Плечом называется определенный участок дороги между крупными, населенными пунктами, а плечевая – это девица легкого поведения, скрашивающая досуг водителей-дальнобойщиков. Чем длиннее плечо, тем больше проституток, которые работают чаще всего бригадами. И горе той несчастной, которая по наитию или по неопытности сунется не в свою вотчину. Незамедлительно вступят в действие жестокие законы трассы, диктуемые конкурентными условиями жизни. Искалечат, могут даже убить!

ПРЕДИСЛОВИЕ

Когда мне было шесть лет, я не грезил космосом и необъятными морскими просторами, как многие мальчишки нашего двора. Я мечтал стать пастухом. В счастливых, детских снах, я видел себя мужественным и несгибаемым ковбоем, охраняющим от непогоды и злых волков многочисленные стада коров или лошадей, что мне было без разницы, главное, на мне была теплая бурка и широкополая шляпа, надвинутая на самые глаза.

Но шли годы и по мере моего взросления, менялось представление о будущей профессии. На другом конце нашего городка жил дядя Коля, который работал водителем – дальнобойщиком и я не знаю каким образом, скорее всего из-за моего отца, с которым они были большие приятели, но дядя Коля был у нас частым гостем. Его жена, красивая, черноволосая женщина работала в соседней школе учительницей начальных классов, и с ней я практически не был знаком, так, видел пару раз. Дядя Коля часто уезжал в командировки, иногда на два – три дня, но бывало, что его не было и по месяцу. Тогда он привозил и с торжественным выражением лица вручал мне в руки огромного, персидского кота по кличке Барбос.

– Ты уж присмотри за ним, приятель, – обычно говорил он. – Только ты да я справляемся с этой тварью. Жену мою он вообще игнорирует, развалится на кухонном столе и в ус не дует. Та кричит на него, бьет шваброй, а потом переживает целый день.

Я  брал эту наглую, в полпуда весом скотину и с трудом тащил в свою комнату, где кот сразу же занимал мою кровать, с которой сдвинуть его было практически невозможно. Затем большегрузный «Камаз», рычание мотора которого было для меня самой сладкой музыкой, трогался от нашего дома,  плавно выбирался на трассу, таща за собой тяжелую фуру и, посигналив на прощанье, исчезал в туманной дымке.

Я закончил восемь классов и так как учиться дальше категорически не хотел, то передо мной, да и перед родителями встал твердый вопрос о моей будущей специальности. Отец хотел, чтобы я поступал в лесной техникум, мать видела во мне телемастера, но я не хотел никого слушать:

– Только шофером и только водителем-дальнобойщиком,– твердо заявил я, не слушая никаких возражений. Тут я должен заметить, что ослиным упрямством Господь наградил меня в избытке, и родители, обреченно вздохнув, отступились.

В свои пятнадцать я, а в особенности дядя Коля, считал меня достаточно взрослым, и, если плечо было небольшое, он брал меня с собой. С распахнутыми от восторга глазами, я смотрел на убегающую под колеса «Камаза» серую ленту шоссе, на невозмутимого дядю Колю, с неизменной папиросой в зубах, и желание стать таким же, как предмет моего обожания, укреплялось с каждым рейсом. Я не знаю почему, но мой кумир никогда не сажал попутчиков и я, проносясь в кабине высоко над дорогой, горделиво поглядывал на голосующих. Я часто спрашивал об этом дядю Колю, но он, выбрасывая в окно папиросу, тут же закуривал другую. И молчал…

По обочине шоссе, глубоко засунув руки в карманы легкого, явно не по сезону осеннего пальто, брела девушка. Смеркалось, и стояла  характерная для средней полосы погода начала ноября. Свист ледяного ветра и мокрый снег вперемешку с дождем сопровождали одинокую спутницу, которая даже и не пыталась остановить попутную машину. Девушка поправила сумку, висевшую у нее на плече и, в недоумении оглядевшись, поняла, что идет по деревне, освещаемой единственным фонарем, который с надсадным скрипом раскачивался на ветру. Совсем стемнело,  и она, разглядев в тусклом свете лампочки скамейку возле палисадника, решительно свернула с трассы.

– Куда теперь идти, кому я нужна такая?– почти простонала она, тоскливо разглядывая сквозь качающиеся астры приветливые огоньки в окошках маленького, аккуратного домика. По и без того мокрому лицу текли слезы от внезапно нахлынувших воспоминаний. Девушка поудобнее уселась на скамейке и, втянув голову в плечи, незаметно задремала.

Часть первая.

Несбывшаяся мечта

Когда трагически погибли мама с папой Оленьки Беловой, девочке было три года, и она знала их только по фотографиям, лишь изредка, где то в подсознании всплывали карие, с длинными ресницами глаза мамы. Но все подробности их некогда счастливой,  жизни девочка знала из рассказов бабушки, Анны Николаевны, которая воспитывала внучку. Жили они в небольшом, сибирском городке и бабушка, в прошлом учитель истории, всеми силами пыталась привить Оле любовь к своему предмету, да и вообще, к гуманитарным наукам. Но Ольга жила другой мечтой…

В школе она училась на пятерки, посещала кружок спортивной гимнастики, а все оставшееся время посвящала игре в школьном  драматическом кружке.

«Хорошая фигура и первичные артистические данные – это большой плюс для поступления в театральное училище» – справедливо считала Оля, терпеливо вынашивая свою мечту.

Она с детства готовилась стать актрисой. И то ли природная материнская стать, то ли помогли занятия спортом, но к шестнадцати годам, к окончанию школы, Ольга из угловатого подростка превратилась в очень привлекательную девушку. Роскошные, слегка вьющиеся черные волосы, прекрасная фигура, длинные, стройные ноги, а если к этой красоте добавить кроткий и покладистый нрав Оли… Она была весьма завидной невестой в их городке. А глаза… Большие, окаймленные веером пушистых ресниц, они настороженно и одновременно с интересом рассматривали окружающий ее мир, который по мере взросления девушки, раскрывался все более изумительными красками.

Школу Оля закончила с серебряной медалью и начала готовиться к поступлению в училище. У нее был небольшой дефект речи и она мило картавила, слегка не выговаривая букву Р, но это нисколько не умаляло ее достоинств, а скорее наоборот, привлекало своей непосредственностью.

– Ну, куда ты поедешь? Ведь там Москва! А ты комара убьешь, полдня потом плачешь! Заклюют тебя, а заступиться некому будет! – каждое утро начиналось для девушки с подобных нравоучений, на что Ольга, не отрываясь от книги, лишь тихо улыбалась. На вокзале, когда она уезжала, Анна Николаевна плакала и причитала:

– Ой, чует мое сердце, не к добру эта затея. Далась тебе эта артистка! Выучилась бы на учительницу и мне спокойнее, и ты дома!

– Бабуль, ты не волнуйся, я тебе каждый день письма писать буду и на каникулы приеду, – успокаивала Ольга старую женщину, а у самой почему-то тревожно сжималось сердце.

Поезд прибыл в столицу поздно вечером, и ночная Москва ошеломила девушку. Выросшая в тишине провинциального городка, она беспомощно озираясь с трудом пробиралась сквозь толпу, захлестнувшую перрон Казанского вокзала. Сдав большой, дорожный баул с вещами в камеру хранения, она оставила при себе только сумочку с деньгами и документами, а затем, выйдя на привокзальную площадь, невольно залюбовалась вечерней столицей. Шум проносящихся мимо машин, разноголосый гомон многочисленных прохожих и блеск неоновой рекламы, которая плескалась в огромных глазах девушки разноцветными переливами, заворожили ее:

– Так вот ты какая, Москва! – восторженно шептала она, бродя по площади трех вокзалов и совершенно не чувствуя усталости.