— Не получится, — тихо и спокойно. Странно, даже безболезненно. — Давай лучше расстанемся на хорошей ноте, а?

— Ты его все-таки любишь, да?

Она отвернулась. Она пытается на этот вопрос ответить себе уже несколько дней и не может, а что говорить про Тайлера? Наверное, в глубине души чувство благодарности, верности и восхищения составляло нечто похожее на любовь. Щенячья преданность — не подходящее название, но единственно возможное для описания. Для Елены связь с Деймоном — как способ жить совершенно иначе. Ненависть, смешанная со страстью, боль с наслаждением, азарт, игры — это своего рода стимулы, мотивации. Это сиюминутная слабость и вечная сила. Это привлекает, возбуждает, сводит с ума…

Но это не любовь. Так, влечение.

— Нет, не люблю.

— И почему ты тогда хочешь быть с ним?

Она резко поворачивается в сторону Локвуда. Правильно поставленный вопрос — основа правильного ответа. Иногда от неправильной постановки вопроса все катится к чертям собачьим.

— Не знаю. Просто «потому что». Без всяких причин. Без всяких оправданий.

Она улыбается, выгибая позвоночник и потягиваясь. Она перекидывает ногу и усаживается сверху на парне. Тайлер медленно разводит полы рубашки, медленно стягивает вещь с плеч. На сегодняшнюю ночь Елена принадлежит ему. На сегодняшнюю ночь Елена принадлежит и Дьяволу, который шепчет лишь одно: «Греши, падай и не оглядывайся!». Безумно трепетный шепот…Тайлер целует ее губы, касается ее талии и забывается во мраке чувств. Они вновь падают на простыни, их обоих вновь накрывает волна наслаждение.

Тушим свет. Отводим камеру на окно. Луна и звездное небо. Покачивающиеся когтистые ветки деревьев. Слышится завывание ветра. Тишина временно взяла бразды правления.

5.

Утром все развеялось как сигаретный дым. Остался лишь горький привкус и ворох новых воспоминаний, которые нельзя сжечь или выкинуть как старые фотографии. Но свыкаться с безумием Елена уже привыкла, поэтому было все не так уж и плохо.

Когда Гилберт подошла к кухне, она застыла в проходе. Видимо, старые законы вновь стали действовать. Забытие было недолгим.

Елена оперлась о дверной косяк. Ее губы исказила кривая стервозная улыбка.

— Здрас-с-сте, — протянула девушка, хватаясь руками за шарф и принимаясь тянуть его вниз.

Дженна внимательно, зло и заискивающе одновременно, глядела на племянницу. Та медленно переключала свое внимание с родственницы на гостя, сидящего за столом. С ее лица не сходила эта отвратительная ухмылка.

— Вы, я вижу, спелись, да? — шарф падает на стул. Веет запахом чьего-то шампуня. Чужого. Елена начинает расстегивать молнию, все еще не меняя своего положения. Ночной шарм забывается, растворяется в рамках нереальности. Границы вновь обретают четкость. Боль проявляется пятнами крови на душе. Осадок разочарования тоже напоминает о себе.

— Деймон привез твои вещи, — поясняет Дженна. Она хочет сорваться. Она не может. Знает, что совершила оплошность. Елена стягивает куртку с плеч. От Мальвины несет кем-то другим. Доберман чует этот запах. И его начинает воротить от новых сплетений ароматов. Ему хочется въебать этой суке за то, что та очень хочет взрослой жизнью напиться.

— Мои вещи, — девушка стаскивает куртку и кидает ее на пол. Короткое платье — не по сезону. Рьяные эмоции — не к месту. Сальваторе лишний, но уходить он не собирается. — Мои вещи… — медленно подходит к столу для готовки пищи, опирается на него и не прекращает лыбится. В глазах этой сучки искры вот-вот станут причиной возгорания.

— Я не спала всю ночь…

Девушка хватается руками за столешницу. Она цедит Дженну взглядом, медленно кромсает ее.

— Я тоже… — на мгновение задерживает взгляд на Добермане, потом вновь обращается к Дженне: — Я была у Бонни. Мы гадали, смотрели фильмы и разгова…

— Ты не была у Бонни, — резко обрывает Дженна, стискивая зубы. Елена резко перестает улыбаться. Она впервые не думает о Сальваторе. Ее не интересует ни его реакция, ни его мнение, ни его эмоции. Все, что чувствует Гилберт, испепеляющую злость к Дженне. Предательство — гадкое чувство, отвратительное. Но порой только оно может раскрыть всю правду о самом преданном. — Я звонила ей, вы поссорились!

— Да, — громко и сухо отвечает Елена. — Она переспала с моим парнем. Она украла у меня его, пока я жила у чужого человека.

Яркая полоса крови на сердце. Удара, прореза даже не было ощутимо. Лишь боль и кровь. Сальваторе надо бы отодвинуть стул и уйти. Но его ебет, где эта сука провела ночь, кем она провоняла, почему она так подешевела.

— Мне тошно не то что дружить с ней, мне претит находится с ней в одном пространстве, — сквозь зубы. Деймон вспоминает Бонни, набросившеюся на него в комнате Локвуда. Деймон ощущает сковывающий тело шок. Эти две — подруги? Нет, почему они стали общаться понятно — обе ненормальные. Почему именно Бонни? Почему именно она подвернулась под руку Тайлеру из нескольких десятков феминисток?

Сети окончательно спутались. Теперь они начинают стягиваться сильнее.

— И где ты тогда была? — вопрос ребром. Ответ не должен быть завуалирован. Не в контексте этого диалога, по крайней мере.

— У Тайлера, — выстрел оказался метким. — Я была у Тайлера сегодня ночью. Знаешь, он тоже предал меня, но единственное что его отличает от всех вас — он любит меня. Он по-настоящему любит меня!

Сорвалась. Сорвалась. Сорвалась! Если собаку долго травить, рано или поздно она сорвется с цепи. Рано или поздно все цепи обрываются, и ты мчишься вперед чисто по инерции, набрасываясь на своих обидчиков, на тех, кто попадается под руку.

Дженна поднялась. Стул упал на пол. Неприятный звук отразился от стен.

Во взгляде Елены — огонь. Он начинает разрастаться.

— Ну что? Влепи мне пощечину, ты ведь хочешь этого! — крик, истошный вопль. И Деймон знает как прекратить приступ. Знает и сдерживается из последних сил, чтобы не кинуться к Мальвине. — Скажи, что я — дешевая и продажная шлюха! — шаг вперед. — Скажи, что я — точная копия своего отца, что моя мать настрадалась от нас обоих! Скажи, что я всего лишь малолетняя потаскушка!

Сальваторе поднимается. Он не любит влезать в семейные дела. Но ему с Еленой приходится слишком часто делать то, что он не любит. К этому Доберман тоже привык.

— Скажи и влепи мне пощечину, и, может быть, тогда я смирюсь со всем этим дерьмом! Может быть, тогда я стану счастливой! Давай!

Последнее слово — смешение истошного душераздирающего крика, всхлипа, слез и растворяющих как кислота ощущений. Это пик эмоций. Это пик человечности. Время начинает отсчет в обратном порядке. Секунды пошли на убыль.

Сальваторе хватает девушку за плечи и разворачивает к себе. Он кладет ладони на лицо Елены, заглядывает в глаза Мальвины, ожидая увидеть там, что видел раньше. Но огонь сжег все, что было до этого. Взгляд изменился. Изменились и принципы. Теперь они догорали.

Мужчина берет девушку за руку и выводит из кухни. Он успевает незаметно для Елены кивнуть Дженне. Он умеет общаться с Гилберт. Научился.

Ставки повышаются. Новые цены. Новые правила.

6.

Дверь хлопнула так, что казалось, она слетит с петель через пару секунд. Елену швырнули на диван со всей силой. Страсть, ненависть, грубость — старые законы более действенны, чем новые. Более прочны. Более последовательны.

В душе осадком всплыло все их общение. Неприятные саднящие воспоминания. Они не причиняли какой-то тупой боли, но так приелись и так надоели, что доставляли едкое и колющее чувство, которое ухудшало настроение.

— У меня кружится голова, — Елена зарылась руками в волосы. Все что было гадкого внутри — все это взбунтовалось, всполошилось. Теперь не просто монстры сорвались с цепей.

Они устроили ведьминский шабаш.

— Это и не удивительно, — он пододвигает непонятно откуда взявшийся стул. Ножки стула царапают паркет. Этот звук разрезает тишину и терпение. Становится тошно. Раньше было больно и плохо, а теперь — просто тошно.