— Ты не оставила мне выбора!

— Это ты мне его не оставил, ясно?! — сорвалась с цепи. Елена всегда срывалась. — Почему ты не мог подойти ко мне и разобраться во всем?! Да впрочем, — она стихла, выдохнула и снова отвернулась, — это уже не важно. Знаешь, пап, ничто не важно. И ты не важен. И Тайлер не важен. И Деймон. И Бонни. И Кэролайн. И вообще все.

Она потерялась. Не смогла высказать все, что было на душе. Она растерялась. Не смогла подобрать нужных слов. Наверное, слов всегда будет недостаточно. Потому что эмоций больше чем слов. Потому что не все можно подогнать под сухие термины.

Она смотрела на мелькающие за окном пейзажи. Она смотрела на мелькающие воспоминания — и все закрутилось в какой-то дьявольский карусели. Отец своим поступком вычеркнул Елену на три года ее жизни. А потом в ее действительность ворвался Тайлер, и мысли об отце сошли на нет. Тайлера Мальвина не могла полюбить, но она хотела бы полюбить его. Деймона Мальвина могла полюбить, но она не хотела бы этого. И как бы там не было, Тайлер вырвал ее из водоворота и вернул в обратную жизнь. И как бы там не было, Деймон тоже вырвал ее из водоворота и тоже вернул в жизнь. А она никого не вырывала из водоворота. Наоборот, — кидала в самое пекло и уходила, даже не оборачивалась.

— Что бы не произошло, я скучал по тебе.

Вот Бонни, например, ни в чем виновата не была. Вот Бонни как никто другой заслуживала внимания, а Елена ей даже такую попытку не предоставила. Как когда-то не предоставил ей эту самую попытку отец.

В истории все циклично.

— А я по тебе тоже скучала. А потом я влюбилась, пап, и перестала думать о тебе. Знаешь, можно запросто забыть о человеке, если у тебя появляется новый.

Вот Бонни теперь рядом, как и Кэролайн. Потому что они умеют прощать. Потому что они умеют любить и слышать. А Елена не умела. И она бы очень хотела отдать остаток своей жизни, лишь бы ее обучили этому ремеслу!

Хотя остаток ее жизнь вряд ли возьмут даже за цент на блошином рынке.

— И где этот твой новый?

Бонни не простила. Она поняла и приняла. Но она не простила. Потому что Елена кидала ее в грязь, в острые лопасти своей ненависти. Бонни не простила — предательство не прощают, это выше человеческих возможностей. И Елена не простила отца. Она поняла и приняла, но она не простила.

— Он в моем сердце. Он в моих мыслях. В каждом моем сне. А тебя нет ни в сердце, ни в мыслях, ни в снах.

Говоря о сердце, мыслях и снах, она не могло точно определить о ком именно повествует — о Тайлере или Деймоне. Если восстанавливать хронологию, то логичнее было бы предположить, что о Тайлере. Но Мальвина в этом сомневалась.

— Ты мне лжешь, — произнесла она. — Ты всегда нам лгал. Никого никогда ты не любил.

А любила ли сама Елена?

Она не знала, но не сомневалась, что самопожертвование — это часть любви. Ее основа. Ее азы. Бонни жертвовала собой ради нее. Тайлер и Деймон — тоже. Елена не умела жертвовать собой, она просто не набила руку, просто не отработала теорию на практике. Просто провалила пройденную тему.

«Пройди ее сейчас», — зашептало что-то в голове, и Елена не хотела противиться этому голосу.

— Это не меняет моего отношения к тебе.

Елена подумала о том, что у ее отца просто установлена программа на выкидку таких дежурных и не связанных смыслом фраз. В принципе, у нее тоже такая программа была.

Пора было снести прежнее программное обеспечение, отформатировать жесткий диск, стереть все вирусы.

Машина остановилась возле дома, а Елена — в своих мыслях. Она не осмелилась подойти к самым темным углами, не осмелилась вглядеться в то, что ее пугало и страшило. Но Гилберт подумала о том, что если нельзя идти навстречу призракам, что если нельзя убежать от них, значит можно принять их во всем их великолепии. Можно слиться с ними, стать единым целым с тем, что ты от себя отгонял долгое время.

Девушка посмотрела на отца.

— Хочешь вернуться в мою жизнь? — она не хотела возвращать его в свою жизнь, но в ее сознании пульсировало лишь одно слово: «Самопожертвование». Чтобы Бонни простила ее, ей надо простить отца. Одна невыполнимая миссия для другой невыполнениями миссии. Новая игра.

— Хочу.

Она ощутила, что предает свою мать. В эту самую секунду, когда смотрит в глаза своего… — и кто он теперь ей? — Елена ощутила, что поступает по отношению к ней неправильно. Но ей надо было сделать это, чтобы вымолить прощение у Бонни. Или хотя бы у кого-нибудь. Отчаяние накрыло ее с головой.

— Я хочу пригласить ребят куда-нибудь. Ты можешь нас отвезти? Пожалуйста.

Он кивнул, а теперь Елена ощущала, что снова продает/предает себя. На ее чувства вновь спала цена, и это было отличным поводом для Грейсона.

Гилберт захотела со всей силы вгрызться в вены, лишь бы сдержать тот принцип отчаяния, который сокрушил ее. Но все что она могла, лишь сказать:

— Спасибо, — а потом выйти из машины и отправиться домой, сделав вид, что все в порядке.

3.

Грейсон на следующие выходные отвез Елену и ее новых приятелей за город, где расположился гастролирующий зоопарк. Вообще-то Елена была равнодушна к посещению подобных мест, но на них бурно реагировала Кэролайн, и Гилберт согласилась. Мэтт вначале был категорически против вообще куда-либо идти — его смущало наличие Форбс, с которой он в школе вообще не контактировал, но Елена все-таки смогла его убедить.

— Мне кажется, что это насилие над животными, — произнес Донован, когда вся компания шла мимо высоких вольеров, в которых были заточены хищники. Теперь уже — ручные хищники. — Вот тебя бы засунули в эту клетку — как бы тебе было?

Грейсон не просто отвез, он еще и проспонсировал это мероприятие. Елена уже смирилась с тем, что ее отец выражал свои чувства только посредством наличных. Елена не могла смириться с чувством, будто она предала мать. Но она думала о Бонни и старалась сделать вид, что очередное возвращение отца в ее жизнь — как способ искупить вину. Как возможность прочувствовать то, что чувствует Бонни в данный момент.

— Их тут кормят, между прочим, — взразила Форбс, умиленно смотря на обезьян, — и за ними смотрят ветеринары…

— Какие ветеринары, Кэр? Они ведь хищники — им нужны простор и погоня. Это ведь не домашние кокер-спаниели и прочие декоративно-отврати…

— А что тебе не нравится в кокер-спаниелях?

Елена рассмеялась — только Форбс могла запариться по какому-то поводу, совершенно незначительному. И это придавало ей особый вид. Гилберт в колледже сидела рядом с Беннет, но они перестали ходить вместе в столовую и перестали говорить даже на самые незначительные темы. Елена понимала, что у Бонни теперь совершенно другая жизнь, и в этой другой жизни нет места для прошлого. И Елена стала ошиваться с Мэттом и Кэролайн, возвращаясь в повседневность и пытаясь простить отца. Простить его поступок и забыть о всех тех ночных переездах, изменах и бесконечной отвратительной, грязной и самой изощренной лжи.

Пока Кэр и Мэтт спорили о том, пригодны кокер-спаниели или нет, Елена остановилась у вольера с белым медведем. Он стоял на четырех лапах и махал головой из стороны в сторону. Служащие парка это объясняли тем, что медведю жарко. Выглядело забавно и как-то повседневно — Елена уже забыла о повседневности, забыла о таких прогулках…

Она решила перестать жалеть себя, решила перестать концентрироваться на том что было и сконцентрироваться на том, что есть.

— Нет, я хочу сфотографироваться, — Форбс уже полезла в сумку за деньгами, даже не внимая доводам Мэтта. — У меня нет еще ни одного фото с обезьянкой.

Мальвина снова рассмеялась и медленно пошла дальше. На мгновение у нее получилось полностью изолировать себя от самобичевания. Все-таки, было что-то в этих зоопарках, что Елену впечатляло. И шарм заключался не в грации мускулистых пантер, клыкастых тигров или будто спокойных крокодилов. Шарм заключался не в том, что человек может подчинить даже самого лютого зверя.

Весь жемчуг был в том, что те самые лютые звери оставались лютыми. Запертые в тесных клетках, лишенные свободы, раздола и адреналина, они все равно внушали страх, все равно предоставляли опасность.