— Ты поэтому… со мной? — она могла быть сильной, бесстрашной и ударенной на всю голову, но она все равно оставалась девушкой. Девятнадцатилетней, все еще верующей во что-то хорошее девушкой, которая провела время со взрослым мужчиной и теперь хотела знать, не воспользовались ли ею забавы ради. Бунтарка, грубиянка, — кем бы она не хотела быть, она оставалась все такой же ранимой, как и прежде. Как и любая другая девочка на ее месте.
— Нет, не поэтому, — серьезно ответил он.
Бонни положила руки на стол, медленно приблизилась к Майклсону. Она не имела права быть с ним, но она могла быть рядом. Она могла быть рядом просто потому, что их дорожки пересеклись. Они знают друг друга уже довольно неплохо, а такие знакомства за один день просто так не обрываешь.
— Почему же тогда?
Клаус сделал глоток пива, потом повернулся к девушке, отставив банку. Он внимательно вглядывался в нее. Не было в их взглядах той страсти и нежности, что были между ними утром. Но теперь между ними определенно исчезла недосказанность.
— На комплименты нарываешься?
— Нет. Просто хочу знать.
Он снова усмехнулся. Он решил не медлить с ответом, сказать всю правду, потому что он всегда говорил ей правду. В этом и есть шарм ненависти — враги никогда не лгут друг другу. Подлецы, подставляющие тебя, в расчет не идут. Им хочется сделать тебе больно, и поэтому они рубят правду-матку. Вот почему они оказываются ближе и вернее друзей.
— Потому что ты делаешь то, на что другие не решаются. Ты плюешь на всех, перешагиваешь и идешь дальше. Иногда перешивают через тебя, но тебе и на это наплевать. Людям это нравятся, потому что в таких как ты запечатлеются мечты и желания остальных. Тех, кому не хватает смелости. Ты бесстрашная, отчаянная, никому ненужная и оттого столь притягательная. А еще — гибкая и жаркая. Понимаешь? Это цепляет.
Бонни опустила взгляд, подперев голову рукой. Она не знала, что сегодня ее пугает больше всего — публикация ее грязного секрета, секс с Клаусом или разговоры с ним. И это еще куда не шло, учитывая тот факт, что сейчас они сидели в его квартире. Он привез ее утром, сам вернулся пару минут назад. И теперь — взгляды в упор и обнаженная правда.
— Бред какой-то… Это все похоже на чудовищный вымысел — утренняя сенсация, ты, эта квартира и все твои байки, которые ты мне тут травишь.
Он засмеялся, Беннет вновь взглянула на него. Она впервые слышала его смех, и ее это несколько изумляло. Она решила, что ей все же стоит выпить, но одним пивом тут не обойтись.
— Я же говорил — перешагиваешь и идешь дальше.
— Самое отвратительное даже не в том, что сегодня произошло, — она выпрямилась, сделала глубокий вдох-выдох и таки открыла банку с пивом. — Самое отвратительное в том, что ты сейчас ближе всех, кого я знаю и люблю.
Она сделала несколько глотков. Бонни не любила пиво с четырнадцати, с того момента как закурила и стала шастать по подворотням. Она не любила себя и поэтому, наверное, перешагивала и шла дальше. Иногда заниженная самооценка помогает выживать.
— Ты же знаешь, что меня не торкают подобные слова.
— Знаю, — она отставила пиво, — поэтому и говорю. И нет, я не буду больше ни о чем тебя просить.
Она поднялась. Ей надо было уходить. Куда, к кому — она не знала. Бонни больше не могла спрятаться в клубах, не могла укрыться в собственной квартире, и на работу она тоже не вернется. У нее дорога одна — в зимний холодный вечер. Раньше бы это Беннет напугало, но не теперь. Теперь она была почти спокойной.
— Ее уволили, — сказал он, когда Бонни замерла в проходе. Она стояла спиной к Клаусу, она не могла снова смотреть на него. Бонни не устала, ей просто надоело. — Она не сможет устроиться на работу в этом штате. Завтра утром выйдет опровержение утренней информации. Я знаю, что это не утихомирит бунт твоего окружения, но на следующий день запланирована еще одна сенсация — и ты забудешься.
Девушка медленно обернулась. Клаус поднялся, задвинул стул и взял початые, но не допитые бутылки пива. Он поставил их в раковину, он даже не взглянул на Беннет. Та знала его жизненную позицию — отдавать долги и не забывать обид. Она спасла его жизнь, и теперь он спасал ее. Холодный расчет, никакой романтики.
— Ты ее неплохо отмудохала, — произнес он, мельком взгляну на Бонни и оперевшись о кухонный гарнитур. Девушка медленно подошла к Майклсону, встала напротив него. Он ее будто не замечал.
— У меня были хорошие учителя.
Клаус взглянул на нее, поморщился, потом произнес:
— Ты только до банальностей не опускайся.
Бонни улыбнулась. Она хотела обнять его, поцеловать или просто что-то сказать ему, но пришла к выводу, что это обернется новой близостью, а становиться любовниками они не планировали. Вернее, им бы понравилось, но они не хотели губить их садистски-трепетные отношения и терять последнее, что у них было.
— Спасибо, — произнесла она. Может, это слово не такое уж и душераздирающее и пронзительное, но искреннее. Это слово — правда. Может, единственная, которую они себе сегодня позволили.
— Оставайся тут сегодня. Я все равно уеду, так что у тебя не будет стеснений и поводов убежать…
— Это лишнее, — уверенно и упрямо заявила она, хотя тут же подумала о том, что этот вариант ей нравится больше, чем холодный вечер, ведущий в никуда. Бонни осознала и другое — она страстно хочет полюбить, и при этом — взаимно, чтобы до потери сознания до покалываний на кончиках пальцев. Ей ведь всего девятнадцать, и такие простые мечты — обычные вещи. По крайней мере, это естественные желания на фоне стремлений совершить революцию сознания и установить матриархат.
— Завтра будет лишним, сегодня еще нормальное. В холодильнике — еда, в спальне — полотенца и одежда. Есть и женская. Телевиденье, интернет и стереосистема. Соседи не жалуются.
Ей действительно не стоило появляться на глаза всем свои знакомым в ближайшие сутки. Бонни кивнула, решив принять его предложение. О том, что ей делать она подумает завтра. Она подумает завтра о том, как ей снова выжить и научиться смотреть людям в глаза, не боясь при этом прошлого и стараясь не стыдиться его. Сегодня он решила сделать самые банальные вещи — уставиться в телек, выпить пива и провести вечер впустую. В ее возрасте это тоже вполне естественно.
— Можно последний вопрос? — ну да, она в конец охренела и стала позволять себе слишком многое с ним. Ну да, она и так по уши в дерьме и терять последнего соратника сродни сумасбродству. Ну да, это же Бонни Беннет, и плевала она на последствия. В каком-то смысле ей тоже важен результат. — Ты ведь знаешь, кто это сделал, да? — произнесла он. Клаус снова улыбнулся. Еще утром он видел сломанную, избитую, бунтующую суку, а теперь перед ним стояла прежняя Бонни, не имеющая на руках ни козырей, ни оружия, но готовая драться до последней капли крови, даже если перед ней целый взвод.
— Знаешь, как говорится? Не задавай вопросов — не услышишь лжи.
Бонни кивнула, опустила взгляд и отошла к окну. Конечно, Клаус знал, — узнал — кто заладил всю эту байду с публикацией. Он смог обеспечить Энди херовую жизнь, неужели он не узнает, кто обеспечил херовую жизнь его старой знакомой туберкулезной Бонни? Он не стал говорить не потому, что заботился о Бонни (он просто платил по счетам, и тут нет романтики) — он не стал говорить потому, что на сегодня хватит. Хватит неожиданных новостей.
— Спасибо, — произнесла она, из последних слов превозмогая дикое желание броситься ему на шею. Она не влюбилась, нет. Ее просто приласкали, ей понравилось, и ей захотелось еще. Банальный азарт, и никакой тут романтики.
— Спокойной ночи, — ответил он и направился к выходу. Он мог бы задержаться еще на пару секунд, в конце концов, Бонни заслуживала правду. Но с них обоих хватит. По крайней мере, на сегодня.
2.
Елена учуяла терпкий аромат чая «Ахмад». Она попыталась улыбнуться, но у нее не получилось, и она просто предалась дерьмовым воспоминаниям. Она уже давно не думала о своей семье и о том, что все безвозвратно потеряно. У нее кружилась голова от водоворота событий, и тоска по отцу, матери и семье вообще как-то отошла на второй план. Не сказать, чтобы Елена была в этом плане бесчувственной и сухой. Просто ее захлестнули новые эмоции, ее увлекли новые люди, и она пустилась в ритм танца, для нее совершенного нового.
