- Ты… хорошо себя чувствуешь?

- Превосходно.

Хоть это было и не так отчасти. Но Елене не хотелось омрачать настроение. Она предвкушала предстоящий праздник, ужин, ночь…

Солнце опускалось за горизонт.

- Я не могу больше молчать. Елена, мне нужно сказать тебе правду. Обещай мне выслушать меня до конца.

- Что-то случилось?

- Да. Иди в мой кабинет. В в моем книжном шкафу на третьей полке сверху, под самым низом лежит синяя папка. Прошу тебя, это важно… Скрывать правду более не могу. Выполни и, прошу, прости меня… Если ты когда-нибудь сумеешь это сделать.

- Что случилось?

Короткие гудки. Шатенка, скинув туфли, ринулась на второй этаж. Она не знала, что ей предстоит узнать, не знала за что она обязана простить свою мать… Но была уверенность в одной вещи: это что-то ужасное. Девушка открыла кабинет и направилась к шкафу. Скинув все документы на пол, Елена принялась прерывать их, в поисках нужной папки. Дрожащими руками Гилберт раскидывала бумаги, не беспокоясь о важных документах.

Синяя папка. В ней всего один лист. Может, завтра? Но почему так отчаянно бьется сердце? Почему так дрожат руки? До завтра это ждать не может. Опять плохо с тревогой и ждать завтрашний день с тревогой и беспокойством? Нет. Правда – это уродливая сущность. И этого не изменит время. Хоть сегодня, хоть завтра- правда останется правдой.

Елена достает лист, на котором какие-то длинные цифры и непонятные биологические термины. Девушка пробегает взглядом по строчкам, не понимая ценность этого листка. И только последняя фраза полностью меняет все душевное состояние. Из груди вырывается крик, слезы выливаются из глаз, а боль, резкая и пронзительная, врезается в сердце. Капли падают на буквы… Девушка сминает листок и, садясь на пол, снова издает стон боли. Это даже не отчаянье. Это крик души, рыдания, вырывающиеся из недр души, сопровождающийся громкими криками и болью.

Это острая, безудержная, невыносимая боль. Елена обхватывает себя руками и забивается в угол, желая тем самым сжаться в одну маленькую точку и стать незаметной. Может, боль тоже сумеет сжаться? Но это было невозможно.

«Если я когда-нибудь… сумею…», – это были обрывки мысли. Елена хватает бумагу и, подрываясь, бросается вон из кабинета. Сжимая листок, девушка выбегает из дома. Кажется, что бег ее спасет… От чего? От нее самой, быть может… От боли…

Но она не следует… она бежит рядом.

Агония.

====== Глава 19. Lost Highway ======

Бутылка портвейна испита до дна. На небе полная луна – идеальное дополнение к этой безумной ночи. А звезды, эти холодные звезды! И как поэты могут ими восторгаться? Это ведь шары: безжизненные, холодные, безмолвные… Они лишены смысла! Как и эта бездарная жизнь…

Она устало плелась к своему дому. Девушка сжимала в руках пустую бутылку портвейна, а в кулаке – всю свою оставшуюся боль. Сердце билось спокойно… Утром нахлынет с еще большей силой. Ноги заплетались. Это глупо: напиваться из-за какой-то проблемы. Но как найти другой выход? Так хочется притупить эту боль… Эту ужасную, невыносимую боль. После агонии всегда приходит смирение и спокойствие… Ужасное состояние. Еще один шрам на сердце. Любовь – это боль. Она проникает в душу, как ласковая, нежная любовница, а потом разрушает каскады внутреннего мира как жестокий, беспощадный убийца. Так, что такое любовь? Это нечто, состоящее из двух абсолютно абстрактных, но неделимых частей. И дело не в любви к противоположному полу. Дело в любви к счастью, к этому спокойному миру… Он красив был бы! Если бы не был так жесток...

Девушка открыла дверь и спокойно вошла. Здесь было холодно. Погода ухудшалась еще со вчерашнего вечера. Елена поставила бутылку на стол и, сняв кофту, уселась на диван. В комнату влетел Сальваторе из кухни. Ей получилось войти тихо… бесшумно практически.

- Где ты была?! Ты видела время?!

Девушка взглянула на часы. Двенадцать. Она усмехнулась. Сальваторе увидел ее заплаканные глаза, пустую бутылку. Он сел рядом с цыганкой.

- Что случилось?

Елена взглянула на него. Было в этом взгляде что-то безумное. Так смотрят умалишенные, чокнутые, больные и… несчастные. Девушка усмехнулась и отстранилась. Она не понимала своих чувств, не знала как реагировать на правду: принять или отрицать. Не знала, убежать от Деймона или прижаться к нему сильно! Но Елена была уверена в одном: ей больше не хотелось никогда любить.

Гилберт поднялась. Зазвенели ее многочисленные браслеты, а длинная юбка была слишком яркой в полумраке этой комнаты.

Деймон медленно поднялся и, подойдя, резко развернул Елену к себе.

- Не смей, – сквозь зубы процедила Гилберт. – Слышишь? Никогда!

Она убрала его руки со своей талии. Она ненавидела его.

- Убирайся! Убирайся! Вон!

Девушка толкала его в грудь при каждом слове и при каждом слове голос срывался, крик становился громче. Слезы вновь покатились по щекам.

- Я не понимаю! – Деймон схватил девушку так, что заблокировал ее любую попытку сбежать. Девушка металась, старалась выбиться. Она хотела избавить себя от его касаний, которые в один миг стали омерзительными. – Я не понимаю, о чем ты!

- Не понимаешь?! Ах, ты не понимаешь! А когда ты меня оттрахал в своем кабинете, ты тоже ничего не понимал?

Нет, видимо агония еще не прекратилась. Ноги становились ватными… дыхание сбивалось, дышать становилось тяжело, а каждый удар сердца сопровождался болью; вдобавок разболелась еще и голова.

- Ненавижу! – Елена уперлась руками в грудную клетку Сальваторе и, оттолкнув его, вжалась в стену. Девушка спустилась по стене и, закрыв лицо руками, вновь дала волю рыданиям. Деймон понимал ее. Он аккуратно присел рядом, но его запах, его присутствие стали причинять боль и только! Шатенка резко поднялась и, бросилась к кофте, вынув листок из кармана кофты, она смяла его и кинула Сальваторе.

- Об этом ты не знал разве?

Мужчина нагнулся и поднял смятый клочок бумаги. Он аккуратно расправил его. Несколько секунд он просто вглядывался, читая слова, которые мало что могли сказать. И только потом сердце остановилось. Он поднял взгляд на девушку.

И как смотреть в глаза той, перед которой так виноват? И как забыть то, что они делали прошлой ночью? Как забыть о том? Как… как научиться… если он познал ее как женщину, как научиться смотреть на нее как на…

Как на дочь?

- Елена, я не знал, – он отрицательно покачал головой и двинулся навстречу девушке. Теперь и ему было мало воздуха в легких. – Я не знал!

- Ты лжешь! Я – твой проект! Теперь я поняла смысл этих слов!

- Я не знал! Если бы я знал! Откуда это? – подойдя, он схватил ее за плечи. – Откуда?

Это была экспертиза. Изобель сделала ее еще двадцать лет назад. Но как? Почему он не знал ничего о ее беременности? Поэтому она сбежала? Поэтому он предчувствовал нехорошее в тот день, когда ее избили? Как родитель? Интуиция? Голова разрывалась на части. Деймон, схватившись за голову, крикнул: «Нет!» и отошел от девушки подальше. Заняться любовью с собственной дочерью! И где те люди, которые чуть ли не благословляют инцест? Скажите, знатоки, как жить дальше? Когда омерзение, подобно наркотику, подобно вирусу, – по венам, по телу, по душе, по разуму растекается как горячая магма, расплавляя, обжигая и уничтожая. И, – о свята любовь сего мира! – куда же ты делась? Почему ненависть к самому себе становится такой невыносимой? Это невозможно выносить… Невозможно мириться с этой действительностью… Его крики, ее рыдания, их несчастье… Они не ненавидят друг друга. Елена ненавидит свою мать, которая рассказала обо всем слишком поздно! Деймон ненавидел себя за то, что совершил самое ужасное в мире деяние.

Сальваторе резко оборачивается и, подходя к девушке, хватает ее за плечи так, что становится невыносимо больно. Он внимательно смотрит в глаза девушки, словно силясь что-то сказать. В ее измученные, уставшие глаза. Он хотел бы извиниться! Просить прощения никогда не поздно, но как бессмысленно! Ведь все уже свершено...