Даладье помолчал.
- 'Как-то мне попалась на глаза книга с рассказами Ги де Мопассана. В книге был рассказ 'Пышка'. '...Потребность торговых сделок снова ожила в сердцах местных коммерсантов...'. Дилижанс с пассажирами-французами путешествует по оккупированной германскими войсками территории. Женщина с неофициальным именем 'Пышка' угощает попутчиков какой-то едой. Но то была франко-прусская война 1870-1871 годов.'
- 'Напоминает рассказ Генриха Шлимана о его посещении Парижа в 1871 году.' - высказался один из читателей. - 'Шлиман хотел увидеть свою библиотеку, свои книги, свою парижскую недвижимость. Шлиману пришлось переодеться мундир почтмейстера, воспользоваться пропуском почтмейстера. Шлиман через линию оккупационных германских войск смог попасть в Париж, рискуя при этом быть принятым за шпиона. Всё оказалось в целости. Своему петербургскому знакомому Шлиман писал, что, когда вошёл в свой парижский дом и увидел библиотеку в целости, расцеловал книги, как собственных детей.'
Эдуард Даладье с любопытством посмотрел на читателя, сделавшего дополнение о Генрихе Шлимане. Затем продолжил:
- 'После войны я занялся политикой. С интересом ознакомился с взглядами князя Талейрана относительно концепции европейского равновесия. Читал разные книги. Возможно, вы согласитесь, что после вступления США в первую мировую войну у Германии не осталось шансов на победу.'
Даладье вздохнул, и, глядя в пространство, добавил:
- 'Существует точка зрения, что Брестский мир был не шансом Германии на победу, а решающим аргументом для США, Великобритании и Франции довести дело до полного разгрома и капитуляции Германии.'
Читатели молча смотрели на Даладье. Тот продолжил:
- 'Политик читает разные книги. Всех не перечислишь. Вряд ли за несколько минут встречи я смогу вам рассказать о своем опыте чтения литературных произведений. Давайте я упомяну о нескольких запомнившихся мне словосочетаниях, фразах. Вот возьмем для примера книгу Михаила Михалкова 'В лабиринтах смертельного риска'. Автор этой книги, участник второй мировой войны, рассказывает о беседе немецких офицеров. Один из этих офицеров использовал словосочетание 'богемский ефрейтор'. Если я вас спрошу - с долей шутки - : за кем будет итоговый выигрыш? За французским капитаном или за 'богемским ефрейтором'? В ситуации противостояния? Полагаю, ответ вы и так знаете.
А вот еще цитаты из книги Сергея Михалкова: 'Поистине, судьба бросила меня сюда в это чудовищное заведение специально, чтобы дать возможность переоценить ценности. Каждое утро в ворота бойни вводились одна за другой коровы. (...) Меня поставили к машине - мясорубке. ... Я должен был с неимоверными усилиями, упираясь в ручку обеими руками, вертеть колесо. (...) Вертеть эту адскую машину было невероятно трудно.'
Я, уважаемые посетители библиотеки, имею ограниченный объем времени для общения.
Нет ли у вас вопросов?'
Вопросов со стороны собравшихся слушателей не последовало.
- 'Благодарю за внимание. С большим интересом посетил кафе-библиотеку. Вернувшись в Париж, постараюсь найти книги о Генрихе Шлимане'.
Эдуард Даладье в сопровождении Максима Горького направился к выходу.
Проводив гостя, Горький вернулся и обратился к продолжавшим молчать собравшимся слушателям:
- 'Князь Талейран полагал, что язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли. Но наш гость, как мне кажется, был - хотя и краток, но - откровенен. Как вы видите, уважаемый гость не отрицал полезности чтения. Надеюсь, знакомство с ним побудит вас к более активному чтению книг.'
Читатели молча разошлись. У стойки библиотекаря выстроилась очередь читателей, желающих получить новые книги для чтения.
26 ноября 2017 г. 22:23
66. Сказка о списках
Пожилой человек подошел к книжным шкафам. Взял с полки книгу Бориса Владимировича Никитина 'Роковые годы', изданную в Париже в 1937 году. На обратной стороне обложки парижского издания проставлена дата: 7 мая 1937 года. [English edition: Nicitine B.V. The Fatal Years. London. 1938].
Раскрыл книгу.
Вспомнилось. Власти не было, но еще сохранялся фронт. А кроме фронта - армейские, офицерские структуры. По инициативе этих структур на несколько месяцев в 1917 году была создана военная контрразведка Петроградского военного округа, создававшая у обычных петроградцев иллюзию существования в их городе правоохранительного органа.
Борис Никитин, будучи во главе контрразведки пытался привлечь к ответственности видных большевиков. Поводом стало июльское выступление (восстание) 1917 года, которое, как подозревали, было инициировано Германией и осуществлено на деньги Германии.
Всего несколько строк в довольно большой книге. Но он, пожилой человек, помнил эти времена хорошо.
'Мы начали получать десятки телефонных призывов на помощь против грабителей. Звонили из магазинов Гостиного Двора, из Апраксина рынка, с Садовой, из банков на Невском; звонили телефонные барышни, умоляли отдельные голоса из частных квартир по Литейному и Жуковской, просили спасти от ломящихся бродяг и мародеров. Услышав эти вопли, моим первым движением было, конечно как-то помочь. Но как? Кого послать?... Звонить в участки милиций? Оттуда не отвечают. Да мне именно и жалуются, что ее не могут найти. Выслушивая крики и мольбы женщин по телефону, сознавая свое бессилие, я ничего не отвечал, вешал трубку, старался о них не думать; НО НЕЛЬЗЯ ЗАБЫТЬ ЭТИ ГОЛОСА'.
'Сколько человек перемолола криминальная мельница? За годы революции, гражданской войны? Да и в последующие годы?...' - подумал пожилой человек - 'Единицы? Сотни, тысячи, миллионы? Нет списков!'
Пожилой человек продолжал листать страницы книги:
'Прокурор судебной палаты ... выдвинул против большевиков обвинение по статьям 51, 100 и 108 уголовного уложения за измену и организацию вооруженного восстания. Казалось бы, что еще надо? Но зловещим призраком стоял Троцкий. Он не бежал, как Ленин, а рассылал иронические письма, спрашивая, когда же его арестуют. Он стучал по советской трибуне и кричал им:
'Вы обвиняете большевиков в измене и восстании? Сажаете их в тюрьмы? Так ведь и я же был с ними, я же здесь! Почему вы меня не арестуете?
Они молчали.''
'Троцкого сажают 23 июля, а в течение августа и в начале сентября новые министры юстиции выпускают и Троцкого, и всех одного за другим, кого мы посадили и до, и после восстания.'
'Одни слева... Многие справа... ...И те и другие слишком малочисленны на стомиллионную темную массу, погнавшуюся за призраками...'
'Троцкий на сажень выше своего окружения... Октябрь Троцкого надвигается... Троцкий постепенно, один за другим переводит полки на свою сторону... ...Вся громадная организационная работа дала большевикам еще большее и главное: она твердо технически подвела чернь столицы и ее солдат под купол Совдепа Троцкого'.
