет чтобы сперва подумать, потом ляпнуть. Э-эх. Как об стенку горох.

– Много учен, да недосечен, – хихикнул Лэн.

– Но-но, – огрызнулся Сав, – на себя посмотри.

В кабинет прокралась пауза. Разговор затих, и в тишину эту откуда-то издалека осторожненько заплыл песенный разлив:

От строфы к строфе песня набирала силы, приближалась – и вот знакомое ощущение – охватывает она меня со всех сторон, приподнимает и раскачивает напевной мелодией. И даже слишком высокий голос, уводя мелодию в сторону, не портил чуткой глубины русской песни.

– Ты, Лэн, опять впереди всех быть норовишь, – упрекнул Гош. – Зачем кричишь?

– Я не кричу, я так пою, – оправдывался Лэн.

– Лучше бы ты молчал, – буркнул вечно недовольный Сав.

– Как можно молчать, когда душа поет? Сколько лет мы только в подполье пели, а тут счастье подвалило – на бел свет выбраться довелось!

– Зря мы выбрались, – опять незнакомый мне голос. Кат, наверное.

– А чего зря-то? – спросил суетной Сав.

– Дак мешаем человеку.

– Кому? Писателю? – переспросил Гош.

– Ну да, писателю.

– Не мы ему, а он нам мешает, – по-хозяйски уверенно сказал Гош.

«Ничего себе, – думаю. – В мой кабинет ворвались, и я же им мешаю? Ну-ка, мил-удалец, чего ты еще мне про меня насочиняешь?»

– Ты, Гош, того, не наглей особо, – сглаживал резкость Лэн.

– Где ты наглость видишь? – огрызнулся Гош. – Это забота!

– Ха! – не поверил Лэн. – Сказывай тому, кто не знает Фому, а я родной брат ему!

– Время сколько?

– А полстолька!

– Во-во! Тебе бы все воду мутить, да баламутить. А ему давно пора отдыхать. Что он с усталой головой насочиняет? Себя мучает, нас стесняет, завтра не выспится, а все, что напридумывает сегодня, с утра прочтет, в сердцах порвет и в корзину выбросит!

– А он правильно говорит, – признал Лэн. – Не впервой такое случается.

– Ладно оставим его в покое, – смилостивился Гош. – Он большой, не пирог с лапшой, сам знает, что и как ему делать. Давайте, мужички, к самовару подсаживайтесь поближе. Остывает, пузатенький! Быстренько разобрали чашки. Эта самая красивая тебе, Сав. Которая побольше Кату, он у нас чаевник знатный. Лэн себе уже выбрал. А самая маленькая как всегда мне. Ну, кому покрепче? Кому погорячей? С пылу с жара из нашего самовара! – зазывалой на ярмарке прокричал Гош.

Зажурчала вода.

Звук этот вывел меня из задумчивости. Я покрутил головой, стараясь прогнать шум, но вода продолжала журчать. Оглянулся, и… только шорох услышал да мелькнуло что-то непонятное.

– Уж не мыши ли завелись? – сказал вслух.

А вода из крана уже наполнила чашку до краев и по столу сбегала на пол. Я вскочил и перекрыл кран.

К самовару выстроились в очередь еще три чашки. В каждой из них была налита заварка.

Не больше часа тому назад я вымыл все чашки и составил их горкой – одна в другую – на уголке стола.

Катя и Леся нежданно – негаданно получили два урока свободного времени. Заболел их педагог. Вернее, у их педагога заболел ребенок, а это явление в нашем дымном городе довольно распространенное.

Занятия хора переносились на другой день.

Можно было со всеми детьми пойти побегать на улицу – скоро май наступит, стоит такая теплотища, что листья на деревьях уже прорезались, а газоны прямо на глазах становятся все зеленее и зеленее, и ребятню на улицу как магнитом тянет. Или можно пойти домой и телевизор посмотреть: или мультики, или кино, или просто что-нибудь, лишь бы картинки на экране сменялись. Но девочки не уходят из музыкального дома. У них появились маленькие тайны, которыми они не хотят ни с кем делиться. Тайны эти вовсе и не тайны. Но это для нас. А для них – самые настоящие, не зря же девочки дали обещание друг другу – никому об этом не говорить Вот какие девочки. А вот какие тайны. Во-первых, они познакомились с писателем, во-вторых, вошли в мир сказок и помогают мне сочинять. Увидеть своими глазами и услышать собственными ушами как день за днем появляются новые главы, как еще вчера говорили или мечтали о чем-то, а сегодня уже в сказке, и даже можно сказать: – «Ой, я вчера так сказала, а сегодня послушала и мне кажется – я выгляжу смешной. Уберите эти слова, переделайте сказку по-другому. Я хочу быть всегда красивой и умной.» И бесполезны мои заверения – вы девочки юные, а юные все без исключения и красивы и умны, хотя у каждого красота и ум только его и по-своему неповторимы, тем не менее в каждую главу Леся и Катя вносят свои коррективы.