— Сказала Дженне, что решила восстановить семейные связи и отправиться жить к отцу на некоторое время. А тот меня выдаст.

— У тебя есть гарантии? — он был все еще скептически настроен. Он все еще не совсем верил в то, на что согласился.

— У меня есть преимущества. Я верила тебе, но ты почему-то все еще не веришь мне.

Не время, чтобы выяснять отношения. У них на это еще целая дорога, еще целая мгновенная вечность. И обоим показалось в эту самую секунду у них есть целая жизнь, что они никогда не исчезнут из миров друг друга, что так и будут мчаться рядом, не желая останавливаться и не в состоянии разогнаться еще больше.

— Викки, — Сальваторе выкрикнул ее имя, поворачиваясь в сторону спальни. Елена закрыла лицо руками. Он по-прежнему был не ее, она — не его. Девушку уничтожало это осознание. Медленно, мучительно болезненно и довольно жестоко оно кромсало ее. — Звони Коулу, мы выезжаем.

Девушка выбежала из комнаты, словно стояла возле самых дверей. Она подслушивала их разговор. Она украла у Елены ее мужчину. Она украла их право на личный разговор. Это подло.

— Когда? — Викки недоуменно и будто в растерянности смотрела на Сальваторе. Наверное, она тоже еще не совсем верила в происходящее.

— Сейчас.

6.

Выезжать вечером было плохой идеей, но Елена знала, что если они решат подождать до утра, тогда Деймон откажется от своей затеи разделить дорогу с ней. Девушка чувствовала себя подавленной и использованной. Гадкое ощущение господствовало в душе, устраивая там какой-то дьявольский пир.

Елена сидела в машине. Она видела улыбающегося парня, который провожал своих знакомых в путь-дорогу дальнюю, она видела Викки со слезами на глазах, которая крепко обнимала Деймона и что-то шептала ему. Он кивал, прижимая ее к себе крепко-крепко.

Они ведь ездили уже в такие поездки, если верить словам Донован. У них были дороги и были возможности, чтобы узнать друг друга получше… поглубже. Может, даже не один раз. Елена точно не знала, но почти была уверена, что когда мчишься по пустым трассам, а в машине сидит кто-то, такой же одинокий как и ты, то поддаешься легкой эйфории отдаться чувствам и узнать друг друга получше… поглубже. Елене претило думать об этом, но она подумала о том, что Деймон на заднем сиденье смотрелся особенно сексуально…

— Я перегрызу тебе глотку, если ты что-то сделаешь с ними, — услышала она его слова. Его слова, сказанные с таким железным спокойствиям, словно происходящее было стандартно для его жизни. Коул в ответ на эти слова лишь ухмыльнулся, продолжая наблюдать за происходящим с каким-то безумным веселием. Ему, наверное, не столько деньги были нужны, сколько человеческие эмоции.

— Будь осторожен, — прошептала она, отпуская из твоих объятий. Елена ощутила себя брошенной. Она бы забылась с Тайлером, да вот все шансы были упущены.

— Береги ее и себя. И звони мне. Ты помнишь?

Она кивнула, потом прильнула к нему, оставив чувственный поцелуй на его щеке. Елене было больно. Все это время она думала, что все еще что-то чувствует к Локвуду, что должна чувствовать. Но ей было больно потому, что он предал ее, а не потому, что выменял на лучшую подругу. А сейчас ей больно потому, что Деймон отыскал свое пристанище возле ног другой женщины, что он дорожил ею, оберегал ее, заботился о ней. Елена проиграла, проспорила и потеряла. Елена облажалась по всем пунктам. «Сама виновата», — сказал бы отец. Интересно, как бы эту ситуацию оценила Миранда, будь она жива.

— Уезжай, — произнесла она. — И возвращайся скорее.

Сальваторе кивнул, потом сам поцеловал ее, а потом направился к машине. Когда он открыл дверь, Елена ощутила бешеный холод. Она отвернулась к окну. Ей было тошно, она шла на уголовное преступление ради ребенка женщины, которая отобрала ее мужчину. Девочка была не виновата. Никто не был виноват. Но Гилберт все еще чувствовала себя брошенной и преданной. Она пошла на это ради него. Только ради него. А у него были совершенно иные ставки.

Он закрыл дверь и повернул ключ. Машина заворчала, душа завыла.

7.

Елена сняла куртку, откинула ее на заднее сиденье, стараясь не смотреть на Деймона. Ей казалось кощунством предаваться собственническим чувствам, учитывая драматизм ситуации. Гилберт давно смирилась с тем, что некоторые люди, которые ей не безразличны, предназначены не для нее. Она не могла смириться с тем, что эти люди принадлежали кому-то другому.

Девушка заколола длинные волосы заколкой, оголяя тем самым шею. Она оголила душу, осталось только тело, которое Деймону вряд ли было нужно. Вряд ли Деймону были нужны подобные подачки в виде обнаженных участков тела, вряд ли Деймон нуждался в таких вот одолжениях. Что ж, может, оно и к лучшему — Елена расслабилась. Она отпустила-подавила свои негативные эмоции, она сделала глубокий вдох, потом — выдох, и посмотрела в лобовое стекло.

— Каков маршрут? — спросила она, поворачиваясь в сторону мужчины, процеживая его пустым-обезоруживающим взглядом, в котором снова господствовали дым и пустота, приправленные азартом.

Сальваторе посмотрел в эти глаза. В эти глаза, в которые он уже устал смотреть, но не мог перестать тонуть в их глубине.

— Мы едим до границы штата, это примерно три или три с половиной часа. Там оставляем автомобиль на парковке, пересаживаемся на поезд и едем до одного вполне неплохого городка, где останавливаемся в мотеле, совершаем свое дело и возвращаемся обратно уже на колесах.

— Сколько ехать на поезде? — она придвинулась к магнитоле, снова копируя в своих повадках Бриттани Мерфи. Сальваторе показалось, что Елена просто пересмотрела фильмов с этой уже мертвой актрисой. Сальваторе показалось, что Гилберт просто имитирует чьи-то повадки, не в состоянии выработать свои собственные.

Жалкое зрелище.

Но вполне притягательное.

— Семь или восемь часов. На машине вернемся за шесть часов.

Девушка включила магнитолу, которая загорелась синими и красными огоньками, освещая мрак. Елена знала, что когда они выедут из города, радио-станции перестанут работать. Ехать по пустой дороге, в абсолютной тишине казалось чем-то запредельным, чем-то из ряда вон выходящем. Это было бы романтично, будь истории их судеб чуть проще.

— Я помню это, — произнесла она, настраивая радио-станцию в поисках подходящей музыки. Елене не нравились веселые песни, ей не нравились сфабрикованные голоса и однообразные темы текстов. Ей бы понравилось что-то хриплое, надрывное, колыбельное, убаюкивающее и разрывающее…

Что-то, что выло бы вместе с душой.

— Мы ездили семьей вот в такие поездки, — она говорила медленно, растягивая слова, словно заигрывая, но на самом деле пытаясь перебороть слезы. — Это были счастливые моменты… — девушка нашла подходящую станцию. Конечно одна песня не могла гарантировать качество других, но на пару минут этого будет достаточно. — Мы с отцом обсуждали фильмы… и какие-то животрепещущие темы типа космоса или истории. А мама была улыбчивой и такой…

Девушка прибавила громкости, медленно отстраняясь и закрывая глаза. Гилберт ощущала, что внутри нее взрываются гейзеры, извергаются вулканы, снося все на своем пути: прежние устои, моральные ценности, давние мечты и грезы.

— Это что-то типа ностальгии…

Он усмехнулся. Он вел машину спокойно, нисколько не напрягаясь. Казалось, что его сердце билось спокойно и ровно. Сальваторе всегда был сдержан в своих эмоциях. Даже когда он терял контроль, когда все переворачивалось с ног на голову он был абсолютно уверен в правильности происходящего.

Елена ненавидела его за это.

— Ностальгия — это самовнушение, — ответил он, не обращая внимания на ее растрепанное состояние. — Это иллюзия.

— По-твоему, прошлое на нас никак не воздействует? — она не была настроена продолжать этот разговор, но это этот вопрос сорвался прежде, чем Елена успела осознать его двойной подтекст.

— По-моему, надо концентрироваться на настоящем, а не на прошлом, — он посмотрел на нее, потому что зрительный контакт после такой реплики был крайне необходим. Что-то типа демонстрации уверенности. Что-то типа воздействия.