– А как только голубые каски будут отозваны, всех новоявленных парламентариев вырежут, – методично подытожила Елена Николаевна, – потому что жители, в силу культурных особенностей, не видят в них смысла.

– Да я сама порой не вижу смысла! – Галина набрала код, и одна из стенных панелей отъехала. – Добро пожаловать: наши депутаты третьи сутки обсуждают вопрос, предоставлять или нет снежным людям гражданство? Давайте уж я вам тоже цикорию налью, Борух Натанович.

– Лучше кофе. – Шишкинд настаивал на просвещенных напитках.

– Боря, ведь вы филолог, – ласково начала Коренева. – Шли бы классическую литературу преподавать. Она депрессивная. Какой-нибудь критический реализм. Трагедия маленького человека…

Ее отвлекла голограмма думского заседания. Депутаты сцепились, не зная, кем признать обнаруженных в Сибири мохнатых человекообразных существ. Людьми или животными. А от этого плясала вся юридическая база. Вносить в Красную книгу, запрещать охоту, разводить популяцию в питомниках? Или требовать знания государственного языка, исповедания веры, выписывать паспорт и трудовую книжку?

Но всяко выходило, что начинать следует с оказания гуманитарной помощи. Результатом капризов климата стал выход «чубак» из тайги к людям. «Большеногих» оказалось около ста пятидесяти тысяч, они выли и не знали, как приспособиться к изменению привычного мира. С ними были малыши. Самки выглядели почти как бабы, только дюжие и обросшие волосами от макушки до пяток.

Население их жалело. Особенно когда выяснило, что у «чубак» есть свой язык – примитивный, конечно, из звуков, постукивания и пыхтения, но позволявший договориться о еде и исполнении за нее простой работы. А коли так, значит, «большеногие» не зверушки, что-то там своей головой думают.

– Вот вы выдадите им паспорт с двуглавым орлом, а у них даже штанов нет, чтобы его положить, – возмущался Шишкинд.

– Мало ли у кого штанов не было при вступлении в империю, – насупилась Коренева.

– Что вам не понятно в термине «реликтовый гоминоид»? Их надо изучать, а не заставлять шпалы класть.

– Минутку, – прервала спорщиков Галя. – Сейчас будем голосовать. Интерактив, все участвуют.

Это была новая мера, введенная года полтора назад. По сугубо важным вопросам высказывался не только парламент, но и весь народ, используя особый код в персональниках и получая доступ к правительственной линии. Сначала граждане, как положено, возмущались: зачем? Ответственность хотят переложить! Потом повадились роптать, когда плебисцит не совпадал с решением депутатов. За императором оставалось право встать на одну из сторон. Но такое случалось редко. И, положа руку на сердце, парламентарии боялись не этого. Вдруг избиратели разохотятся жать на кнопки и не захотят больше содержать Думу?

– В этот день вы похороните свою конституцию, – заявлял Борух Натанович.

– Вот, вот, сейчас. Голосуем. – Галя схватила свой персональник и, хоронясь ото всех, вбила ответ. То же сделали и остальные.

Электронная система работала быстро. Первыми появились результаты Думы.

– Образованность побеждает дикость. 68 % против 24, остальные отсутствуют. Гоминоид остается реликтом.

– Смотри на голосование граждан, – свистящим от волнения шепотом произнесла Резвая. – «Ура, мы ломим, гнутся шведы!» – вдруг заорала она. – Нет, я верила, верила, что есть в нашем народе хорошее! Решили помочь «большеногим»!

– Поздравляю. – Шишкинд поджал губы. – Кажется, нас поставили на одну доску с шерстяными ковриками. Ах да. Ваш царь еще не высказался.

Он был прав. Дума считала гоминоидов «скотом», а электорат – своим братом, только малость лохматым. Решение за императором. Через пару минут бегущая по экрану белая строка известила, что монарх удивлен, как и остальные подданные, не знает, как надо. Поэтому берет паузу, чтобы уединиться в Архангельском соборе Московского Кремля и, для вразумления, молиться над могилами предков. А вообще «чубаки» ему нравятся.

– Поздравляю, – повторил Шишкинд, всем видом давая понять, что дело уже решено. – Каков поп, таков и приход.

– Мне пора. – Елена Николаевна встала. – Мои, наверное, уже готовы.

Все еще злая на профессора Шишкинда Елена Николаевна начала экзамен. Напротив нее уселась голограмма девочки-отличницы, записной зубрилки Кати. Сама Катя находилась дома и отвечала дистанционно. Но даже на расстоянии она очень волновалась, о чем свидетельствовали беловатые капельки пота над переносицей. Катя могла бы получить автомат, если бы не испытывала такого ужаса перед устным выступлением. Она честно писала доклады, отвечала на тесты… Коренева не хотела ее валить, а потому намеревалась с благодушным видом выслушать любую галиматью.

Билет № 16. «Самодержавие – палладиум России». Катя понесла про Карамзина, великого историка XIX века, который разработал принцип: если во главе страны стоит монарх, то империя растет, богатеет, увеличивает численность населения и в итоге выигрывает войны. Если царя убрать, все государство рушится, как карточный домик, начинаются социальные и межнациональные столкновения, репрессии и кровавые диктатуры губят миллионы. Елена Николаевна задала простенький вопрос: что такое «палладиум»? Катя накрутила черный локон на ушко, что вовсе не было знаком раздумья – просто руки занять нечем, – и тут же отозвалась: «Палладиум» – это храм, святилище, отсюда Афина Паллада и рыцарь-паладин.

Второй вопрос был конкретным. «Предпосылки восстановления монархии». Девушка тараторила по учебнику. А Коренева думала, что никаких предпосылок не было. Просто люди после Третьей Смуты дошли до крайности и попробовали последнее средство. Оно сработало. Прав оказался старый историограф. Действовали методом тыка, а вышло – точно для старой гайки нашелся давно потерянный болт, без которого она расшаталась в гнезде и грозила вывалиться.

Профессор Коренева терпеливо выслушала все 12 предпосылок – надо же превращать прошлое в науку – и отпустила девочку с пятеркой.

На каждом курсе есть несколько неизбежных персонажей. Словно смотришь хорошо знакомую пьесу в новом актерском составе. Мальчик, который все знает. Парочка влюбленных, которые сидят в уголке и опасливо обжимаются, впрочем, не мешают. Есть общий пересмешник – может скатиться до шута. Лодыри, их стоит выгнать. Двоечник с идеями. Ну, зубрилку она уже «обилетила».

Теперь следовал всезнайка.

– Володя, ваше соло.

Конечно, он тоже давно заработал свой автомат. Но сам отказался, чтобы поспорить с преподавателем. Елена Николаевна всегда делала сочувствующее, заинтересованное лицо, как бы скучно ей на самом деле ни было. Но Володя умел иногда выкопать что-нибудь экстраординарное, что-нибудь такое, чего Коренева и сама не знала.

Билет № 28. «Святой костыль». Складывание системы социальной защиты в империи».

Началось все сносно. Володя объяснил понятие, взятое из лагерного лексикона XX века, когда заключенные соблюдали правило: украсть у соседа можно все, кроме пайки. Пайка – «святой костыль» – позволяла человеку выжить в самых тяжелых условиях. После Третьей Смуты положение было аховое, люди умирали от голода прямо на улицах. Император предложил разделить казенные средства на всех, чтобы каждый получил свой «костыль» и хромал дальше, надеясь заработать еще на разживу.

– Я выяснил, – торопился Володя, – что «костыль» выдавали продуктами. Далеко не всегда качественными…

Дитя! Да тогда во всей стране ничего качественного не было. Соль мокрая, мясо гнилое, мука пополам с побелкой, табак, если кто курит, с опилками.

– На самом деле весь «святой костыль» – фикция, только чиновники… а простые граждане…

«Чубакам» бы сейчас «костыль» не повредил», – подумала Коренева.

– Вы не точны, – остановила она студента. – Я же рассказывала на лекции: паек выдавался частью продуктами, частью карточками, которые нужно было еще отоварить, частью деньгами, давно превратившимися в бумагу: их нигде не брали. Люди выживали как могли.