Позволив ему довести меня до самой кухни, я открыл глаза только, когда мои ноги коснулись холодного плиточного пола. Я поднял голову и сразу же заметил его маму, стоящую за кухонной стойкой, которая чем-то намазывала себе тост. Она была одета в пижаму – бледно-желтые свободные штаны и такого же цвета мятая футболка. Ее светлые волосы выглядели неопрятными, и, кажется, она не потрудилась смыть вчерашний макияж перед сном. Она чем-то напоминала мою маму по утрам. Я мог понять, почему Джерард презирал ее. Повернувшись к нам, она окинула его быстрым взглядом, а потом сосредоточила все свое внимание на мне.

- Доброе утро, Джерард, - без особого энтузиазма произнесла она, даже не смотря на своего сына. Я интуитивно сжал руку, которая лежала на его плече, давая понять, что я на его стороне. Она не спускала с меня глаз. – Это Фрэнк?

- Да, он, эээм… да, это Фрэнки, - ответил он, дергая меня вверх, чтобы я не свалился.

Джерард, ты уже можешь отпустить меня… мы смотримся ужасно неловко.

Она скептически оглядывала нас и нашу позу.

- И ты тащишь его на себе, потому что?..

Я начал мгновенно краснеть под ее горящим взглядом, боясь, что она все знала. Она смотрела так, как иногда смотрит на меня моя мама, когда догадывается, что я что-то натворил. Мне лишь оставалось молиться Богу, что я неправильно ее понял.

- Ммм, мне немного досталось вчера вечером, - пробормотал я.

Мягко говоря.

О, знаете… просто ваш сын трахнул меня этой ночью, пока вы спали в своей комнате… поэтому теперь мое тело горит от боли… ну, вы понимаете.

- Ах, вчера ведь был концерт. Как все прошло, мальчики?

Джерард заговорил первый, желая отвлечь ее внимание от меня.

- Это было круто! Мы хорошо провели время. Я предложил Фрэнки переночевать у нас, потому что… - он сделал паузу, глядя на меня, - … он забыл ключи от дома.

- Все в порядке. Ну, холодильник забит едой, берите все, что хотите. Я буду в гостиной смотреть телевизор.

Удивительно, как она напоминала мне собственную мать. По утрам она выглядела так же, разве что отличалась цветом волос. Она относилась к Джерарду, как я чувствовал, моя мама относилась ко мне – с холодом. Она даже оставила нас одних на кухне, чтобы мы самостоятельно приготовили завтрак, а сама свалила смотреть гребаный телевизор.

Я покачал головой, когда Джерард отпустил меня. Он начал рыться в шкафах, доставая коробку хлопьев и тарелки.

- Супер, - прошептал он. – «Немного досталось вчера вечером», - проворчал он, явно передразнивая меня. – Очень весело.

- Ты хотел, чтобы я сказал ей правду? – спросил я, удивленно поднимая брови.

- Блять, нет. Вот, держи это. Мы можем вернуться наверх.

- Забавно, что ты ешь хлопья «Граф Шокула», Джерард, - прокомментировал я, кивая на фиолетовую коробку, которую он передал мне. – Гребаные готические очки.

Он просто одарил меня невозмутимым взглядом и продолжил готовить завтрак.

В итоге, мы взяли хлопья, сок и виноград, и направились обратно в спальню. На возвращение пришлось потратить больше времени, потому что теперь его руки были заняты. Кое-как я переставлял ноги, морщась при каждом шаге. Он пристально следил за мной и, с уверенностью мог сказать, – еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться.

- Это не смешно, - пробормотал я, чувствуя себя калекой, медленно волочащей ноги. – Хотел бы я посмотреть, как бы ходил ты при такой боли в теле, - не задумываясь, выболтал я, забыв, что не собирался злиться на него.

- Я и не смеюсь, - заявил он, - я просто несу твой завтрак…

Он продолжал идти рядом и не сводил с меня тревожного взгляда. Как только мы наконец добрались до его комнаты, я с огромным облегчением рухнул на кровать, расслабленно откидываясь на спинку. Подсунув под спину подушку, я вытянул ноги, разминая их, и поставил на колени тарелки с едой. В комнате теперь пахло намного лучше и свежее, я мог слышать слабый ветер, гуляющий снаружи. Солнце светило непривычно ярко. Как хорошо.

У Джерарда, кажется, были не очень близкие отношения с матерью. Судя по той сцене на кухне, свидетелем которой я стал, он был прав, когда говорил, что они едва общаются. Я подумал, что его мама наверно даже ничего о нем не знает, в отличие от моей мамы, которая всегда обо всем догадывалась. Но еще больше меня волновало, знала ли она, что ее сын гей. Мне не понравилось то, как она смотрела на Джерарда, когда он поддерживал меня на ногах, очевидно, ей не по душе видеть такой тесный контакт между двумя парнями.

Ха. Интересно, что она сказала бы, если бы узнала, где и как вчера вечером руки ее сына меня трогали.

- Твоя мама знает, что ты гей, Джерард? – как бы невзначай спросил я, отправляя в рот первую ложку шоколадных хлопьев.

- Я не знаю. Да меня это и не волнует. Я никогда с ней особо не разговариваю, - ответил он с заметной досадой в голосе. Я знал, что он ненавидел эту женщину.

- О, ясно… ну, а моя мама знает. Хотя я даже не признавался ей в этом. Просто однажды она усадила меня напротив себя, заставляя меня подумать о самом худшем, а потом спросила, гей ли я.

Склонив голову, он с интересом рассматривал меня.

- И что ты ей сказал? – спросил он, закидываю виноградину в рот.

- Я сказал, что я гей.

Что я еще мог ей ответить? Нет, мам, я натурал, если посмотреть на меня под определенным углом, конечно.

- Она поддержала тебя?

- Ну да. Она сказала, что не удивлена и рада, что я не стал от нее это скрывать.

- Видишь, Фрэнки? Я ведь говорил тебе, что это слишком очевидно.

О, нет. Только не опять…

- Дело в моих бровях, да? – недовольно проворчал я.

- Прекрати ныть о своих бровях! Я могу с уверенностью сказать, что ты гей, потому что… я не знаю, по тебе это сразу видно.

- Значит, и все мои бывшие друзья могли так же это заметить? – с беспокойством спросил я.

- Да, но… сейчас ведь это уже неважно, так?

- Да, думаю, что так.

- Хорошо.

Я не понимал, как можно было так элементарно увидеть, что мне нравятся парни. Черт возьми, да Джерард выглядел намного «по-гейски», чем я! Мне было ужасно интересно, как он так легко смог меня раскусить.

- И все же, как ты узнал?

- Я не скажу. Это секрет.

- Назови мне эти чертовы пункты! Ты говорил мне что-то о них, когда мы гуляли в первый раз. Поэтому немедленно назови их! – потребовал я.

Он ухмыльнулся мне в ответ.

- Ладно, как хочешь. О тебе говорят твои манеры…

- Что это значит?

- То, как ты двигаешься, ведешь себя. Ты просто… не знаю, слишком изящный, чтобы быть натуралом.

Я не изящный. Я неуклюжий застенчивый жирдяй.

- Хорошо, что еще? – не успокаивался я.

- Твои ресницы… они длинные и милые. Я не знаю, все заключается в том, как ты сам себя преподносишь. Когда я первый раз тебя увидел, мой гребаный гей-радар заорал сиреной. Твоя позиция, то, что ты всегда один… обычно «наш тип», - он изобразил пальцами в воздухе кавычки, - держится в одиночку. Теперь ты понимаешь?

Я сидел тихо в течение некоторого времени, не совсем уверенный, что растолковал его слова правильно.

- А что с моей позицией? Я не понял.

- Это просто… ты… ох, черт, я не знаю, как все это объяснить!

Он сунул в рот ложку с хлопьями, громко захрустел и, нахмурившись, уставился на стену позади меня.

Разговор был окончен. Я последовал его примеру, съедая несколько ложек завтрака и запивая соком. Отведя от него взгляд, я посмотрел вниз в свою тарелку. Я помешал ее содержимое, позволяя молоку поглотить все хлопья, а сам пытался не очень нервничать из-за повисшей в комнате тишины. Единственными звуками были стук ложек об посуду и хруст еды на зубах.

Я решил, что любой другой разговор лучше, чем ничего, и если я сменю тему, то нам не придется вспоминать события вчерашнего вечера.

- Твоя мама напоминает мне мою маму, - начал я.

- У наших мам нет ничего общего, Фи. Твоя мама тебя любит.

Я посмотрел на него почти сердитым взглядом. Разве не он пару дней назад раскрыл мне глаза на то, что моя мама пренебрегает мной и ненавидит меня?