Едкий запах нашатырного спирта пробудил. Пить не хочется. Начинает тошнить, а головная боль становится нестерпимой. Елена вспоминает последний диалог с матерью… Ну как же это низко: простить своего насильника, простить своего отца и предателя, но не простить мать, которая добывала деньги всеми способами, лишь бы спасти свою дочь. Девушка перебила складки своего коротенького платья, иногда сжимала пальцы так, что ногти впивались в кожу. Слезы скатывались по щекам, а сердце отчаянно молилось, чтобы все было хорошо. Шатенка не видела ни Клауса, ни Деймона, никого из мимо проходящих людей. Она просто смотрела на дверь операционной, поднимала взор к потолку, что-то шептала на своем наречии, которое не смог разобрать ни Майклсон, ни Сальваторе, потом снова перебила складки платья и снова смотрела на дверь. Успокаивающее не действовало. Воздуха становилось все меньше. Ник что-то спрашивает, но Елена не слышала, она просто смотрела на дверь. Потом шатенка резко поднимается и подходит, но ее тут же отводят. Гилберт бросила на медбрата полный злобы взгляд и отошла. Причем в этом взгляде было столько агрессии, что медбрат почувствовал себя ребенком, которого прилюдно отчитали за проступок.

Елена прижимается к стене. Холод остужает пыл. Глаза болят от слез. Сложный день, сложное время. Девушка прижимается к стене и закрывает глаза, но в мыслях рисует образ матери и ее взгляд в последнюю их встречу. Девушка бледнеет, ее кто-то отводит и сажает на кушетку. Шатенка слушается. Она вспоминает свою карьеру, вспоминает, как маленькая сказала матери: «Я хочу быть актрисой». Лучшие репетиторы, лучшие курсы. И вот Елена стремительными шагами идет вверх по карьерной лестнице.

Мать!

Девушка зарывается руками в волосы и закрывает глаза. Надо просто подумать, собраться с мыслями и выдохнуть. Так Елена и сделала. Она устремила взор на дверь. Глаза покраснели от слез. Руки покрыты холодом от томительного ожидания будущего. Елена поднялась, когда вышел врач. Девушка подошла к нему. В ее взгляде было столько мольбы и надежды. Врач почувствовал, как защемило сердце. Нет, он уже привык оповещать людей о плохих новостях, но взгляд этой девушки пробил панцирь, заставил содрогнуться струны души. Девушка сжимала платок и внимательно смотрела на врача, как подсудимый смотрит на судью, ожидая приговора и моля о помиловании.

- Были задеты жизненно важные органы. Мы не смогли.

- Она жива! – отчаянно произнесла Елена. – Она жива! Моя мама жива!

- Изабель Флемминг мертва, миссис Майклсон. Ее сердце не выдержало.

Шатенка рухнула на пол камнем. Возле нее засуетились врачи, любимые и любящие мужчины. А сама Елена больше не чувствовала ничего. Она и не желала более быть живой.

Елена была в темноте. Здесь тихо и спокойно. Слезы не душат, а боль не такая сильная. Туман стал рассеиваться и девушки начало сниться, что она идет по длинным коридорам. Шатенка шла и шла, а света в конце тоннеля так и не было. Пустота. Одиночество. Туман. Здесь было холодно, здесь было невыносимо холодно, но отсутствие людей, холод и темнота не пугали Елену. Она босиком ступала по холодному кафелю и не думала ни о чем.

Вдалеке послышались аплодисменты. Гилберт остановилась, прислушалась и, убедившись в своих предположениях, побежала навстречу людям. Она бежала, спотыкалась обо что-то, падала, поднималась и бежала вновь. В отдалении играла какая-то музыка, которая своей безысходностью и своим отчаяньем заставляла испытать страх; именно тот страх, который ощущает ребенок, попадая в темную комнату. Елена побежала еще быстрее и вскоре увидела занавес. Шатенка отодвинула тяжелую штору и увидела огромную сцену. На этой сцене была та девушка, которая была в доме у Сальваторе. Елена вспоминает, где она видела ее и хочет что-то сказать, но забывает, как только видит внешний вид Кэролайн. Блондинка в каком-то потрепанном одеянии, сильно избитая, сидит на коленях и грустно улыбается, словно смиряясь со своей участью. На лице – кровь, руки – в синяках, а локти и колени – в ссадинах. Тушь растеклась по прекрасному личику. Над девушкой стоит какой-то неизвестный человек с плетью в руках. Елена вспоминает свое избиение и во все горло кричит: «Нет!», но спустя секунду обнаруживает, что не может произнести и слова. Елена не слышит собственного голоса! Шатенка плачет и мчится к Кэролайн, но в скором времени обнаруживает, что не настигла Форбс. Та плачет и готовится к очередному удару плетью, а Елена все никак не может спасти несчастную. Гилберт вновь пытается закричать, и вновь – лишь тишина. А Форбс получила первый удар. Звук плети, удар по коже. Елена чувствует, как по ее спине стекает кровь и, оборачиваясь, видит, что над ней такой же палач. Надо собрать последние силы и закричать. Елена так и делает и слышит звук собственного голоса. Она кричит еще и ее кто-то начинает трясти за плечи. Девушка открывает глаза.

Она в больничной палате. На соседней койке спит Деймон, а Клаус обеспокоенно смотрит на свою жену. Шатенка хватается за голову, но не может вспомнить сновидения. А головная боль нестерпима, вспоминаются предшествующие события, и боль разрывает изнутри. Елена стискивает зубы, чтобы не закричать и дает волю слезам. Клаус обнимает ее, но Гилберт смотрит на уснувшего Деймона и, стискивая кулаки, продолжает рыдать.

«Мамочка, тебя больше нет! Но я не верю! Ты жива! Ты здесь, внутри меня… Мне больно, но ты там, я знаю! Я винила тебя, я была такой эгоисткой, называла тебя аморальной, а сама пала на самое дно! Я запачкала себя грехами, я запачкала себя своими пороками. Пожалуйста, прости меня! Вернись!»

Вернись! Это слово – как укол адреналина в сердце. Елена выгибает позвоночник и устремляет взор на белый потолок. Еще несколько сильных эмоций. Они – как электрошок, как адреналин, как глоток воздуха в агонии! Вернись, вернись, вернись! Эти слова способны были бы оживить, столько мольбы в них было. Елена чувствует на себе крепкие руки Клауса и переводит взгляд на мужа. Он переживает, волнуется, но не знает что сказать. Елена обнимает его и, сдерживая крик, снова плачет. Ей кажется, что она пикирует вниз. Больше невозможно терпеть эту боль, невозможно больше сопротивляться и пытаться лететь, когда у тебя обрезаны крылья. Фитиль перегорел, свет выключился, земное притяжение стало очень сильным. А Елена все обнимает, обнимает так крепко! Любовь разрушительна…

- Почему те, кого я люблю, погибают, Ник? – прошептала шатенка. – Я не могу понять. Они просто уходят из моей жизни и оставляют лишь боль, – девушка схватилась за края рубашки мужчины. – Моя любовь убийственна. Она уничтожит и тебя, и Деймона… Рано или поздно это произойдет. Это неизбежно.

Клаус отстранил девушку и, взяв ее лицо в свои ладони, тихо, но уверенно проговорил:

- Это просто совпадения, случайности…

- Случайность – это заранее спланированная закономерность.

- Она занималась наркоторговлей, Елена. Я был в этом мире и знаю, что там разговор короткий. Ты не виновата в ее смерти!

- А Тайлер? – Девушка убрала его руки. – Ты никогда мне не рассказывал, почему он вляпался в это дерьмо! А я скажу почему. Я была слишком богата, а он – слишком беден! Я знаю, что это бьет по достоинству мужчин. Вот почему он пошел работать на тебя, вот почему он так поступил! Из-за меня. Мать пошла на эту дрянную работу из-за моего гребаного зрения! А Розали подсела, потому что Деймон был влюблен в меня, а не в нее. Я – причина всех катастроф!

Отчасти Елена была права. Может, это наказание. Может, просто стечение обстоятельств. Но человек устает… Ему хочется хоть немножечко счастья. Совсем чуть-чуть. А когда вокруг тебя гибнут близкие – это способно вывести из равновесия, выбить почву из-под ног, свести с ума. И Елена устала от потерь.

- Я даже Аттуму сумела разбить сердце! Я больше не могу…

Девушка поднялась и подошла к окну. Ночной купол неба был усеян плеядой звезд. Елена вспомнила и ферму, и ту ночь, и кукурузное поле. Как же избавить себя от воспоминаний, которые душат? Как отключить человечность и стать безэмоциональным? Не аморальным, а безэмоциональным человеком, которому чужды страсти и боли, которому чужда боль. Снова взыграли воспоминания о смерти матери, о последнем диалоге. Елена чувствует, как слезы, подобно кислоте, опаляют кожу щек.