Десять лет он со своими студентами ездил в пустыни Калифорнии, описывая жизнь животных в районах, где часто можно встретить автомобили повышенной проходимости или вездеходы. Стеббинс обнаружил, что 90 % беспозвоночных животных — различных насекомых, пауков и других членистоногих — были уничтожены в изъезженной вездеходами пустыни. Пока мы разговаривали, он вставил слайды в старенький диапроектор. «Посмотрите, — сказал он, — между этими снимками — десять лет». Раны и порезы, шрамы, которые останутся на века. Корка пустыни, вспоротая резиновыми колесами, огромные облака пыли, поднимающиеся высоко в атмосферу; застреленная пустынная черепаха со следами шины, раздавившей ее панцирь; фотографии с воздуха, сделанные около Блита в Калифорнии, — на них древние и загадочные индийские рисунки таких огромных размеров, что их можно рассмотреть только с воздуха. На изображении оленя и по его бокам, и по спине, и через его голову проходят когтистые отметины, оставленные колесами вездеходов. «Если бы только эти люди знали, что делают», — сказал Стеббинс.
Но больше всего его расстроили не те разрушения, которые уже произошли, а то разорение, которое надвигается, та утрата чувства благоговения перед природой или хотя бы элементарного уважения к ней, которое передавалось из поколения в поколение. «Один раз я наблюдал за вездеходами. Я увидел двух маленьких мальчиков, пробиравшихся через дюны. Я побежал за ними. Хотел спросить, почему они не в машине — не потеряли ли они что-нибудь. Они ответили, что у них сломались велосипеды. Я спросил у них, что интересного они увидели в пустыне, не видели ли они ящериц. „Да, — сказал один из них. — Но ящерицы убегали“. Этим ребятам было скучно. Ничего их не заинтересовало. Если бы только они знали…»
Даже занимающимся на природе детям не привилась этика бережного к ней отношения. В одном из классов в Алпине, штат Калифорния, я встретил учеников начальной школы, которые, судя по отчетам, проводили гораздо больше времени на воздухе, чем малыши из других регионов. Некоторые из учеников в классе естественных наук видели рыжих рысей, играющих в горах; один из мальчиков видел пуму на участке, принадлежащем их семье. Многие из этих детей росли в этом отдаленном горном районе, потому что родители старались дать им возможность общаться с природой. Один мальчик рассказывал: «Моя мама не любила город, потому что там мало места отведено природе, поэтому они с папой решили переехать в Алпин. Мы жили в квартире. Моя бабушка живет еще дальше, у нее большие владения. В основном это луга, но есть даже и поросшие деревьями места. Я люблю там бывать, потому что туда приходит детеныш пумы и играет у нее во дворе. Когда я приезжал к ней в воскресенье и мы ходили кормить козлят, то видели рыжую рысь, которая пыталась ловить птиц. Вот было здорово!»
Я был так рад, что встретил детей, которые получали почти такое же удовольствие от общения с природой, как и я, но пока они рассказывали, стало ясно, что почти для половины из них контакт с природой происходил при поездке на маленьком четырехколесном вездеходе. «Мы с папой ехали по пустыне, и в основном не по дороге. Папа гоняет на внедорожниках. Он говорит, что так круто, если ты не на трассе, потому что можно встретить животных, ну и вообще весело, когда разгонишься». Другой мальчик: «Каждый год мы ездим в Юту, у маминого друга там целых три вездехода. Мы ездим на них просто так, повеселиться, но чаще — по ночам, чтобы посмотреть на животных: оленей, скунсов. А если оставить рыбьи потроха и ночью выйти посмотреть, то увидишь пятерых черных медведей — барибалов. Вот здорово!» И третий мальчик: «Каждые выходные мы ездим в пустыню, а там устраивают гонки. Там есть один холм, на который никто не может заехать, потому что он скалистый, так мы все поменяли. Поднимаемся туда наверх, а потом спрыгиваем с этих скал. А там наверху мы видели змеиные норы и змей. А в жаркие дни мы ходим охотиться на ящериц». А одна девочка без тени иронии добавила: «А у моего папы полноприводной внедорожник, и мы ездим по пустыне, а не на природе».
После того как прозвенел звонок и ученики разошлись, Джейн Смит, пять лет проработавшая в школе учителем, трудившаяся до этого в социальной сфере, в раздражении развела руками: «Меня это всегда поражает. Многие ученики не понимают противоречия между вездеходом и землей. И даже после того проекта, над которым мы работали неделю, об энергосбережении, они ничего не поняли. Просто ничего не увидели и до сих пор не видят. Каждую неделю Алпин пустеет. Люди семьями выезжают в пустыни и в дюны. Вот так и получается».
Некоторые из этих детей и их родителей наверняка лучше знают модели внедорожников, чем названия ящериц, змей, ястребов или кактусов в пустыне. Как сказала мой друг биолог Элейн Брукс, «люди редко способны по-настоящему ценить то, что не могут назвать». Или почувствовать. Что было бы, если вместо того чтобы поплыть на Галапагосские острова, испачкать в земле руки и промочить ноги, Чарльз Дар-вин проводил дни, запершись в офисе и уставившись в экран компьютера? Что произойдет, если в лесу упадет дерево, но никто не будет знать его биологического названия? Существует ли оно?
«Реальность — это высшая власть. Реальность — это то, что происходит вокруг, а не то, что творится в вашем сознании или на экране компьютера», — говорит Пол Дэйтон, который годами изучал в основном недокументированные изменения в научном подходе к изучению природы (особенно в сфере высшего образования). Эти изменения придадут форму или, наоборот, исказят восприятие природы, а также восприятие реальности последующими поколениями. Дэйтон — профессор океанографии в океанографическом институте Скриппса в Ла-Йолле. У него репутация всемирно известного специалиста по экологии моря, и начатые им в 1960-е годы плодотворные исследования биоценоза придонного слоя в Антарктике получили широкое признание. Два года назад Американское экологическое общество удостоило Дэйтона и его коллег престижной премии Купера — впервые за исследования океанической системы, за обращение «к фундаментальным вопросам поддержания биоценоза перед лицом проблем, вызванных экологическими отклонениями». В 2004 году Американское общество натуралистов представило Дэйтона к награде Уилсона.
И вот сейчас, в дождливый весенний день, он сидит в своем кабинете и смотрит на Тихий океан, темный и холодный, за дамбой Скриппса. У него в комнате стоит террариум, где живет гигантская сороконожка по имени Карлос, которую Дэйтон кормит мышами. Взгляд Дэйтона на природу полон почтения и уважения, но он ее не романтизирует. Когда он рос в поселке лесозаготовителей, зажатом со всех сторон снегами, семья голодала, если отец не охотился. Немногословному, атлетического сложения мужчине с седеющими волосами, с заразительной улыбкой, с кожей, отполированной холодным ветром и горячим солнцем, Дэйтону, должно быть, временами кажется, что он проспал длинную и тяжелую арктическую ночь и проснулся в незнакомом будущем, где ничто не имеет названий, а природа продается в магазинах или сведена к чистой математике. Он рассказывает, что в большинстве своем элитные аспиранты, занимающиеся экологией моря, не демонстрируют «свидетельств того, что они хорошо подготовлены в какой-либо области естествознания». Мало кто из студентов-старшекурсников, не говоря уже о новичках в морской экологии, «знает хотя бы главные типы членистоногих или кольчатых червей».
Сидящая в нескольких футах от него (и подальше от Карлоса) Бонни Беккер, специалист по биологии моря в службе национального парка в Кабрильо[69], подтверждает точность сказанного Дэйтоном. В последнее время она поняла, что, несмотря на обучение, может идентифицировать лишь некоторых из более чем тысячи видов морских беспозвоночных, живущих в окресностях мыса Лома[70]. Поэтому Бонни основала неформальную группу обучения, где в основном одни студенты обучают других. «Слово разошлось, — говорит она. — Знаете, это так, когда ты садишься и за кружкой пива учишь меня всему, что сам знаешь о блюдечке (моллюск)». Те люди, которые называют животных или просто знают, как они называются, начинают исчезать. В округах Сан-Диего и Оранж едва найдутся человек десять, которые смогут назвать сколько-нибудь значительное количество морских беспозвоночных, и в основном это музейные работники, или доценты, или правительственные чиновники, которые ведут контроль за сточными водами и водоотводами канализации. Возможности этих людей передать свои знания новым поколениям очень ограничены. «Пройдет несколько лет, и не останется людей, способных идентифицировать некоторые группы морских организмов, — говорит Дэйтон. — Как бы хотелось думать, что это преувеличение!»
