— Елена! — он касается ее ладоней, сжимает их. Гилберт переводит взгляд на парня, и тому кажется, что Гилберт увидела его только сейчас.

— Я совершила нечто ужасное, Мэтт! О, черт! .. Черт!

Она выкрикнула последнее слово. К счастью, пары закончились, и студентов было не так уж много. Но некоторые зеваки все же питали внимание к Елене. И как ею не интересоваться? Самая тихая студентка знакомится с самым красивым парнем, исчезает на неделю из-за смерти матери, а потом возвращается в совершенно обычном амплуа. Далее следует появление полицейских, расследующих дело о нападениях в парке, далее — появление с Тайлером, ссора с Бонни. Гилберт из невзрачной превращалась в популярную, хоть самого того не подозревала.

— Мне нужно на вокзал! Мэтт, мне нужно на ебанный вокзал!

Она выдергивает руки, но Донован умудряется перехватить девушку и прижать ее к себе.

Елена устала от того, что каждый пытается ее успокоить. Она устает быть способом самореализации для кого-то.

— Я сама, — слова и стоны создают бешеную комбинацию. Голос хриплый, будто надорванный или прокуренный. Будто и не ее вовсе. — Я сама хочу!

Упирается руками в плечи Мэтта, отгибает голову назад и, сжимая зубы, находит силы не закричать, а лишь промычать, издать какой-то нечленораздельный звук. Острые ногти впиваются в плечи. Слайдами в сознании мелькают воспоминания, а потом разбиваются на пиксели, распадаются и превращаются в какой-то хаотичный порядок. Девушка вонзает взгляд в Мэтта.

Огонь снова возгорался. Он испепелил все. В этот раз пожар не удастся потушить.

— Отпусти меня! Ну, пожалуйста… — шепчет глотая слезы и делая глубокие вдохи. Но пытаться дышать в подобные моменты как пытаться дышать под водой. Или в вакууме. — Я просто хочу написать это долбанное заявление и больше никогда здесь не появляться.

— Очнись! — сквозь зубы и властно. Мальвина устала от власти и дробления слов. Она обмякает в объятиях парня, у нее подкашиваются ноги. Совесть вонзается клыками в душу, разрывая ее на ошметки. — Не смей гробить свою жизнь из-за каких-то мудаков!

— Она уже угроблена, Мэтт! — хватает парня за руки и срывает их с своей талии. — И я больше не могу быть здесь! Не могу из-за Бонни! Из-за матери, отца, Тайлера и Добер… Я просто хочу забыть всех их!

Мэтт смотрит на нее во все глаза, чувствуя подступающую нежность. Ему жаль эту девочку, за которой он когда-то так неумело, но красиво ухаживал. Ему жаль эту девочку, которой просто не предназначено быть счастливой. Иногда такое бывает. Иногда люди не предназначены для любви. Иногда люди не предназначены для спокойствия. С этим трудно смириться, но это неопровержимо.

— Забудешь, — Донован открывает дверь, касается запястья Елены. — Забудешь, я тебе помогу.

Он ведет Елену за собой в деканат. Он ведет Елену, а та спокойно следует, уже не в силах сопротивляться. Ангелы падают в темноту, потому что в ней спокойствие. Но иногда их толкают туда насильно. Иногда выбор — вовсе не выбор, иногда просто приходится делать то, чего требует судьба, жесткий рок, чья-то воля…

Да называйте как хотите.

4.

Бонни шла вдоль дороги. Ноги подворачивались, но девушка, в общем-то, находила в себе силы не падать. Рефлексы скорее, нежели сознательное действие.

Фары мчащихся навстречу машин ослепляли. Красные воспаленные глаза смотрели в пустоту. Небо затягивалось тучами. Люди, суетно куда-то бегущие, недовольно ворчали, обходя девушку, иногда толкая. Бонни призраком плыла вдоль трассы, совершенно ни на кого не реагируя. Теперь у нее не было пункта назначения. Теперь можно было никуда не спешить.

Елена стащила вниз чемодан. Единственный, нужно отметить. Он был небольшим и не очень тяжелым — самые необходимые вещи и несколько штук тетрадок. Остальное все Гилберт приобретет на месте. У нее теперь тоже нет пункта назначения. Можно, в принципе, никуда и не спешить.

Гилберт взяла маленькую сумочку, положила туда сотовый, деньги и старую потрепанную книжку, которая первая попалась под руку.

Пункт назначения был только у Тайлера. Парень поднялся в вагон с одним рюкзаком и, найдя свое место, сел. Открыл шторку и поставил бутылку воды на столик. Вечер сумерками окутывал город. В купе больше не было пассажиров.

У него тоже было мало вещей. Брать с собой что-то из прошлой жизни – это, пожалуй, оставим для второсортного фильмов и дешевых подростковых сериалов. Когда хочешь убежать, то фотографии, подаренные сувениры и прочую ересь даже не хочешь вспоминать, не то что брать с собой.

Бонни Беннет устало плелась вперед. Ей было некуда идти. И раньше бы ее это испугало. Вчера бы это ее взбесило, а сегодня не напрягало.

Иногда просто устаешь биться о толщь мерзлой воды в желании вырваться на свободу. Иногда понимаешь, что холод — новое тепло, что вода — новая среда обитания, что там, в том реальном и обычном мире, ты просто уже не сможешь существовать дальше. И поэтому ты замираешь, медленно и плавно опускаясь на дно. Мы тонем, не потому что не умеем плавать — просто наши души тяжелые. И когда умираем — только тогда всплываем.

— Ты уверена? — Дженна стояла у машины, пока Мэтт затаскивал чемодан в багажник автомобиля. Елена стояла на расстоянии метра, вглядываясь вдаль. Там, у линии горизонта, Мальвина что-то видела. Что-то близкое, родное, к сожалению, недосягаемое.

— Я не буду пить таблетки, если ты об этом, — Гилберт стояла в распахнутой крутке. Она понимала, что побег — не выход. Что убежать из одного пространство и оказаться в другом не значит обрести покой. И есть несколько другие способы абстрагирования. Отговорок не находилось. И Елена не пыталась их придумать. Она просто всматривалась в тишину, снова устремляясь сквозь Вселенную.

К Венере…

— Я буду рисовать, Дженна. Я так давно не рисовала красками и сангиной…

Спустя час, когда Кэрол вернется из командировки, она найдет записку от сына. Что там написано — не будет иметь значения. Факт решения Тайлера — вот что разрежет пластику мира, вот что проведет две сплошные между прошлым и настоящим, выбором и точкой невозврата.

Локвуд оперся спиной о спинку сиденья и закрыл глаза. За окном пейзаж стал медленно уплывать, уносясь в прошлое. Двойная сплошная становилась все длиннее. Поезд лениво отправлялся вперед. В объятия безотцовщины.

Мэтт сел за руль. Елена остановилась у дверей пассажирского сиденья. Она взглянула на Дженну, и та увидела во взгляде своей племянницы то, что всегда остается после пожара.

Она увидела пепел. Дыма больше не было. Были смирение и зола.

— Прости меня… За отца… Если дело в этом, то я больше никогда…

Девушка натянула кукольную искусственную улыбку, а потом обняла единственную родственницу, от которой ее отделяла стена, возникшая когда-то из тоненькой пленки. Недоговоренность — убийца отношений. Но непонимание — взрывчатка, которая не оставляет и шанса для того, чтобы сделать последний вдох.

— Дело в Га-Ноцри, Дженна. И в Оскаре Уайльде. И в сигаретах… Но не в тебе.

Сухой поцелуй в щеку на прощание — единственно возможное проявление эмоций.

— Разреши мне проводить тебя до аэропорта…

— Не стоит, — девушка отстраняется и открывает дверь. — Это же не навсегда… Все желаемое, к сожалению, не навсегда.

Она села в машину и захлопнула дверь. Мотор заворочал, машина тронулась вперед.

Какой-то автомобиль остановился у Беннет. Стекло со стороны водительского сиденья опустилось. Бонни остановилась и лениво посмотрела на машину. Казалось, что данные в прошлом обещания тоже подешевели в эти сутки. Казалось, что все случившееся — лишь какой-то дурной сон, не более.

Девушка открыла дверь и села в машину. Она внимательно посмотрела на водителя, внимательно оглядела его только сейчас, с усмешкой отмечая, что ничего в этом человеке особо не поменялось.

Только шрам портит то детское впечатление.

— Ты обещал никогда не появляться в моей жизни.

Стекло медленно поднялось. Холод свирепого ноября остался беситься снаружи.