На мгновение показалось, что под телом нет поваленного дерева, на котором он сидел, а под ногами — черной земли. Только пропасть, в которую они сейчас рухнут вдвоем.

— Тогда почему? Почему? — едва слышно спросил Юра.

— Да потому что я люблю тебя! С тринадцати лет! Вот так вот — как умею, как получилось! Сначала издалека, потом даже поверить не мог, что ты рядом и что ты отвечаешь мне взаимностью. Хоть немного! Ты всегда казался мне кем-то недосягаемым, на кого можно только издалека смотреть. И я думал… я думал, что делаю хуже. Что могу помешать, сломать то, к чему ты так долго шел, не дать тебе добиться того, чего ты достоин!

Застывший в груди воздух начал будто шириться и раздвигать ребра, делая в них трещины.

— Но я не могу без тебя! Не могу, понимаешь, не могу! Мне кажется, я схожу с ума. Прости, Юра.

Юра дернулся, высвободился из кольца вдруг ослабевших рук и в мгновение перекинул ноги через бревно, на котором сидел, и оказался с Отабеком лицом к лицу.

Внутри пульсировало, руки не слушались, но он все-таки смог положить ладони на чужие щеки. Погладил большими пальцами.

— Ты точно сходишь с ума, если думаешь, что я могу, — не чувствуя губ, произнес он.

Отабек притянул его к себе, едва не роняя с дерева. Юра целовал его чуть солоноватые губы, и ему казалось, что вот теперь они точно падают. Или наоборот — так крепко стоят на том самом натянутом канате, как никогда, как даже не привыкли.

Юра оторвался от губ Отабека, уткнулся носом ему в мокрую щеку. Улыбнулся, зажмурившись то ли от солнечного света, то ли от чего-то другого.

— Не плачь. В нашей ебанутой паре это моя прерогатива.

*

— Йо-йо-что? — словно пьяный, заплетающимся языком спросил Гоша. — Опять ворота!

— Ёёги, — вздохнув, повторил Юри. — Здесь круто гулять, потому что тень и прохладно. Больше после сегодняшнего мы ничего не осилим.

Впереди и правда маячили уже известные всем тории — темно-серые, величественные, даже немного мрачные, потому что прямо за ними раскинулся почти настоящий тропический лес. Широкая дорога, представлявшая собой насыпь из мелкого гравия, уходила куда-то вглубь, теряясь в темной, будто напитанной влагой зелени.

Они вернулись в Токио под вечер, а в огромный парк Храма Мэйдзи со входа в Сибуе попали уже почти на закате. Витя гордо рассказывал, что они с Юри дошли почти до восьмой станции.

— Ты уже после седьмой предлагал назад повернуть, — хмурился Юри. — Кто-то теряет форму?

— Не у всех же такая выносливость, как у тебя, мой драгоценный! Вон Юру я и на седьмой не видел, — парировал Витя.

— Вот только не прикрывайся Юрой!

Юра слышал их всех будто фоном. Даже прозвучавшее собственное имя не заставило отвлечься от того блаженного молчания, которое они делили с Отабеком. И наконец-то не было ощущения, что оно было натянутым или тяжелым. Просто тишина, которая сегодня словно играла особенную роль абсолютно во всем. Они еще успеют поговорить, успеют обсудить то, что волновало обоих — Юра теперь был хоть немного уверен, что он был не один в этих своих переживаниях, — а пока можно было просто вдыхать этот вкусный лесной воздух и ни о чем не думать.

Сбоку от основной дороги была небольшая тропинка, вся выложенная гладкими камушками. Заметив, как по ней идут босиком целые шеренги китайцев, Юра скинул кеды и последовал их примеру. Уставшие за день ноги будто попали в руки искусному массажисту.

— Блин, какой кайф. Хвала тому, кто придумал эту хреновину, — сказал он, перекладывая кеды в одну руку.

— Японцы, — Отабек улыбнулся и придержал его за локоть.

Ну вот и слава богу, подумал Юра, мельком глянув на него. И глаза живые стали, наконец-то. И на лице появились настоящие эмоции, почти забытые уже за столько времени.

Даже тем, кто постоянно молчит, нужно порой выговариваться. Как бы сложно это ни было и чего бы ни стоило. Просто высказать, как есть, а там дальше хоть гори синим пламенем.

А оно и горело. И совсем не больно — скорее тепло и полно. И тишина, которая родилась внутри где-то там, наверху, на границе между небом и землей, казалась родной и приятной, упругой, как мячик.

Юра почувствовал, как пальцы Отабека скользнули по локтю, предплечью, мягко обвились по запястью.

Все же как легко идти над пропастью по канату, когда кто-то держит тебя за руку. Даже если очень и очень высоко.

========== 4.5. Асакуса ==========

Комментарий к 4.5. Асакуса

♫ Tove Lo – Out Of Mind

“You’re out of your, you’re out of your,

You’re out of your mind to think that I…

To think that I could keep you out of mine”

В номере было темно, и Юра оступился, споткнувшись о собственный рюкзак, который утром бросил прямо перед кроватью. Отабек придержал его за талию, чтобы он не рухнул в кучу разворошенных пакетов, которые ровным слоем устилали пол. Привычка японцев закутывать любые покупки в миллион оберток, как капусту, привела к тому, что комната постепенно стала принадлежать различным упаковкам, а не Юре.

— Ты неряха, — шепнул Отабек ему на ухо. Было щекотно. И тепло.

— Ой, посмотрите на него, — тихо отозвался Юра, обнимая его рукой за шею, — если хочешь, можем пойти в твой номер. Там наверняка все убрано.

Отабек покачал головой и поцеловал его в губы. Отвел распущенные волосы с шеи, опустился ниже, тронул губами подбородок, кадык, ключицу в вырезе футболки. Юра выдохнул и, прижав его голову к груди, уткнулся носом ему в макушку.

— Поверить не могу, — приглушенно произнес Отабек, обнимая его обеими руками так крепко, что у Юры сбилось дыхание.

— Во что?

Юра отпустил его и, когда Отабек выпрямился, взял его лицо в обе ладони.

В мягкой, почти невесомой темноте, разбавленной светом никогда не спящего Токио за окном, глаза напротив казались черными и глубокими. И улыбку, дрожащую, ломаную, Юра тоже заметил. Отабек поднял руку, запутал пальцы в его прядях у самого лица.

— Что снова смогу к тебе прикоснуться. Вот так, — теплые пальцы слегка погладили скулу.

Юра прикрыл глаза. Тихо усмехнулся. Как всего этого хотелось все это время. Когда знаешь, что можно, что при встрече разрешено обнять, вдохнуть запах, впиться в губы, ждать этого проще. Все становится намного проще и понятнее. А когда нельзя… как будто видишь сквозь толстый слой стекла. И все внутри переворачивается, но сделать ничего не можешь. Потому что больше не твое, не трогай.

А теперь…

— Да, я тоже, — Юра слабо кивнул, опустил голову, прижался лбом к плечу Отабека.

Даже двигаться было страшно. И не хотелось делать это резко. Все внутри подпрыгивало вместе с сердцем, и там становилось жарко-жарко, почти как в августовской Японии на солнцепеке. И все же спешить было некуда, уговаривал себя Юра. Вот так хорошо — просто стоять посреди бардака его номера в темноте черт знает где, почти на краю света, где они оба периодически бывали, но это все равно было не то. Только сейчас, когда перестало быть больно и страшно, безразличие сменилось жаждой и любопытством. Жаждой к человеку напротив, в котором все казалось идеальным: и запах, и тихий голос, и эта немного грустная, неверящая улыбка на губах. И жаждой к городу с этим полынным горьким ароматом, пропитавшим их насквозь: и кожу, и одежду.

Отабек обнял Юру обеими руками, притиснул к себе еще крепче. Футболка у него на груди была мокрой — он всегда почти не вытирался после душа, только сушил волосы полотенцем и все. Юра хихикнул, Отабек, не выпуская его из кольца рук, вопросительно хмыкнул.

— Это уже нервное, по-моему, — вполголоса сказал Юра, повозив волосами и ухом по футболке Отабека. — Просто подумал, что настолько хорошо тебя знаю… ну, привычки, жесты и все такое. А понять то, что случилось, не смог.

— Я сам это все плохо сейчас понимаю, — ответил Отабек и прижался губами к юриным волосам. — Прости меня.

— Не извиняйся, я сам виноват, — едва слышно произнес Юра, не поднимая головы. — Скажи просто… ты же так больше не сделаешь?