— Он самый, — отвечал тот с каменным лицом. — Я помню в подробностях все мои прошлые инкарнации, и Леонардо был одной из них.

Тохус чуть не взорвался:

— Давай, всезнайствуй! Когда завалишь половину экзаменов, может быть, и очнешься!

Старик был ужасно разочарован, когда увидел в экзаменационной книжке Хагбарда длинный ряд оценок «отлично».

На другой стороне улицы демонстранты продвигались к «Хилтону», а полиция вновь их атаковала, ударами дубинок заставляя отступать; Хагбарду стало интересно, задумывался ли когда-нибудь Тохус о том, что профессор — это полицейский от интеллекта. Тут он увидел, что к нему приближается новый ученик Падре, Мун…

— Тебя еще не били дубинками, — говорю я, искренне считая, что в каком-то смысле старая досюрреалистическая классическая шутка Жарри «Распятие Христа как пример велосипедных гонок в гору» оказалась действительно лучшей метафорой для цирка, который устроил Дэйли.

— Рад видеть, что и тебя тоже, — отозвался Челине. — Впрочем, судя по глазам, ты успел понюхать слезоточивого газа прошлой ночью в Линкольн-парке.

Я кивнул, вспомнив, что в тот момент, когда это происходило, я думал о нем и его странной дискордианской йоге. Малик, неразговорчивый либерал-социал-демократ, которого Джон хотел вскоре завербовать, находился всего в нескольких шагах от меня, а с другой стороны рядом со мной сидели Берроуз и Гинзберг. Внезапно я понял, что все мы — шахматные фигуры, но кто же шахматист, который нас переставляет? И какого размера шахматная доска? Через улицу тяжело протопал носорог, внезапно обернувшийся джипом с колючей проволокой на капоте — хитрое приспособление для рассекания толпы.

— Мои мозги вытекают, — сказал я.

— Как думаешь, кому все это нужно? — интересуется Хагбард.

Он вспоминал тему «Аренда дома» на занятиях у профессора Орлока. «Говоря человеческим языком, все это сводится к тому, — говорил Хагбард, — что арендатор не имеет никаких прав, которые он мог бы успешно отстаивать в суде, а домовладелец не имеет никаких обязательств, которые он не мог бы нарушить без малейшего для себя риска». Орлок казался обиженным, а у студентов был такой потрясенный вид, будто Хагбард неожиданно вскочил и показал всей аудитории пенис. «Это уж как-то совсем прямолинейно», — сказал, наконец, Орлок…

— Возможно, кому-то из далекого будущего, — говорю я, — или далекого прошлого.

Интересно, а вдруг это устроил Жарри еще полвека назад в Париже; это объяснило бы сходство. В этот момент мимо проехал Эбби Хоффман, беседуя с Аполлонием Тианским. А не находимся ли мы все в воображении Жарри? Или Джойса?

«Автомобиль Фуллера — это рекламный трюк, эффектное шоу, — дымит профессор Калигари, — но он не имеет никакого отношения к кораблестроению». Хагбард бросает на него спокойный взгляд. «Напротив, — говорит он. — Эта машина имеет самое прямое отношение к кораблестроению». Как и на факультете права, остальные студенты встревожились. Хагбард начинает понимать: они пришли сюда не учиться, а получить бумажку, которая дает им право претендовать на определенную работу…

— Осталось всего несколько записок, — говорит Сол Малдуну. — Давай их быстро просмотрим, а потом позвоним в управление и узнаем, нашел ли Дэнни эту «Пат», которая их писала.

— Как ты сказал? — переспросил рядовой Челине.

— ОНАБ, — повторил рядовой Пирсон. — Неужели никогда не слыхал?

Он сел на своей койке и уставился на Челине.

— Я натурализованный гражданин, — пояснил Хагбард. — Родился в Норвегии. — Он снова стащил с себя гимнастерку. Лето в Форт-Беннинге было слишком жарким для нордической половины его генов. — Обстановка Нормальная, Абсолютный Бардак[50], — повторил он. — Да уж. Лучше, пожалуй, и не скажешь.

— Подожди, вот послужишь в Нашей Армии немного дольше, — с воодушевлением сказал чернокожий Пирсон, — тогда действительно оценишь эти слова, парень. Ох, братишка, как же ты их оценишь.

— И ведь так не только в армии, — задумчиво произнес Хагбард. — Так во всем мире.

Вообще-то, после того, как они имманентизировали Эсхатон, я выяснил, куда утекали мои мозги той ночью (и еще несколько ночей). К бедному Джорджу Дорну. Из-за этой сырости у него чуть не началась водянка. Он никак не мог понять, откуда брался весь этот Джойс с сюрреализмом. Я на семь лет старше его, но у нас одна степень валентности, потому что мы прошли через одинаковый опыт обучения в средней школе и наши отцы оба были революционерами. Вот почему Хагбард никогда не мог полностью понять ни одного из нас: у него были частные учителя, пока он не поступил в колледж, а к этому времени Официальное Образование начинает делать некоторые частичные уступки реальности, так что у жертв появляется реальный шанс выжить в суровом мире. Но в ту ночь в Грант-парке я ничего не знал ни об этом, ни о том, как армия помогла Хагбарду понять колледж, поскольку я разрабатывал эту новую концепцию: общая валентность множества есть величина постоянная. Это означало, что я должен буду уйти, когда придет Джордж, а, скажем, Мэрилин Монро и Джейн Мэнсфилд должны были наглотаться снотворного или попасть в автокатастрофу, чтобы освободить место для вибраций Рэкел Уэлч.