— Ты можешь…

— Я не уйду, Сальваторе, — перебила девушка, внимательно смотря в его глаза. Деймон не прикасался к своей… напарнице, но он стоял слишком близко по отношению к ней. Непозволительно близко. Запредельно близко. Просто рефлекс, наверное.

Он кивнул, то ли соглашаясь в чем-то с собой, то ли сдаваясь. Елена была легко одета. Капрон чулок не грел ноги, кожа успела покраснеть от холода.

— Мы должны держаться порознь, понимаешь?

«Держаться порознь» им следовало с самого начала, теперь уже бесполезно и глупо сокрушаться о потонувшем корабле.

— Чтобы потом, когда начнутся допросы… — решил уточнить он.

— Прекрати, — она закатила глаза, резко толкнув мужчину в грудную клетку так, что тот невольно отступил назад. Это было неожиданно и как-то вызывающе. Это было в новинку. — Тут все уже через полчаса будут просто в стельку. Ты думаешь, тут нет богатых дядечек, которые будут тянуть в туалетах несовершеннолетних девочек? Или ты думаешь тут не будут толкать дурь? Клубы — это прикрытие для криминала.

— М-м-м, — он засунул руки в карманы, презрительно смерив ее взглядов, а потом выплюнув лишь: — А ты многое в клубах, значит, понимаешь?

— Больше, чем ты думаешь, — она подошла к нему, взяла его под руку. (Это было впервые, и их будто ударило толком. Ведь они уже вроде как миновали «впервые» и теперь перематывали то, что у них было). Она повела его к клубу, а он решил не отвечать на последнюю реплику, потому что разговоры снова заведут их в тупик. Им нельзя смотреть друг на друга. Им нельзя разговаривать друг с другом.

Им нельзя друг с другом в принципе.

Они встали в длинную очередь. Елена стала осматривать общественность. Создавалось чувство, будто то, что с ней произошло в ноябре, было с кем-то другим. Эта иллюзия была такой убедительной, что Гилберт почти что верила в нее. Почти что не верила в Стефана, Эйприл и Десмонда. Почти верила в то, что между ней и Доберманом может что-то получится.

Она держала его под руку. Доберман молчал, тоже осматривая контингент, анализируя чуть ли не каждого, кто был в поле его зрения. Он выискивал. Он прекрасно знал, что богатые мужчины средних лет не стоят в очереди, что они всегда в окружении каких-нибудь лакеев. Тайлер таким вот тоже был… И Деймон обворовал бы Локвуда, если бы они не встретились в этой Вселенной.

— Не вздумай проявлять инициативу. Здесь это не к чему.

Елена вряд ли услышала его слова. Даже если и услышала, не придала значения. Она тоже выискивала. Но вовсе не богатых мужчин, которых надо было обдурить сегодня ночью. «Ночью» загорелось порохом в сознании. Гилберт перевела взгляд на Сальваторе. Эта ситуация была бы почти романтичной, если бы не развернувшаяся трагикомедия.

— Надо продержаться здесь до утра, — произнесла Елена, сразу привлекая внимание Добермана. — Чтобы из мотеля быстро выписаться. Нам нельзя пить.

— Тогда мы сдохнем от скуки, — ответил он, когда их попросили предъявить паспорта. Сальваторе протянул документы, вытащив их из кармана. Девушка прижалась ближе к мужчине, внимательно посмотрев на охранника.

Вот они, настоящие, неподдельные, стоят при входе в клуб. Вот они, вдвоем идущие на уголовное преступление. Он — прожженный, пропитый и бессмысленный настолько, что на него перестали бы делать ставки. Она — испорченная, ядовитая и токсичная настолько, что даже вакцина была бы не действенной. Похожие и различные, уставшие и шальные, вот они, такие же как и все остальные — берущие то, чего хотят, теряющие то, что любят и ненавидящие то, что указывает им на их слабости. Вот они, истинные и не ограненные. Вот они, почти идеальные. Почти влюбленные…

Они вошли внутрь. И стало им некуда отступать.

3.

Когда вещи были оставлены в гардеробе, а путик отступлению закрыты, они вошли в зал. Их ослепил мрак, их оглушила тишина: звучала только музыка. Ничьи голоса и крики больше не тревожили. Ничьи исповеди-просьбы не травмировали.

— Время над нами не властно, — произнесла она, обращая на мужчину взор, в котором снова появлялся дым. Дым, влекущий его с самого начала и будто удушающий, но на самом деле лишь дарящий успокоение.

— О чем ты? — переспросил он, прищуриваясь. Девушка улыбнулась, потом отвернулась, устремляя свой взор куда-то вдаль.

Они оба стояли плечом к плечу, прям возле самого входа, и им было плевать, если кто-то был недоволен тем, что загородили выход. В кои-то веке Доберман и Мальвина были на равных. В кои-то веке они словно догнали друг друга, словно достигли одного и того же возраста*. От этой мысли почему-то защемило в сердце.

Девушка взяла его за руку, переплетая свои пальцы с его пальцами. Когда Деймон нашел в себе силы оторвать взгляд от скрещенных рук и перевести его на Елену, он увидел уверенность и сталь в ее глазах. Он увидел азарт, плещущий как шампанское, шипящий и сладковато-терпкий. Елена повела его сквозь толпу, куда-то в самый угол, словно ей вдруг захотелось уединиться с ним и забыть о том, что они планировали.

Если честно, он не стал бы противиться. Если честно, ему остохерело идти на поводу у совести и правил. Кровь свертывалась в венах, превращалась в осколки и царапала стенки сосудов — а так хотелось снова ощутить кипяток в артериях! Так снова хотелось окунуться в импульсивность и раствориться в ней.

Елена подвела Деймона к одному из столиков. Она огляделась по сторонам, потом вновь посмотрела на мужчину, и в следующий миг подошла к нему настолько близко, будто имела на это право. Не церемонясь, не говоря ни слова, но продолжая уверенно и нагло смотреть в глаза, она положила руки мужчине на бедра.

— Не подходящее время, — рявкнул он. Он видел азарт в ее глазах. А она видела в его глазах страсть. Она резко заснула руку ему в карман джинс, придвинувшись к нему боком. Сальваторе постарался перевести дыхание.

— Ты же сказал, что я — последняя, кого бы ты трахнул, — прошептала она. Именно прошептала, казалось, что громкость музыки их обоих не забавляла. — А теперь говоришь, что для этого не вполне подходящее время, — она прищурилась, резко вытащив руку из кармана, сжав в ладони те деньги, что вынула. — Лжец.

Прищурившись, девушка переключила свое внимание на наличку, быстро пересчитав ее. Закалка дала о себе знать. Елена действительно знала о клубах больше, чем он предполагал. Еще не было доказательств, но была уверенность. Девушка тем временем сжала деньги в руке и снова взглянула на Деймона, она все еще прислонялась к нему, все еще думала, что имеет на это право.

Мальвина всегда была настырной.

Мальвина всегда была.

— Ты помнишь тот вечер, когда забрал меня у театра? Ну, в первый раз? — она повернулась к нему. Ей просто жизненно необходимо было смотреть в его глаза. Надо было установить зрительный контакт.

Да хоть какой-то контакт.

— Помню.

— А тот вечер, когда спас меня в парке впервые? Или когда спас во второй раз? Или когда привел в ката…

— Помню, — прервал он ее. Он выпрямился, и девушке пришлось отступить назад. В тот момент, они оба готовы были поклясться в этом, они не слышали музыки, не видели людей, которые будто тенями проплывали мимо них, растворяясь где-то в темных углах. — Но не понимаю, зачем ты это сейчас вспоминаешь.

Елена выдержала паузу. Лучи прожекторов скользили по стенам, а пульсация клуба зазывала в свои объятия.

— Я тебе верила. И доверяла, — прошептала она, решая больше не говорить ничего. Лишние слова никогда никем не были услышаны, а восприняты — тем более. И девушка решила не тратиться на пустословия, решила, что если она выживала раньше, то выживет и сейчас, когда умирает рядом с ним. Умирает из-за него. Умирает для него. Умирает по нему.

Гилберт развернулась и направилась в толпу, надеясь что Сальваторе не уцепится за ней. Ее былая игривость развеялась. Растворилась. Расползлась по швам.

Но ее профессионализм вновь стал оттачиваться.

Деймон решил не преследовать Елену, ему было интересно, что она задумала. Он просто следовал за ней, оставаясь на расстоянии, не всегда четко ее видя, но не теряя ее из виду.