– Вы ее там не обижайте, господин хороший, – заискивающе попросила мать.

– Не обидим. Хозяин у нас хороший, добрый. Хозяйка – та чуть строже. Но жить можно.

Кучер привязал чемоданы в задней части экипажа. Заскочил на козлы, и экипаж тронулся, увозя Людмилу в новую, неведомую ей жизнь.

Мать еще долго стояла на дороге и крестила удаляющуюся карету, пока та не свернула за угол крайнего дома и не пропала окончательно из виду. Женщина вздохнула и пошла в дом.

Людмила по дороге старалась не смотреть на молодого приказчика. А тот, наоборот, разглядывал ее пристально.

– Не бойся, не съедят тебя там, – хмыкнул он.

– Вот еще. Я и не боюсь.

– Ну, давай тогда знакомиться, барышня. Меня зовут Николаем Степановичем. Но ты можешь называть и просто Николаем. Я разрешаю тебе. Так-то со всеми работниками я строг, а с тобой могу быть ласковым, – подмигнул приказчик.

Людмила промолчала.

– Я смотрю, ты не очень-то и разговорчива. Хотя, это хорошо. Наша барыня болтушек не любит. А ты, Людмила Павловна, у нас, значит, гимназистка.

– Я выпускница гимназических курсов имени княгини Ольги, – гордо ответила Людочка.

– Ну-ну. Вот что, Людмила, мой тебе совет. Слушай внимательно. Барыня у нас строгая. Она часто бывает не в духе. Сейчас вообще в положении, четвертым ходит. Если и накричит на тебя или посмотрит косо, ты смолчи и не горюй. Не велика беда. Зато граф у нас щедрый. Если понравишься ему и будешь проворной, то назначит тебе хорошее жалование. Ладно, сама потихоньку все увидишь. Если что непонятно будет, то не стесняйся, спрашивай у меня. Я все тебе растолкую. У нас уже есть несколько горничных. Они все тебя постарше будут. Потому, первое время слушайся их. Особенно Капитолины Ивановны. Она дама в летах. Станет тебя всему учить. И да, мать-то твою я немного обманул. Видишь как, оно неловко-то вышло… Жалко ее стало. Выходные у нас редко бывают. Чтобы заслужить первые, надобно три месяца отработать, без нареканий и наказаний. Тогда начнут на день отпускать. А самым усердным дают отпуск на три дня. Капитолина как-то ездила к родне на две недели. Так она и работает при господах с самого рождения Анатолия Александровича. Она его еще нянчила. И вот еще что, если начнешь письма писать домой – пиши, что все, мол, хорошо и всем довольна. Не забывай нахваливать хозяйку. Письма все Капитолина с хозяйкой читают перед отправкой. Это тебе – мой совет дружеский. Мог бы и не говорить, – приказчик фыркнул. – Да ты я, гляжу, и не рада…

Людмила действительно сидела огорошенная той новостью, что не сможет так долго увидеть свою мать и братьев. Из глаз снова потекли слезы.

Прошло немного времени, как экипаж въехал в резные ворота. За ними простирался покрытый первой весенней зеленью сад. В нем росли высокие дубы, клены, липы. Меж ними бежали ровные дорожки, посыпанные мраморной крошкой. Из-за бурно разросшихся деревьев едва обозначились ярко-голубые прогалины. Людмила догадалась, что это показался господский дом.

К ним почти бегом поспешил косолапый, чернявый и смуглый дворник. Он бросил на траву грабли и подхватил чемоданы. Приказчик же шел налегке. За ним едва поспевала Людмила. Из глубины огромного парка раздавались детские голоса и чья-то монотонная, взрослая речь. Как только они оказались на территории графского дома, приказчик весь распрямился, сделал важное лицо и стремительной походкой направился в сторону этих звуков.

Ближе к дому дорога раздвинулась, по обеим сторонам появились круглые гипсовые вазоны, украшенные лепными амурами, попадались прямоугольные клумбы – очень ровные и ухоженные. Она пестрели первыми весенними цветами. Над ними порхали бабочки.

«Как тут красиво, – подумала Людмила – Красивее, чем в городском саду. А цветы какие яркие. Где только такие семена достали? Начало мая, а они уже цветут! Может, из теплицы? Я ни разу таких не встречала… А вон и скамейки… Стол, качели. Господи, здесь есть качели! А там, в тени, какой-то диван или что это? Ах, на нем кто-то сидит. Похоже, барыня. И дети ее. А рядом, видно, бонна».

Увидев пеструю когорту господ, Людмила так растерялась, что чуть не споткнулась на ровном месте.

– Ваше Сиятельство, Руфина Леопольдовна, рад видеть вас в добром здравии! – нараспев и подобострастно крикнул приказчик издалека. – А я с утра, по поручению графа, привез новую горничную. К вам подвести ее?

Ответом была полная тишина. Спустя пару минут, в течение которых приказчик мялся и почесывался, а Людмила стояла поглупевшая, с бьющимся, словно у воробья сердцем, раздался скрипучий ответ:

– Подведи.

Приказчик взял девушку чуть выше локтя и стремительно поволок ее к хозяйке.

Глазам Людмилы предстала следующая картина: в середине обширного синего дивана, над которым полукруглой крышей возвышался плетеный из лозы козырек, закрывающий от солнца и увитый еще нераспустившимся вьюнком, восседала узкоплечая и худосочная особа в строгом темном платье и шелковом чепце. Ниже плоского лифа платье расходилось свободными фалдами. Людмила не думала о том, как должна выглядеть графиня… Она совсем об этом не думала. Но та дама, что сидела напротив, поразила ее резкими, почти мужскими чертами серого лица, щедро усеянного кофейными пятнами пигментации, крючковатым носом и впалыми щеками. Но более всего Людмилу поразили глаза графини. Они отчего-то были красные и казались злыми.

«Да, сколько же ей лет? – пронеслось в голове. – Она же, наверное, много старше своего супруга? А может, она нездорова? Или это беременность на нее так повлияла? И все равно… Господи, как она нехороша…»

Вокруг нее, на этом же диване, сидели три девочки. Двое из них очень походили на свою мать – худобой и резкостью черт детских лиц. На вид им было лет по пять. Они были близнецами. Третья девочка, помладше, наоборот, выглядела точной копией своего отца. Живые темно-серые глаза светились яркими огнями на довольно миловидном личике. Эта девочка казалась подвижнее двух своих сестричек. Она то и дело вскакивала, принималась прыгать на одной ножке, вертеться и дергаться в желании куда-то убежать. За что мать одергивала ее рукой, свободной от веера и говорила что-то коротко, по-немецки. Девочки были одеты строже, чем обычные господские дети. Неяркий тон платьиц, аскетичность кроя и длина, напоминали подрясницы монашек какого-то монастыря. Рядом с семейством, на широком табурете, восседала грузная бонна в форменном платье с передником и читала какую-то толстую книгу.

Когда приказчик подвел Людмилу к графине Краевской, девушка сделала глубокий книксен. Графиня молча достала из ридикюля лорнет и уставилась сквозь него на девушку. Людмиле показалось, что прошла целая вечность. Правая щека графини задергалась вместе с уголком узких губ. Она убийственно молчала. У Людмилы заныло под ложечкой, и закружилась голова. Она переминалась с ноги на ногу, не зная, куда деть глаза.

«Господи, зачем я надела это голубое платье? Я в нем так нелепа. Здесь другие порядки…»

Первым подал голос приказчик:

– Руфина Леопольдовна, мы тогда пойдем-с? С вашего позволения, я отведу мадемуазель к Капитолине Ивановне?

Но ответом была все та же, тягостная тишина.

Приказчик попятился, увлекая за собой Людмилу.

– Видишь, как оно… Даже говорить не захотела. Не приглянулась ты ей, дева. Ну, да ничего. Хозяйка у нас в положении, и Анатолий Александрович ее в деревню, на свежий воздух и парное молоко, скоро увезет. А ты, наверное, тут пока останешься… Ладно, все как-нибудь утрясется.

Они вышли к роскошному голубому особняку. Рассеянный взор Людмилы уловил два высоких этажа и треугольный фронтон большой мансарды, украшенный круглым лепным окошком. На голубом фоне ровными и ослепительно белыми выглядели рамы высоких распахнутых окон, в которых трепетали шелковые присборенные портьеры светло серого оттенка. Такими же белыми казались и рустованные пилястры, идущие рядом с окнами.

Огромная круглая клумба, разбитая возле центрального входа, пестрела роскошными анютиными глазками и таила в своей сердцевине небольшой, но изящный фонтан, чья чаша, тоже напоминающая открытый цветок, выбрасывала из себя струи серебрящейся на солнце воды.