– А мальчишкам?
– Моему брату двенадцать, Сашке – четырнадцать, остальным по десять-девять, а близнецам – по восемь.
– А Марго?
– Пятнадцать.
– Она крутая…
– Ещё какая, они в нее влюбились, вот и слушаются…
– Что прямо все влюбились?
– Мой брат точно, и Сашка тоже....
Мальчишки и Лера знали друг друга всего месяц, но все очень подружились. Здесь, в подземелье, по ее словам, они только ночевали и кушали, а обитали в основном на вокзале. Там они добывали деньги, гуляли, общались с другими ребятами. Князя тоже всегда брали с собой. Мальчишки таскали его на себе или возили на тележке украденной из супермаркета, а вот Марго постоянно сидела "дома" и гуляла только ночью, и то недолго…
По словам Леры, жить на улице было весело хоть и страшно, а про свой дом она не вспоминала, про родителей тоже рассказывать не хотела, сказала только, что били…
Лёля хотела было расспросить еще кое о чем, но заметила, что она уже совсем засыпает.
Когда они перестали разговаривать, Лера быстро уснула, а мальчишки, посидев немного у костра, тоже разошлись по своим углам. Только Маргарита сидела и смотрела на пламя, и Князь шелестел страницами своей книжки. Лёлька долго не решалась, но потом все-таки не выдержала, вылезла из-под одеяла и подошла к костру. Марго окинула её взглядом, и опять стала смотреть на пламя, думая о чем-то своем. Когда Лёля увидела ее первый раз, она была ярко накрашена, а сейчас она смыла косметику, и личико у нее было совсем детское. Но Лёле почему-то казалось, что она давно не чувствует себя ребенком, что она уже считает себя взрослой.
Она долго ждала, пока Марго заговорит, но та молчала.
– Марго, а ты почему здесь живешь? – осмелилась спросить она.
– Не от хорошей жизни, наверное, – даже не удостоив её взглядом, ответила девушка.
– А тебе здесь нравится? – опять спросила Лёлька.
Марго усмехнулась и закурила.
– А ты сама-то как думаешь?– поинтересовалась она, – По-моему, каждый из нас хочет жить в нормальном доме, а не на улице. Или ты по-другому считаешь?
– Я думаю, здесь весело… – повторила Лёля Лерочкины слова.
– Очень весело, – сердито ответила Марго, – особенно когда знаешь, что случится завтра! Я тоже вот все веселюсь и удивляюсь, как я еще до пор не в могиле. Мой тебе совет: Езжай домой пока не поздно…
Домой… Легко сказать – "езжай домой"! Лёля просто не могла это сделать! Она просто обязана была ЕЕ найти!
А потом она не выдержала и рассказывать Марго все. Она рассказала ей про маму, про детский дом, про родственников.
Ей просто надо было выговориться, надо было рассказать кому-то все переживания, надо было поделиться с кем-то своей болью. Иногда Лёле казалось, что Марго даже не слушает, а думает о чем-то своем, но она все равно продолжала говорить, говорить… и от этого ей как будто становилось легче.
Когда она закончила, Марго все так же сидела на одном месте и смотрела на пламя. Лёля уже было подумала, что эти полчаса она разговаривала сама с собой, но Марго вдруг как будто ожила.
– Ты что, правда веришь, что ее найдешь? – спросила она.
– Верю! – тут же ответила Лёля. – Найду! Я все сделаю, чтобы найти! Только вот жить мне негде.
– Оставайся здесь, – сказала Марго, – мальчишки не против, да и я тоже
Глава 3. Друзья
Он просыпался каждую ночь… его будила боль… тяжелая ноющая боль во всем теле, а особенно в ногах…
– Ноги отлежал, – думал он и пытался их нащупать, но почему-то не мог их найти. Он пугался и громко кричал. К нему подбегала медсестра, приносила воды, уговаривала замолчать и не будить остальных детей, но он не хотел молчать…
Чтобы он не кричал, ему делали сильные обезболивающие. Они помогали, и боль уходила; правда, на ее место тут же приходили воспоминания, не очень хорошие воспоминания…
Он вспоминал родителей, вечно пьяных и опустившихся. Вспоминал, как бил отец, как материла мать. А потом ему вспоминалась улица, которая подарила столько счастья. Он вспоминал друзей, таких же как он беспризорников, грязных, чумазых, но таких родных и близких. Вспоминал как было хорошо бегать, прыгать, играть в мяч, купаться в речке…
А потом воспоминания как-то сами собой позвали его в тот вечер. Страшный вечер декабря. Последний день уходящего года…
Водки в эти дни у родителей было полно, и ребята, утащив с праздничного стола несколько бутылок, принялись лихо провожать старый год. В тот вечер они напились до беспамятства в прямом смысле слова, и Витя, босой, пошел куда-то и несколько часов провалялся в сугробе. Куда он шёл? Зачем? На этот вопрос он ответить не мог… не помнил, а мороз был на улице градусов тридцать…
Очнулся он уже в реанимации, его чудом отогрели, но вот ноги спасти не удалось…
А потом была боль. Страшная боль в теле и в сердце, и если физическую снимали препараты, – с душевной лекарства ничего поделать не могли…
Первый месяц для него был сплошным адом. Он рыдал, кричал, ненавидел себя и весь свет, лез на стену… У него даже была попытка убить себя – мальчик пытался шприцем впустить себе в вену воздух. Он просто не мог смириться с мыслью, что в свои восемь лет он больше никогда не сможет ходить.
В больнице он пролежал около месяца, а потом его ждал тяжелый и долгий период адаптации.
Сначала было очень тяжело, он целыми днями молчал, не хотел общаться, был то взвинчен, то замкнут; но время шло, и вскоре его как будто отпустило, зарубцевались раны, стало спокойнее.
В реабилитационном центре было много таких как он, и поэтому было легче. Появились интересы. Он стал читать книги, болтать с ребятами, научился передвигаться, и даже "бегать". Быстро-быстро перебирая руками, он носился по коридору, играя в догонялки с другими детьми.
А потом ему дали инвалидную коляску, и ему стало ещё веселее – целыми днями он ездил по коридорам, восторгаясь своим новым транспортом. Коляска стала его ногами, его другом. Когда он оставался с ней один на один, он чувствовал ее, разговаривал с ней, и ему казалось что она тоже его любит…
Пока Витя восстанавливался в реабилитационном центре, его родителей лишили родительских прав, и в скором времени он отправился в детский дом.
В детском доме депрессия опять накрыла его с головой. Детдом был смешанного типа, дети там были разные: и инвалиды, и здоровые, и хотя они были в разных группах, ему все равно тяжело было смириться с мыслью, что он теперь не такой как все…
Скоро у Витьки появился дружок Валерка, такой же колясочник. Сначала Витьке было с ним интересно, они катались на колясках наперегонки, играли в шахматы, шашки, а потом Витька устал от такой жизни. Он чувствовал себя волком в клетке. Жизнь по графику сводила его с ума. Она была однообразной и скучной.
Школа, спальня, игровая, компьютерный класс… И прогулка во дворе – строго три часа… и так каждый день.
А в мечтах все было по-другому.
Он хотел хотя бы немножечко погулять по Арбату, хотя бы чуть-чуть полюбоваться, как блестит и сверкает ночной город, и хотя бы ненадолго увидеться с ребятами, побегать с ними, побеситься…
Он делился мечтами с Валеркой, но тот не понимал, он был инвалидом детства, и другой жизни просто не знал.
А Витька все рассказывал и рассказывал, и чем больше он говорил, тем сильнее понимал, что скучает по той жизни, по воле, по беспризорникам, и вообще по Москве.
– Слушай, Валерка, а давай сбежим, – не выдержал один раз Витька, – ненадолго, на месяц. Погуляем немножко, поищем приключений, а потом вернемся?
Валерка, как он и ожидал, отреагировал жестко.
– От себя все равно не убежишь, – вдруг злобно сказал он, – ты инвалид, и просто смирись с тем что другой жизни у тебя не будет.
– А вот возьму и всём вам назло убегу, – как бы провоцируя его, сказал Витька, – и у меня будут приключения, самые классные и самые опасные!
