Головная боль усилилась. Совесть взъелась. Елена закрыла лицо руками, уперевшись локтями в колени. Ей было тошно от того, что в центре таких трагических обстоятельств, она думала о нем. Думала о том, что было раньше, что есть сейчас. Думала о нем, как о том, с кем хотела бы быть… сейчас.

Сальваторе подошел к диванчику, сел рядом. Его присутствие ошпарило. Ударило. Девушка отсела подальше, убрав руки от лица и облоктившись о спинку. Ее начинало тошнить, ей не стоило ужинать.

— Твой друг заценил меня, тебе так не показалось? — жалкая попытка вызвать ревность или откровенная честность — не важно. Важно то, что ее дымный взгляд вглядывался в его осколочный.

— Не обольщайся. Он и Викки заценил.

Девушка усмехнулась. Ей надо было выйти на свежий воздух, избавив себя от присутствия Сальваторе. Честно, у нее были козыри. Честно, она могла тоже его уколоть, могЛа задеть за живое, сжав его сердце. Честно, ей просто не хотелось этого делать. Елена отмахнулась от бесполезной-бездарной попытки вызвать ревностЬ. Она поднялась, забрала свою куртку.

— Я на улице, — кинула напоследок и хлопнула дверью.

Маленькая паршивка.

Спустя двадцать минут документы были готовы, как и было обещано. Елена была на улице, томилась среди темноты и пустоты, то блуждая вокруг машины, то сидя в ней с открытыми окнами. Сальваторе не следил за ней, просто наблюдал. Он-то знал, что ее душа — оголенный нерв, реагирующий на любое раздражение. Он-то знал, что с этой девчонкой все время надо быть на чеку.

С ней не расслабишься. Забудешься только если…

Зальцман вручил паспорта.

— Мы оставим машину на парковке на вокзале, — сказал Сальваторе, протягивая Рику деньги и пожимая руку. — Заберешь, когда смена закончится?

— На сколько вы? — он посмотрел в окна. Елена стояла возле машины, оперевшись о капот. Томная, приторно-горькая, почти что настоящая, но слишком фальшивая. Слишком неправильная, чтобы быть идеальной героиней, которой можно было бы восхищаться. И Деймону нравилась ее горечь, ее противоречивость. Ему нравилось, что она не была идеальной, что в ней было столько изъянов.

Ему нравились ее погрешности.

— На пару дней. Точно сказать не могу…

— Вы встречаетесь? — Сальваторе быстро посмотрел на Зальцмана. Нет, ему была безразлична Елена. Она привлекла его внешне, но вряд ли он бы стал к ней подкатывать. Потому что Зальцман — нормальный, он не западает на малолеток, он не покупается на их ноги, на их взгляды… На их фигуру.

— Нет, — Деймон засунул документы во внутренний карман куртки. Ему пора было заканчивать этот разговор.

— Но ты спишь с ней?

Спать. Спать с Еленой. Он и она. Вместе. Он и она. В одной постели. От этой мысли стало дурно. Фантазия взыграла, пробудившись от долгого сна. Взгляд сам устремился на Гилберт. Деймон думал о том, чтобы поцеловать ее, зажать где-то в подворотне, намеренно позволив лишнего. Деймон думал о том, чтобы узнать ее получше.

Но он не думал о том, чтобы узнать ее поглубже.

— Я не сплю с ней. Я женат, Рик.

— Ой, кого это когда останавливало? — он усмехнулся, доставая из карманов пачку сигарет. Болезненная привязанность напомнила о себе. Сальваторе не мог закурить Елену, но мог закурить пару сигарет. Всего лишь один раз…

Один раз и Елену можно узнать получше.

Поглубже.

Извращенец хренов.

— Спасибо, — произнес Сальваторе, направляясь к выходу. — До встречи.

Он вышел на свежий воздух, быстро подошел к машине, в которой сидела Елена. Сальваторе сел внутрь, захлопнув дверь. Он не хотел смотреть на Гилберт. Ему было тошно.

Ему все еще было дурно.

— Мы едем дальше?

— На вокзал, — он быстро завел машину, быстро включил заднюю передачу. Он больше не чувствовал себя уставшим и обесточенным. Ему отчаянно хотелось вернуться назад и вмазать Рику за то, что тот задал такой провокационный вопрос.

Ему надо было знать только одно. Помимо всего прочего, помимо того, что Викки действительно в безопасности, а у него и Елены действительно ничего не получится ему надо было знать…

— Ты уверена? — он посмотрел на нее. Нет, ни обжигающей страсти, ни холодной ненависти. Лишь спокойствие и апатия, лишь… терпкая нежность. Он был благодарен ей за помощь. Он не хотел узнавать ее поглубже.

Он не хотел трепать ей нервы. И она ему — тоже.

— Уверена, — произнесла она, откидывая куртку на заднее сиденье. Ей было жарко. Ей было душно, вернее. На шее петлей стягивались мучительно долгие сутки.

— Ты понимаешь, на что идешь? Поддельные документы, угон автомобиля — это уголовка.

Гилберт улыбнулась. Нет, не усмехнулась, не оскалилась, не ухмыльнулась, а именно улыбнулась. Робко как-то, будто он сказал ей что-то запредельно нежное, будто сделал комплимент. Улыбка была недолгой.

Но она была.

— Я… знаю на что иду, — прохрипела свои слова. У него защемило сердце. Елена стала другой. Она стала уверенной, горькой, терпкой. Она стала больше не его. Она принадлежала совершенно иным людям, которым было наплевать на наличие такого бонуса в своих руках. — Я не буду сливаться в последний момент.

Кивнула для убедительности.

— Мы теряем время. Нам еще надо купить билеты.

Машина сорвалась с места.

3.

На вокзале Елене стало окончательно плохо. Ностальгия била под дых, проявляя пленку с забытыми воспоминаниями. Одиночество наступило на горло, слезы стали застилать восприятие мира. Руки замерзли. Гилберт отчаянно прятала взгляд и эмоции. Эта поездка только началась, а девушке уже было тяжело. Было тяжело дышать. Рядом с ним. Из-за него, если быть точнее.

Потому что Елена все еще помнила его властное: «Иди сюда» в том парке, помнила свои царапины на его плечах, его заботливость, его объятия. Она помнила о нем все так досконально, будто это случилось с ней пару минут назад. И сейчас, будучи так близко по отношению к нему, она не могла испытать то же, что испытывала раньше. Не могла затушить свое одиночество, кинувшись в теплые и крепкие объятия и растворившись в них.

— Елена, — он снова произнес ее имя, вновь ощущая горечь на языке. Ему тоже было плохо. Он не смел думать о ней. Не имел права, потому что в трех с половиной часах отсюда была Викки. И Кристина.

Девушка прошла дальше по вагону, держа в руках сумку с вещами. Они только что зашли в поезд. До отправления оставалось две минуты.

Билеты они купили быстро и довольно дешево. Так же быстро погрузились в вагон. Сальваторе понял, что сглупил, когда они вошли в купе. В одно купе. Им ехать до утра. Вдвоем. Будет отлично, если кто-то подсядет.

Никто не подсядет. Оба знали, что так будет.

Девушка кинула сумку на сиденье и села. Сальваторе расположился напротив. Дверь в купе они закрывать не стали, это было бы неправильно. Неправильно для них.

В купе царил полумрак. Свет уличных фонарей пробивался сквозь окно. Под пальцами ощущалась мягкая обивка сиденья. Сальваторе смотрел в пол. Девушке показалось, что он все еще сосредоточен на мыслях о Викки. Конечно сосредоточен на мыслях о ней.

— Мы едем восемь часов. Шесть часов на сон. Остальные два часа я тебе буду рассказывать о том, как мы действуем.

— До или после сна?

Слово «сон» вызвало не те ассоциации. Вопрос Зальцмана острой стрелой пронзил спокойствие, и Сальваторе послал к черту свою совесть. Он сделал выбор. Дважды. Дважды он сделал правильный выбор. Он выбрал Тайлера и Викки. Но это не обязывало его постоянно думать о них. Он мог думать о ком угодно, о ком хотел думать.

— После. Иначе не заснешь.

Им вовсе не обязательно засыпать сегодня. Им вовсе не обязательно тратить время на сон.

— Хорошо, — согласилась она. Елена зачем-то полезла в сумку. Поезд тронулся, Сальваторе — тоже. Суть заключалась не в том, что он хотел переспать с ней, а в том, что он хотел спать с ней. В том, что он жаждал ее просто обнять, прижав к себе, вновь солгав о том, что он просто пытается сдержать ее порывы, унять ее капризы. Он тоже скучал по ней…