— Ты же знаешь, что творится по вечерам в катакомбах, — пожал плечами Деймон. Елену начал раздражать этот сигаретный запах. — Приходите. Повеселимся.

Так Дьявол зазывает в свою девятиэтажку. Елена не прятала взгляд. Она просто не скрывала своего презрения.

У Локвуда не осталось сомнений, как проведет свое время сегодня Доберман. В катакомбах часто проводились вечеринки, там была законной торговля наркотиками. Там проводились бои.

— Мне пора, — произнес Сальваторе и, сделав затяжку, бросил сигарету на асфальт, а затем наступил ногой, привлекая внимание Мальвины. Гилберт поняла, что ей только что кинули перчатку. Она поняла, что совершила ошибку. Огромную ошибку, но не тогда, когда села в метро.

Зря она не пожала ему руку.

Гилберт взглянула на Добермана, выше подняла подбородок.

— До встречи, — бросил Сальваторе и пошел прочь.

Он исчез, Елена почувствовала, что внутри души, внутри сознания что-то переменилось. Прежняя напыщенность исчезла. Презрение исчезло, необъяснимая злость испарилась. Все равно что зайти в помещение с кондиционером в знойный день. Девушка выдохнула. Что-то, что овладело ею — исчезло. Елена рассеяно посмотрела на Тайлера, а в мыслях был образ совершенно другого человека. Стало страшно…

«Ты только что купила себе билет в один конец, дорогуша», — зашипел внутренний голос как озлобленная кошка, готовая наброситься на обидчика.

— Ты в порядке? — просил он. — Просто мне показалось…

— Мне тоже, — перебила она. — Мне тоже.

Она неуверенно глянула в сторону, куда направился Доберман, но того уже и след простыл, а потом девушка посмотрела на Тайлера. Этот парень вселял в душу гармонию и успокоение. А Доберман пробудил что-то страшное, чужое и…

— Поцелуй меня, — сказала она, понимая, что если не попросит его об этом сейчас, то уже никогда не осмелится. Иная сущность ухватила скипетр правления. Теперь нежность наполняла душу опьяняющим вином. — Научи…

Она застенчиво опустила взгляд. Уж лучше пускай стеснение сожмет сердце, чем то непонятное и тревожное. Он поцеловал. И Елена вновь забыла о Добермане на какие-то секунды, забыла о том странном чувстве, которое проявилось особенно сильно в этот раз. Не было ни насмешки, ни подколов — ничего, кроме нежности… Исчезла Бонни, исчезли устроенные ею акции, исчез Доберман. Остался только Тайлер, и когда девушка решилась обнять парня, то почувствовала, что вряд ли сможет еще кому-нибудь так довериться…

Мальвина тоже выбрала свой путь. И она тоже была уверена в том, что он единственно правильный.

Комментарий к Глава 6. Желтая кирпичная дорога * отсылка к роману «Мастер и Маргарита»

отсылка к работе «Последний танец Пеннивазйа»

фраза из произведения «Фауст» Гёте

====== Глава 7. Давай выключим свет ======

1.

Бонни сделала затяжку, пропуская дым в свои легкие, отравляя их ядом и чувствуя, как приятные ощущения растекаются по телу волнами. Девушка закрыла глаза, выпустила дым и медленно оперлась о спинку дивана. На губах появилась дурацкая улыбка, блаженная, можно сказать. Малышка Беннет сидела в гостях у предводительницы нового феминистского движения, Ребекки Майклсон, курила сигареты, пила таблетки от головы и была уверена в том, что борьба за права женщин есть смысл жизни…

Сейчас мыслей не было. Легкое головокружение. Изображение размывается. На кончиках пальцев ощущаются легкие покалывания тока, все тело налито приятное истомой, как медом. Ноги ватные, и стоять на них практически невозможно — ты просто не чувствуешь точки опоры, каждый шаг сопровождается острым спектром ощущений в мышцах. Но самое классное было не это.

Бонни Беннет посмотрела на Ребекку, вальяжно расположившуюся на диване. Между пальцами блондинки были зажата сигарета. Ребекка в окружении сигаретного дыма и таинственности казалась какой-то богиней, спустившейся на грешную земли ради того, чтобы защитить женщин от насилия и унижения. Майклсон никогда не пользовалась косметикой — это было принципиально важно, потому что мужчины, по ее словам, должны любить, — если они способны любить, — девушек такими, какие они есть, без косметики, ботекса и стройной фигуры… Однако Ребекка Майклсон, волевая, сильная и храбрая, оставалась такой же прекрасной, как если бы она прибегла к косметике. Бонни улыбнулась, хотела сказать что-то и забыла…

Вот что было самым классное — вышибало память. Ты просто не мог вспомнить, что хотел сказать секунду назад, и как бы тщательно не старался вспомнить — просто не мог. У наркотиков разные последствия, но приход от этой таблетки был совершенно другим. Всего лишь одна таблетка, всего лишь одна маленькая белая таблетка, которая, попадая в твой организм, вышибает любые мысли, заглушает голоса в голове и порождает анемию в ногах. Шикарно… Нет ничего шикарнее простой таблетки, трехчасовых танцев и лживых подруг. Отличные средства, чтобы развлечься, забыться и стать мнимо свободной…

Бонни закрыла глаза, а перед ее мысленным взором появился снова образ умершего человека. Сейчас его в гробу несли на кладбище. У всех провожающих этого человека в последний путь были каменные, бледные лица, словно они себя заживо хоронить собирались. Бонни не могла найти себя в этой толпе. Она единственная из всей многочисленности незнакомых людей была одета в яркое красное платье, единственная не плакала, сжимая в руках сигареты. Девушка остановилась, замерла. Специально, чтобы понаблюдать.

Люди проплывали мимо как призраки. Во взгляде не было глубины. Бонни смотрела вдаль, видя, как вся толпа уже прошла мимо кладбища. Как зомби, руководствуясь каким-то массовым сознанием — все мчались вперед, проплывая, левитируя и не видя ничего.

Бонни расхохоталась, пребывая в трансе. Расхохоталась, глядя на глупых рыб, не видящих перед собой ничего и никого. Она смеялась над этой массой, не взирающих на веселящуюся девушку, чей смех разрезал тишину острыми стрелами. Она смеялась над людьми, идущими без цели и смысла, живущими какой-то глупой иллюзией.

И Беннет с восторженным криком помчалась вперед, обгоняя глупых, сбивая их, как кегли в боулинге. Те падали, поднимались и снова шли вперед, не предаваясь никаким эмоциям.

Бонни открыла глаза, — и изображение развеялось. По комнате разносилась какая-то музыка, и кажется, это было жалкое подобие рока. Мулатка поднялась, но встать не решилась. Она оглядывала обстановку: разбросанные вещи, награбленные деньги и фотографии тех, кто выступал против проведения абортов. Беннет развернулась и вновь посмотрела на Ребекку.

Взгляд девушки был стеклянным, словно неживым. Лучи уходящего солнца проникали через плотно задвинутые шторы, стараясь согреть своим теплом чьи-то остывшие души. И Бонни знала, что это произойдёт, потому что души — как пустыни. Они остывают ночью, лишаясь живности и становясь ледяными как поверхность Плутона. А днем — когда человек бодрствует и подвергается страстям — души вновь становятся раскаленными и огненными, как пески в пустыне.

Беннет точно была уверена, что и она и Ребекка относятся именно к этой категории. И Ребекка, такая рьяная и уверенная, сейчас была спокойной, тихой и кроткой. Что-то грызло ее изнутри подобно вирусу, что-то стремительно лишало ее жизни. И пошла она в феминистки не из-за пафоса молодости и желания что-то кому-то доказать… Нет. Причина крылась в другом, но пока Бонни не могла узнать тайну. Пока что было слишком рано для откровенных разговоров.

Мулатка села поближе к своему эталону. Мутные глаза девушки изучали непроницаемый панцирь предводительницы. Мутный взгляд Ребекка заметила сразу. Она усмехнулась. Во взгляде блондинки что-то нехорошее появилось… Что-то, от чего следовало бы бежать, чего следовало бы остерегаться…

Бонни проигнорировала образ человека, блеск во взгляде и свое внутреннее чувство. Ребекка приблизилась к лицу Беннет и, сделав затяжку, выпустила дым в лицо своей верной сподвижницы. Бонни закашлялась, но не рассердилась. Блондинка усмехнулась и, склонившись над левым плечом Беннет, прошептала: