— Что происходит?! — закричала выбежавшая Энди. Бонни взглянула на нее, замахнулась и снова швырнула камень в стекло. Она не разбила его, но оставила паутину весьма видных царапин. И да, теперь автомобиль придется перекрашивать. И да, Бонни наплевать, что ее могут привлечь. Бонни наплевать на всех, кроме себя.

Она ринулась к Энди, а Энди — к ней. Энди — она глупая. Она наивно полагала, что если опубликовала материалу по делу скандальной феминистки и написала сокрушительную статью, то теперь может контролировать эту самую феминистку. Но над Беннет больше ничто не властно.

И ярость Энди — ровно как и ее глупая уверенность — разбилась, как только Стар получила удар от Беннет. Девушку оттолкнуло, и боль раскаленной медью сковала лицо. Журналистка медленно повернулась к разъяренной Бонни, но та занесла руку и ударила еще раз. Энди рухнула на землю. Губа разбита, лицо опухло — Беннет держит отличный удар. У хрупких с виду девочек мощная сила в теле — об этом забывают, этим пренебрегают. А потом однажды хрупким девочкам надоедает быть хрупкими.

Бонни прекрасно знает — до приезда копов у нее есть минут пять-семь. Может, чуть меньше. А до этого никто в драку не ринется, потому что на деле трусов больше, чем героев.

Бонни подошла к Энди, ударила ее ногой по животу, и та согнулась в две погибели. Бонни помнила, боль и унижение способны затащить в могилу. Бонни помнила, как ее избивали, и Бонни помнила, что она борется за права женщин. Но Тайлер был прав: у обоих полов — гендеров, если хотите — есть свои сволочи. Беннет ударила в живот еще раз, а потом схватила Энди за шиворот.

— Я тебя засужу, — бесстрашие в голосе было фальшивым. — Ты не понимаешь, с кем связалась.

— Это ты не понимаешь, с кем связалась. И это я тебя засужу, потому что ты огласила конфиденциальную информацию. А мой папа слишком уж дорожит своей репутацией, поверь мне, — она потащила ее за шиворот к той самой воющей машине. Бонни схватила Энди за волосы, и та кричала, пытаясь вырваться и изгибая позвоночник. Беннет швырнула журналистку. Потом схватила ее, поставила на ноги, прижав к машине, и ударила по лицу. Потом — еще раз. И еще. И еще. Кулаки покрывались липкой горячей кровью, а вой полицейских машин уже стал оглушать округу. Схватив за шиворот свою бывшую соратницу, Бонни швырнула ее на землю и ударила в живот ногой.

Ей хотелось кинуть напоследок какую-то красивую фразу, ей хотелось прибегнуть к угрозам, ей хотелось продолжать, но все, что могла сделать Бонни — лишь ринуться к своей машине и как можно быстрее сорваться с крючка. Она помнила уроки, которые ей преподнесла судьба. Она помнила уход Клауса по-английски, уход Елены, уход Тайлера. Бонни ненавидела то, что с ней сделали близкие ей люди, но она была благодарна им за преподнесенный урок. Она решила впитывать отрицательную энергетику, она решила подавлять и давать сдачи. Она решила, что уроки Клауса не должны пройти бесследно, что если ей и суждено погибнуть молодой — ее имя ведь, по сути, является нарицательным — то по собственной глупости, а не от чьих-то рук.

5.

Бонни удалось оторваться от преследования. Она бросила машину в каком-то переулке и направилась к остановке пешком. Она помнила угрозу Клауса, она не сомневалась, кто предоставил необходимый материал. Бонни чувствовала себя разбитой, но она так и не заплакала. Она просто села в автобус и направилась прямо к клубу Майклсона, не сомневаясь, что найдет его там. Она всегда его находила, что бы ни случилось. И она добьется встречи с ним. Да, она вляпалась — избила журналистку, повредила автомобиль, и теперь ее репутация окончательно подорвется тем, что ей придется таскаться по судам. Да, она вляпалась — ее тайна раскрыта, и теперь ей нельзя возвращаться в колледж, нельзя натыкаться на отца ближайшие пару суток. Да, она вляпается еще больше — если решится (а она уже решилась) на то, чтобы отомстить и Клаусу. Даже не отомстить — просто разгромить его клуб или его машину. Да, из этого дерьма ей точно не выбраться. Да, Бонни не имеет ни малейшего понятия, что ей делать дальше.

Да, она снова сломлена.

Ну и плевать.

Девушка закрыла лицо руками, оперевшись локтями о колени. Костяшки пальцев гудели, а кровь шипела. Длинные ногти были поломаны, и в душе царил абсолютный хаос. Бонни ощущала, как ее наполняет ненависть. Ненависть к отцу, ненависть к самой себе, ненависть к Клаусу, к Энди и к самому концепту феминизма. Девушка выпрямилась, облокотилась о спинку сиденья и обвела уставшим взглядом автобус. Она ожидала увидеть кого-то, кто косо будет смотреть на нее. Таких не находилось, и Бонни чувствовала болезненное облегчение: некоторым все же на нее плевать. Бонни отчаянно захотела, чтобы на нее было наплевать всем.

====== Глава 52. Обесточенные ======

1.

Боль притуплялась агонией, что исходила из самых недр сущности Беннет. Боль притуплялась, а ярость лилась через край, и все это в совокупности создало просто дикую консистенцию. Бонни ощутила жар во всем организме только тогда, когда она смогла остановиться. Желание броситься в бег пульсировало в артериях, кровь кипела в жилах, и единственное, что могла Бонни — крушить, ломать и избивать любого, кто осмеливался к ней подойти. Бонни привыкла разрушать все вокруг себя с четырнадцати лет, но впервые ничто — и никто — не могло разрушить ее, ее рассвирепевшую и сорвавшуюся с цепи.

Вернее, уже не могло. Разрушенная, уничтоженная, она больше не боялась ничего и никого. Растоптанная, обплеванная девочка-сенсация потеряла все…

И обрела свободу. Не ту, о которой кричал Тайлер Дерден*, но ту, которая больше не заставляет оглядывать назад и прятаться по углам, пугливо озираясь.

Боль притуплялась агонией, и Бонни не слышала звука собственного голоса. Она даже не ощущала ударов охранников или их криков-угроз. Бонни контузило. Бонни окончательно пришибло — теперь ей наплевать на себя. А когда человеку наплевать на себя — ему уже ничего не страшно.

Беннет втолкнули в какое-то пустое подвальное помещение. Прохлада словно лед таяла на разгоряченных плечах. Девушка рухнула на бетонный пол. Рваный вдох полной грудью обжег горло. Бонни оперлась о руки, перевернулась и уставилась на охранников, которым удалось ее взять под контроль.

Вообще-то, человеку всегда нездоровится, когда он пытается подчинить рассвирепевшие стихии. Вообще-то, рассвирепевшие стихии прекрасны, и их следует не подчинять, а любоваться ими, давать им свободу. Красота разрушительна, поэтому и притягательна. Бонни тоже разрушительна. Бонни тоже лучше дать свободу, любоваться ею. Бонни никто не может приручить — ни отец, ни мать, ни Елена, ни Деймон, ни даже Тайлер.

Только если…

Дверь распахнулась. Бонни медленно поднялась, становясь на колени и вскидывая голову вверх. Здесь, на бетонном полу, в каком-то подвале, избитая, уничтоженная и униженная, в окружении охраны Клауса она не боялась погибнуть. Она не боялась погибнуть не потому, что не боялась смерти, а потому, что она знала, что не погибнет. Она знала, что ей судьбой предписано выбираться даже из самых гнусных передряг.

Висящая на потолке тусклая лампочка плохо освещала пространство. Распахнутая дверь впускала луч яркого света. Но даже в окружении этого полумрака Бонни все равно было трудно не заметить. Она сама излучала свет. Правда, в этом свете был повышенный уровень радиации, но кому до этого было дело?

Только если…

Он сделал шаг вперед. Бонни стиснула зубы и медленно поднялась. Клаус увидел, что с ее левого уголка губ струится кровь. Клаус увидел избитые в кровь руки и порванную одежду. Клаус увидел растрепанные волосы и агрессию во взгляде. Клаус увидел прежнюю Бонни.

Только теперь умеющую за себя постоять. Пусть совсем не праведными способами, но все же. Да и кому какое дело до праведности? Да и кому какое дело до этой девочки-сенсации, которую мир ненавидит, казалось, с самого ее рождения? Кому интересно латать раны Бонни?

Только если…

Да Бонни сама свои раны зализывает. Да Бонни сама всегда со всем справляется, иначе она бы и не была такой разрушительной и притягательной силой.