Ученик 7-го класса 1-й Виленской гимназии Феликс Дзержинский шел на свидание с доктором Домашевичем. Андрей Домашевич был одним из основателей литовской социал-демократии. Он познакомил Феликса с марксизмом и снабжал его социал-демократической литературой. Некоторые из книг, полученных от Домашевича, Дзержинский читал на собраниях ученического кружка самообразования. Недавно его выбрали руководителем кружка, и он этим очень гордился. Сейчас во внутреннем кармане кителя лежала небольшая книжка с длинным названием «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Имя автора на обложке не значилось, но Домашевич сказал, что она написана молодым петербургским марксистом Ульяновым.

Времени в запасе было достаточно, и Феликс решил немного покружить по городу. Скоро рождество, а за ним и Новый год. Мысли его как-то невольно обратились к пережитому. Этот, 1894 год Дзержинский считал переломным в своей жизни: он окончательно порвал с религией. Как это было мучительно и трудно — отречься от бога, олицетворявшего для него любовь, правду, доброту и справедливость. Первые сомнения — парадоксально, но факт — зародились у него, когда дядя-ксендз отговаривал его посвятить себя служению господу. Ксендз напирал на его неподходящий характер, но Феликсу показалось, что дядюшка сам не очень верит в бога и боится, чтобы и он не проник в тайну его небытия. В четырнадцать лет Феликс с обостренным вниманием прислушивался к разговорам о далеко не праведном житье служителей божьих, а потом горячо молился, чтобы бог спас его от дьявольского искушения. В пятнадцать пришло увлечение книгами по естествознанию и философии; поколебалась вера в библейские и евангельские мифы и легенды. В шестнадцать знакомство с марксизмом окончательно развеяло его сомнения, он разуверился не только в догматах церкви, но в самом существовании божественного начала, стал материалистом и безбожником. Три года внутренней борьбы и поисков истины! Феликс обрел новую веру, веру в историческое призвание рабочего класса изменить мир и в неизбежную победу рабочих. Он готов был хоть сейчас, немедленно отдать жизнь, если этим можно было бы приблизить победу.

В условленном месте показался Домашевич. Он был па нелегальном положении, часто менял квартиры и встречался с Дзержинским чаще всего в тихих переулках, убедившись заранее, что за ними нет слежки.

Домашевич не спеша, с безразличным видом прошел мимо Дзержинского, у перекрестка осмотрелся и, не увидев ничего подозрительного, повернулся и догнал продолжавшего свой путь Феликса.

Поздоровались. Феликс расстегнул шинель, достал книгу.

— Ну как? — спросил Домашевич.

— Замечательно! Всю ночь читал не отрываясь.

— Да, Ульянов, несомненно, талантлив: и полемист превосходный, и в логике силен. Народникам теперь нелегко будет «ниспровергать» марксизм.

— Вы правы, доктор, все это, несомненно, так, но меня, признаться, больше увлекли практические выводы, сделанные Ульяновым для социал-демократов.

— Ну и что же вы этим хотите сказать? — поинтересовался Домашевич.

— Я решил уйти из гимназии и целиком отдаться распространению среди рабочих идей научного социализма.

Домашевич посмотрел на Феликса с нескрываемым удивлением.

— Послушайте, Феликс, — наконец сказал он, — зачем это? Разве мало людей и учатся и занимаются революционной деятельностью?

— А я не могу так, наполовину, — упрямо отвечал Дзержинский. — Я считаю, что за верой должны следовать дела.

Дзержинский смутился. Получилось высокопарно. Но он говорил искренне то, что думал.

Домашевич был гораздо старше Феликса, и он тоже искренне считал, что Дзержинский по своей молодости и горячности хочет сделать шаг, о котором потом будет жалеть всю жизнь. Сказал как можно мягче:

— Подумайте хорошенько, Феликс. Революция такой жертвы от вас не требует.

— Ах, при чем тут жертвы! Гимназия готовит верных слуг царя. Зачем мне она? Только время отнимает. По правде говоря, я давно бы с ней расстался, если бы не мать. Она тяжело больна и не перенесет такого удара.

— Вот видите. Тем более не следует бросать учение. Надеюсь поздравить вас с университетским дипломом.

Поговорив немного о делах кружка, они разошлись.

«За верой должны следовать дела» — так Феликс сказал Домашевичу. И он глубоко убежден, что истинный революционер должен поступать именно так. И вот его убеждения столкнулись с другим могучим чувством — любовью к матери. Исполнить долг, перешагнув через любовь, не хватало сил. Он так надеялся на поддержку Домашевича и не нашел ее. Остался гордиев узел, который рано или поздно ему предстоит разрубить.

Слетали листки с календаря, что висел над письменным столом в маленькой комнатке Феликса в доме бабушки на Поплавах, где он жил вместе с семьей своей тетки Софии Пиляр. Дни складывались в недели, недели в месяцы, а все как будто бы оставалось по-прежнему. Феликс по утрам ходил в гимназию, вечерами и ночами занимался самообразованием, вел кружок.

Вместе с развитием капитализма росло и рабочее движение. В феврале 1895 года в Петербурге состоялось совещание членов социал-демократических групп Петербурга, Москвы, Киева и Вильно. Было принято важное решение о переходе от пропаганды марксизма в узких дружках к массовой политической агитации и об издании популярной литературы для рабочих. В начале сентября проездом из Швейцарии в Петербург Вильно посетил Владимир Ильич Ульянов. Он поделился с виленскими социал-демократами привезенной из-за границы нелегальной марксистской литературой и условился о поддержке заграничного издания сборника «Работник».

Этой же осенью помощник присяжного поверенного Владимир Ильич Ульянов объединил все марксистские кружки Петербурга в единую политическую организацию — «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Подобные союзы и организации начинают возникать и в других городах России. В 1895 году и в Вильно был создан подпольный центр литовской социал-демократии.

Осенью 1895 года в ряды литовской социал-демократии был принят Феликс Эдмундович Дзержинский. Его кружок по содержанию занятий становится социал-демократическим. Феликс читает там теперь «Эрфуртскую программу немецких социал-демократов» и «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» Плеханова. Но не забывает, как и прежде, декламировать Мицкевича и Пушкина, Конопницкую и Некрасова.

На каникулах Дзержинский отправился в Варшаву.

Феликс взял билет в вагон 3-го класса. Было тесно и душно.

Дзержинский не мог позволить себе роскошь ехать во 2-м классе. Но не потому, что не было денег. Родные его кормили, обували и одевали. Кроме того, уже с 15 лет он давал уроки и имел свои деньги. Однако из своего заработка Феликс почти ничего не тратил на себя, а помогал нуждающимся товарищам. Теперь же все заработанные деньги отдавал на нужды социал-демократической организации. Купить билет 2-го класса для Дзержинского было бы равносильно тому, что взять и истратить на свои прихоти энную сумму из партийной кассы.

Тетя Зося, сестра и все его родные и близкие знали, что Феликс поехал в Варшаву навестить больную мать, лежавшую в одной из варшавских клиник. Так оно и было. Дзержинский всегда, как только представлялась возможность, стремился в Варшаву повидать Елену Игнатьевну. Но на этот раз у Феликса было в Варшаве и другое дело, о котором никто из родных не знал. Там собирался тайный съезд нелегальных ученических организаций Королевства Польского. Такие съезды проводились в Варшаве ежегодно, но в 1895 году на съезд впервые были приглашены делегаты от некоторых городов, расположенных вне пределов Королевства Польского. Феликс