Пережила и убедилась, что он нереален — просто заглянула под кровать и увидела, что там нет никаких монстров.

И последнее — минувшее больше Бонни не торкало. В контексте этой встречи, по крайней мере.

Одна из женщин, которая сидела на последнем ряду, уже давно поднимала руку. Бонни предоставила ей слово.

— Это правда, что вы состояли в «NCF»? — она была осведомлена — Беннет это просекла, а Энди не сомневалась, что эта прячущаяся на последних рядах — лишь засланный казачок. Вопрос в том — что ей нужно выведать.

— Да, состояла, — Бонни понимала, чем это чревато. «Новые дети» специализировались на насилии, жестких акциях и бессмысленных лозунгах. Митинги с плакатами: «Женщин в прокуроры», поджоги домов противников абортов, избиения пареной в парке вряд ли подкупят даже самых отчаянных. Беннет не ощущала учащенное сердцебиение или дрожь на коже, но ей определенно было не по себе.

— Что же вас заставило оттуда уйти?

Бонни обратила на девушку взгляд. И в этом взгляде было больше страсти, чем когда-либо. Бонни — отчаянная девятнадцатилетняя девочка, которая билась за свою свободу на мгновение перевоплотилась в сильную и волевую женщину.

Из-за таких женщин падали империи.

— Мне поставили неутешительный диагноз. Мой организм был на износе, я была в плохом физическом состоянии.

Бонни выше подняла подбородок. В ее взгляде отражалось свободолюбие. Там не было свирепости, которая буйствовала раньше, но там была страсть — лишающая рассудка, опьяняющая и наполняющая смыслом.

— Я могла бы сказать, что я вдруг решила стать хорошей девочкой и перестать бить бедненьких мальчиков в темных переулках, но это было бы ложью, — она глядела той мисс Инкогнито прямо в глаза, выжигая энергию и проникая в самую душу. Не сказать, чтобы в Беннет прослеживались какие-то ораторские качества.

Но она определенно была из тех, кого не забывают. Бонни оставляет после себя горькое, но довольно терпкое и высокоградусное послевкусие.

— Я ненавидела мужчин. И в моей ненависти было больше горечи, чем в вашем презрении ко мне. Дело заключалось даже не столько в том, что я хотела следовать веяньям мод, сколько в том, что мне нравилось ненавидеть. Потому что почти у каждого зла на этой планете была причина — я ее находила. Я находила оправдания женщинам и поводы для ненависти к мужчинам. В стремлении кому-то что-то доказать я сама стала частью того, что больше всего в своей жизни ненавидела — я стала сексисткой.

У Бонни была прямая спина, а ее завитый блестящие волосы спадали на плечи. Беннет, в своей скромной, но обтягивающей одежде была стройной и притягательной. От нее веяло недоступностью. Не сказать, чтобы это был шарм или рок. Просто Бонни становилась собой — становилось той, кем была до встречи с Тайлером. Становилась экстравагантной, резкой и грубоватой личностью.

— И я не могла не то что признать это — я не могла это даже увидеть в себе. А потом один очень хороший человек заставил меня поверить в себя. Это был мужчина. Мужчина, который причинил мне много боли. Если не все, то большинство из присутствующих здесь точно знает, какой особенной бывает боль, когда бьют по почкам, и как потом болезненно помочиться.

На лицах присутствующих не было отвращения, и Бонни почувствовала, как ее недавно расправленные черные крылья приобретают мощь.

— Я не хочу концентрировать внимание на себе, жалуясь вам какой бедной и обиженной я была. Суть в том, что именно тот, кто меня уничтожил — меня возродил. Только благодаря ему меня не вышвырнули из колледжа, мне повысили стипендию. Благодаря ему я получила работу в танцевальной студии и сейчас не завишу от своих родителей.

Оперевшись на кафедру, Бонни будто приблизилась к своей безмолвной собеседницы. От Беннет исходило если не величие, то определенная воздействующая и стимулирующая энергетика. Будь тут Елена, она бы заметила, что в ее подруге появилась жизнь — все еще, правда, отравленная и горькая, но не дающая умереть. Как адреналин в сердце. Как дефибрилляторы.

— И именно его помощь привела меня к той мысли, что не должно быть никакого доминирования женщин. Не должно быть матриархата. Люди должны идти рядом, помогая друг другу, полагаясь друг на друга, веря друг в друга, а не кидаясь друг на друга с обвинениями и ненавистью.

На Бонни смотрели все, кто находился внутри. Все до единого.

— Так что не имеет значения что мы делали в прошлом — вступали ли в «NCF», избивали ли женщин или кричали фальшивые лозунги. Важно то, что мы делаем сейчас. Поэтому Вам следует быть более корректной и не такой циничной в постановке своего вопроса.

Она стала собой. Былое хищничество спало. Воздействующая энергетика потеряла былую мощь. Да и сама Бонни не ощущала ни горечи, ни сожаления, ни смущения. Она сказала лишь то, что посчитала нужным сказать.

Она обрела новый смысл.

2.

— А для меня вы не оставите автограф?

Она подняла глаза, а потом — улыбнулась. Искренне. Так, как должна улыбаться любая девушка в девятнадцать лет.

— Для вас — вне очереди, — ответила она, закрывая свой ежедневник и поднимаясь со стула. Не сказать, чтобы она ждала этой встречи — но ей определенно было приятно увидеть тут его.

Они обнялись. Тепло и по-дружески. Так, как обнимаются старые и верные друг другу друзья. Бонни грела та мысль, что ей больше не стоит скрывать все страницы свои прошлого, в особенности — знакомство с тем, кто когда-то тоже научил ее жить.

Девушка засунула вещи в сумку наспех. Подошедшая Энди, бросив быстрый взгляд на невидящего никого кроме Бонни на Деймона, попросила свою знакомую зайти завтра в редакцию, и Беннет так же тепло отозвалась на ее просьбу. Напоследок Стар сказала, что в редакции оборвали все телефоны.

— Мы должны это отметить, — заверила Бонни.

Они вышли на улицу, в объятия теплого снежного февраля. Им стоило прогуляться по вечерним улицам, и они решили вернуться за своими автомобилями завтра утром. В конце концов, им теперь не за чем гнаться. В конце концов, они давно не разговаривали по душам.

— Ты не куришь, — она даже не спрашивала — просто констатировал факт. Ее забавляла та мысль, что бросила она курить почти одновременно с тем, кто обучил ее этому ремеслу. Они не разделяли одну участь. Просто были похожи, несмотря на то, что их судьбы и их взгляды были почти полярны.

— Ты была шикарна. У тебя могут появиться поклонники.

Она снова улыбнулась. На ее идеально уложенные волосы падали снежинки, а в ее улыбке было столько теплоты, что это зрелище не могло не завораживать. Деймон медленно шел рядом, тоже чему-то улыбаясь, засунув руки в карманы и в ожидании смотря на свою подругу.

— Нет, Деймон. Поклонников у меня вряд ли прибавиться…

Сальваторе отвел взгляд и устремил его на белые полотна раскинувшегося бархатного февраля. В воздухе витало спокойствие.

— Тот человек, о котором ты сегодня отзывалась… Он был сегодня?

Бонни перестала улыбаться, опустив взгляд. Она точно знала, что чувствует. Ее тоска по Тайлеру бушевала с прежней силой, и желание забыться с ним было все еще ярким и поглощающим. Беннет научилась смиряться со своими чувствами, какими бы они ни были, но не научилась подавлять их. Клауса вряд ли можно было бы назвать другом — скорее просто клиентом с хорошей кредитной историей. Но Бонни ждала его, словно он был ее отцом и должен был порадоваться за ее успехи.

— Нет. Но… Это даже к лучшему. Иначе бы он точно решил, что я навязываюсь.

— Ты говорила о Тайлере? — Бонни устала о нем думать, поэтому она вряд ли стала бы говорить о нем. В ее сознании промелькнули все еще яркие слайды их близкого общения, вспышками озарили те моменты, где Локвуд развенчивает ее теорию, когда приручает Бонни, согрев ее на какие-то жалкие мгновения в постели. Но Беннет была уверена, что на ноги ее поставил совершенно другой человек.

— Нет, не о нем. Вернее, он тоже повлиял на мое мировоззрение, но… Там было совсем по-другому.

Они зашли в какой-то дворик, решив посидеть на безлюдной площадке на чистом воздухе. Бонни не боялась доверить свои секреты Сальваторе — он умел держать язык за зубами. И Беннет знала его слишком хорошо и слишком долго, чтобы скрывать свои мысли.