– Я просто боялся потерять тебя. Курт, ты абсолютно честен во всём, что делаешь. Действуешь, всегда учитывая чувства других. Я не такой. Ты знаешь это, всегда знал. Мне плевать на то, что могут чувствовать другие. Если я хочу чего-то, я беру это; если что-то помогает мне чувствовать себя лучше, когда мне плохо, я делаю всё, чтобы получить это. И, возможно, поэтому я теряю тебя теперь, верно?

– Нет, Бас, я не такой. У тебя чересчур идеализированное представление обо мне, – сказал Курт, отводя взгляд с почти виноватым видом. – И это неправда, что ты теряешь меня. Ты никогда не потеряешь меня, ты же знаешь.

Нет, Себастиан не знал.

Но надеялся всей душой.

Потому, что он выбрал Курта.

Даже если ему не удавалось обходиться без Тэда.

Каждый раз, когда Харвуд был там, он хотел быть жестоким, отстранённым и холодным, и, в большинстве случаев, ему это удавалось.

Иногда же, попросту чувства, которые он всё-таки испытывал, несмотря ни на что, были сильнее его, и выходили на поверхность.

Поэтому он делал всё, чтобы никогда не оставаться с ним наедине.

И ему это неплохо удавалось.

Такое его поведение смущало Курта и ранило Тэда, он знал.

Тэд продолжал приходить к нему, чтобы рассказывать о них, потому что, как утверждал его врач, стимуляция утраченных воспоминаний была необходима, чтобы следить за реакциями его мозга и понять, является ли полное восстановление памяти возможным или нет.

По иронии судьбы, он собственноручно приговорил себя к нескончаемым вечерам, которые вынужден был проводить, заново переживая их историю, прекрасную, хотя и тайную, запечатлённую в его памяти в мельчайших подробностях, в то время как он хотел забыть её полностью, чтобы идти вперёд.

Карма – настоящая сука, говорил себе каждый раз Себастиан.

Но он не мог действовать по-другому.

Он рисковал потерять всё – его дружбу с Блейном, отношения с Тэдом – не ради пустой прихоти.

Он любил Курта. Действительно. Он должен был любить Курта, после всего, что сделал.

Проблема была в том, что он больше не понимал, что тот испытывает.

Он внимательно наблюдал как за ним, так и за Блейном всякий раз, когда они приходили проведать его вместе, и он понял.

Понял сразу же.

Между этими двумя что-то произошло.

Они играли в гляделки, когда думали, что он не видит, и казались разочарованными, когда вынуждены были отдалиться друг от друга.

Себастиану в те моменты они казались теми, восемнадцатилетними, Куртом и Блейном, которых он знал в Лайме и чьей любви, чистой и сильной, завидовал тогда.

Что-то было между ними.

Но являлось ли это чем-то былым, что всё ещё витало между ними и объединяло тем волшебным образом, которого ему никогда не дано было постигнуть, даже если Курт этого не помнил? Или это было что-то происходившее в настоящем?

Этого он не мог понять.

И не смел заговорить об этом даже с Блейном.

Он с ума сходил от ревности.

Но предпочитал делать вид, будто не видит некоторые вещи или не помнит другие, чем встретиться лицом к лицу с чем-то, к чему, он знал, никогда бы не был готов.

Уж точно не сейчас, когда он так слаб и беспомощен.

И, в конце концов, у них с Куртом бывали ещё свои моменты.

Когда они оставались только вдвоём, и всё, казалось, было по-прежнему.

Когда Курт целовал его, он делал это всё с той же страстью, как когда-то.

Когда он прикасался к нему, в его глазах был всё тот же свет, что заставлял Себастиана чувствовать себя важным и незаменимым для кого-то.

Нет, Курт не мог лгать ему так.

Несомненно, он по-прежнему любил его.

Но дело было в том, что он знал – он испытывал что-то и к Блейну, пусть даже только благодарность.

Курт не мог скрывать это.

И с Блейном было не лучше.

Потому что он-то уж насчёт вранья… можно сказать, был мастером.

В сущности, именно этим он занимался последние восемь лет, правильно?

Он с лёгкостью мог врать Себастиану, в точности как тот делал это по отношению к нему в течение многих лет.

На словах.

Да, мог.

Но, к несчастью для Себастиана, его глаза не могли лгать.

Они всегда его выдавали.

Он хотел Курта.

Несмотря ни на что.

Он всё ещё хотел его.

И это было огромной проблемой.

Первая операция, которую Себастиану пришлось перенести, была проведена через две недели после его пробуждения.

Она не была сложной, но была чрезвычайно долгой.

Целых девять часов работы хирургов для того, чтобы восстановить, насколько возможно, пострадавшие мышцы.

Всё прошло хорошо, однако, к великой радости Тэда.

Парень часто приходил его проведать, как и обещал.

Он и сам не мог бы сказать, почему, учитывая, что каждый раз, когда видел его и слышал, что нет, Себастиан всё ещё его не вспомнил, погружался в чёрную бездну отчаяния.

Тэд никогда не считал себя мазохистом, но, возможно, ему стоило пересмотреть свой взгляд на этот вопрос.

Да, были моменты, когда он заставал Себастиана, пристально его разглядывающим, как когда-то.

Как в те времена, когда он был способен признаться ему в любви –настоящей любви – одним только взглядом.

Но это случалось редко, и, по большей части, Себастиан, казалось, хотел сохранять дистанцию между ними.

В чём Тэд хотел бы ему поспособствовать.

Если бы только не позволил его медику вовлечь себя в эту операцию по стимуляции воспоминаний.

Воспоминаний, на которые Смайт, казалось, реагировал крайне плохо.

Так что, внезапные вспышки гнева были ещё одним новым аспектом поведения Себастиана, с которым Тэду теперь приходилось иметь дело.

Мгновением раньше он мог быть тих и спокоен.

А в следующее – взрывался без причины.

По мнению доктора, внезапные перепады настроения были нормальными, учитывая полученную черепно-мозговую травму.

Такое могло повлечь даже изменение личности.

Тэду, однако, Бас не казался изменившимся. Скорее, он ему казался... ещё большим мудаком, вот и всё.

И часто основной удар попадал как раз на него.

Не важно сколько людей было в комнате на тот момент.

С вероятностью в девяносто процентов, доставалось именно Тэду.

Его присутствие слишком очевидно нервировало Смайта, и из-за этого доктор предложил сократить длительность и количество посещений в какой-то момент.

Что касается Тэда, он бы и вовсе их прекратил, потому что, какой смысл продолжать эту пытку, если это лишь ранило его и, кроме того, причиняло боль и Бастиану?

Не говоря уже о тех случаях, когда во время его визитов присутствовал Курт, и, следовательно, вынужден был выслушивать все подробности, которые Тэду приходилось рассказывать.

Но доктор настаивал, говоря, что полное прекращение не было хорошей идеей.

Учитывая, что пациент, казалось, забыл, главным образом, о нём, доктор считал, что продолжение стимуляции той части памяти Себастиана его присутствием, в конечном счете, могло бы разблокировать и другие.

Это не было проблемой неврологического порядка, в этом доктор был уверен.

Было сделано множество анализов, из которых было ясно, что субдуральная гематома рассосалась, даже если не полностью.

Так что провалы в памяти были только игрой подсознания.

Диссоциированная амнезия, сказали медики.

Пациент удаляет то, что не хочет помнить.

Но воспоминания никуда не исчезли, и могут вернуться в любой момент.

Тэду все эти рассуждения казались полной чушью.

Он знал, что, если Себастиан захочет, он вполне может не вспомнить его больше никогда.

Достаточно было взглянуть на Курта и его дыру в памяти, правильно?

И ещё...

Курт забыл действительно ужасные вещи, помимо Блейна.

Себастиан же вычеркнул из памяти только Тэда.

И, собственно, аварию.

И немногие другие детали. Как, например, своё второе имя, или то, что он сделал, когда у его отца случился первый инфаркт.