Сомнения. Юра отругал сам себя — нельзя же так. Вот только-только все наладилось. А что, если Отабек сейчас спросит что-нибудь, вроде: а ты, Юра, тоже больше никогда не будешь на взводе? Никогда больше не будешь злиться? Никогда не наступит момент, когда у тебя опять все дойдет до точки, до абзаца из-за твоего ебанутого характера?

И что тогда ему ответить?

Что-то внутри возмутилось. Это же другое. Да, рано или поздно будет тяжело, будут поводы понервничать, может, даже ссоры будут — куда без них? Подумав это, Юра зажмурился и еще сильнее прильнул к Отабеку, если это вообще было возможно. Но казалось, что возможно. Было мало, мало, мало. Только бы снова не пришлось никогда испытать этой пустоты. На второй раз Юры точно не хватит.

— Послушай, — выдохнул Отабек и, положив Юре руки на плечи, отстранил его от себя. Погладил пальцами поверх рукавов футболки. Один тоже, кстати, был мокрым — чудодейственный японский душ решил вдруг снова включиться, когда Юра уже одевался, и окатил его с одного бока. Отабек, перешагнув через какой-то огромный широкий пакет из соседнего супермаркета, в котором Мила прошлым вечером притащила персики, двинулся к кровати, увлекая Юру за собой. Сел, потянул его за руку. Юра опустился рядом, посмотрел на него. На лице Отабека лежала тень от его собственной головы — Юра сидел спиной к окну, за которым ярко горел целый город.

— Юр, — Отабек провел большим пальцем по костяшкам юриной руки, — я правда больше не буду решать за тебя. И прости, что я это вообще сделал. Я не знал, что ты… что все будет вот так. Даже подумать не мог, — он сжал ладонь Юры, прочистил горло. — Мне казалось, что мы ссоримся, потому что тебе это все стало в тягость. Стой-стой, можно я договорю? Я знаю, что ты сейчас скажешь, что я идиот, — Отабек опять улыбнулся этой будто ломаной улыбкой и широко провел ладонью свободной руки Юре по предплечью. — Я и есть идиот. Прости меня за это. Правда, прости. И мне есть, за что извиняться. Я тебе обещаю, что я больше никогда не буду принимать решения за нас двоих один. Поверь мне. Пожалуйста. И… — он усмехнулся, опустил взгляд, — теперь тебе будет очень сложно от меня отделаться.

— Ты прав.

— Что?

— Прав, говорю, — Юра осторожно высвободил одну руку и потер нос. — Ты точно идиот, если тебе в голову приходит, что я буду пытаться от тебя отделаться.

— Юра, — Отабек двумя пальцами подцепил его подбородок, но Юра отвернул голову. — Эй?

— Ну вот, — улыбнулся он и шмыгнул носом. — Я же говорил, что реветь в нашей паре моя прерогатива.

Отабек подался вперед и сгреб его в охапку.

— А если я буду? — тихо произнес он Юре в волосы.

— Не будешь, — Юра покачал головой, покусал соленые губы, на которые натекло то ли из глаз, то ли из носа. — Тебе не положено, — усмехнулся он. — Это я вечно истерю.

— Ну, сейчас намного меньше, чем в шестнадцать, — сказал Отабек.

— Гррр, — Юра протиснул одну руку между ними и несильно ткнул его в ребра.

— Во-о-от, узнаю Юрия Плисецкого, — Отабек отстранился и поцеловал Юру в нос. — Воин, солдат и чемпион мира.

— Так и быть, я, может, даже спокойно отреагирую на серебро в следующем сезоне, если у тебя будет золото, — отозвался Юра. Внутри опять грело, как будто угли рассыпали. Но не больно, а приятно.

— Поборемся, — кивнул Отабек. — В полную силу, да, Юр?

— От меня поблажек не жди, у нас с Лилией огромные планы. И программы крутые. Так что тебе придется тяжко.

— Люблю трудности.

— Особенно такие, как я, — хмыкнул Юра. Слезы подсохли, и теперь кожу на лице стянуло.

— Ты не трудности, — Отабек положил ладонь ему на щеку. — Но я тебя очень люблю. Очень.

Ответить не получилось, так как губы тут же накрыли чужие, и комнату будто тряхнуло, как при землетрясении.

И было в этом во всем что-то одновременно сумасшедшее и правильное. Как будто эти словно украденные у судьбы поцелуи, которые, казалось, вот-вот могут отобрать снова, эти судорожные движения и объятия, сказанные тихим шепотом слова были специально придуманы именно для них. И больше бы никто не понял. Не смог бы осознать и сотой части.

Отабек целовал Юру глубоко, долго и при этом так осторожно, как будто он был хрустальный, но обнимал и прижимал к себе с такой силой, что становилось трудно дышать. И это было и знакомым, и новым, отчего голову сносило еще сильнее. Тоска, сжиравшая изнутри все это время, вытачивающая, изнурительная, растаяла, уступая теплу и почти болезненной страсти, от которой менялись местами пол и потолок.

Подушка, на которой все эти ночи было так удобно спать, теперь мешалась под лопатками, и Юра спихнул ее на пол, пока Отабек стягивал с него джинсы. Голую щиколотку вдруг обожгло прикосновение губ.

— Ты чего? — прошептал Юра.

— Зажило? — вопросом на вопрос ответил Отабек, укладывая его ногу себе на плечо и прижимаясь щекой к подъему стопы.

Юра вспомнил про ожог. Он уже пару дней его совершенно не беспокоил — так и остался непонятным узором, к которому уже можно было даже привыкнуть.

— Да, вроде.

— Не болит?

— Ну, теперь уж точно нет, — получив еще один поцелуй прямо в выступающую косточку, Юра высвободил ногу и, резко подавшись вперед, рывком притянул Отабека к себе, падая спиной на простыни.

— Все это время хотелось это сделать, — шепнул Отабек ему в губы.

— Извращенец, — буркнул Юра.

— С тобой иначе никак. Ты такой красивый, — опираясь на локоть, Отабек свободной рукой убрал длинную челку с юриного лба с поцеловал его в переносицу.

После он отстранился, снял футболку, потом проделал то же самое с Юрой, растрепав ему волосы еще больше. Когда Юра, наконец, снова обнял его, тихий стон на выдохе сам сорвался с губ. Контакт кожа с кожей сводил с ума и не оставлял в голове ни единой связной мысли. Кроме, разве что…

— Я так скучал по тебе.

— Я тоже, Юр. Очень сильно.

Глаза снова защипало, и Юра с силой зажмурился, вжимаясь носом Отабеку в сгиб шеи. Тот повернул голову, прильнул губами к спутанным волосам, скрывавшим ухо.

Никаких слез и соплей больше, подумал Юра. Сколько можно? Совсем выдержки не осталось. Он не плакал уже очень давно, а тут, в Японии, как заведенный — все выбивало из колеи.

Отабек опустил руку, скользнул ею Юре под поясницу, заставляя прижаться к себе бедрами. Мысли снова вымело из сознания, оставляя какой-то пульсирующий вакуум. И хотелось задыхаться этим теплом чужого тела, этим знакомым и таким родным запахом и ощущением ладоней на собственной обнаженной коже.

— Я тебя люблю, — одними губами, едва слышно, произнес Юра.

Отабек так бережно и осторожно поцеловал его в ответ, что дрожь от этого прикосновения к губам прошлась по каждому позвонку.

За окном шумел, светился и переливался, как драгоценное море, Токио. Где-то внизу, через восемь этажей от них, ходили по этим широким улицам люди, разговаривали о чем-то, смеялись. Над этим всем разливалась уже знакомая и изученная за эти дни до мелочей темно-синяя летняя ночь.

И хотелось, очень хотелось просто жить.

*

Настойчивое гудение рядом с ухом не прекращалось, и Юра наугад, не открывая глаза, ощупал простынь рядом с собой. Под руку попалось что-то твердое и вибрирующее, и Юра далеко не с первого раза осознал, что это телефон. Причем не его, судя по всему.

Еле разлепив глаза, он мазнул пальцем по зеленой линии с трубкой на экране, увидев фотографию звонившего.

— Если это не что-то срочное, то ты труп, — сказал он в микрофон, и сам испугался, как сипло спросонья прозвучал его голос.

— Мы опоздали на самолет! — истерично отозвался телефон голосом Милы.

Сон как рукой сняло. Юра резко сел в кровати и охнул, когда заметил рядом с собой совершенно голого Отабека, прикрытого лишь поверх бедер самым углом простыни. Он опять спал на животе, уткнувшись носом в матрас. Подушку-то Юра вчера вообще непонятно куда выкинул.

— Какой, блин, самолет? Какое сегодня число? — спросил Юра, свободной рукой цепляя простынку за краешек и подтягивая чуть выше по телу Отабека. Смотреть на всю эту красоту, разговаривая по телефону, вообще было невозможно.