– Что здесь происходит? – спросил Курт, несколько ошеломлённый таким приёмом.

Он ожидал найти их обнаженными на письменном столе. Они же, напротив, были одеты – и даже в множество слоёв, учитывая холод снаружи – и погружены по уши в работу, на вид, нешуточных объёмов. Вся комната была завалена листами партитуры, исписанных наполовину или полностью.

Курт мгновенно почувствовал себя идиотом.

Нет, конечно, он не считал, что Блейн действительно способен изменить ему. Однако он боялся его потерять. Он боялся, что Блейн поймёт, что сегодняшний Курт вовсе не так хорош или интересен, как Курт, которого он любил когда-то. Он знал, что давно уже не тот мальчишка, и боялся, что Блейна это может не устраивать.

Но Андерсон был так явно рад его видеть и продолжал повторять: «Я так скучал по тебе, Курт», что все его сомнения испарились.

Поэтому он отложил свою гордость и остался в Чикаго с Блейном, по его просьбе, на неделю, которая ему потребовалась, чтобы закончить две песни для Джона.

За эту неделю ему удалось также поговорить с этим парнем, и он понял две вещи:

Первое: Джон был действительно хорошим человеком.

Второе: Джон по-прежнему любил Блейна, и, вероятно, будет любить всегда. Но как любишь идею человека, которого никогда в действительности не смог узнать до конца.

Джон не был проблемой для Курта. Не был прежде и никогда не стал бы.

Услышав записи песен, Курт сразу понял, что они станут хитами и принесут много работы Блейну.

Одна из них была немного не в стиле Джона, но это была потрясающая баллада, и, если бы он нашёл в дополнение к своему подходящий женский голос, его ждал оглушительный успех.

http://www.youtube.com/watch?v=WrYZ_YaLsHA

Курт признавал, что, впервые услышав демо, он воспринял текст как завуалированное признание Блейну. Но потом, прослушав вторую часть, он понял, что Джон лишь использовал свой опыт с Блейном и положил его на музыку.

Другая же песня была... тут уж не было сомнений, Блейн её определённо написал для него.

В тексте говорилось:

I’m falling even more in love with you

Я влюбляюсь в тебя снова, даже сильнее, чем прежде,

Letting go of all I’ve held on to

Отпуская всё, что было раньше

I’m standing here until you make me move

Я буду здесь, пока ты не заставишь меня сдвинуться,

I’m hangin by a moment here with you

Я останусь здесь с тобой.

https://www.youtube.com/watch?v=a4_woZ-LUvM

Это было о них. Каждое слово, каждая нота.

Это они влюблялись друг в друга снова и снова, каждый раз, когда обнаруживали новую незнакомую сторону другого.

Поэтому Курт попросил Блейна записать для него версию только с его голосом. Версию, которую он повсюду носил с собой.

Она была у него в телефоне. И на компьютере. И в i-pod. И на нескольких дисках.

Он слушал эту песню, по крайней мере, десять раз в день.

И каждый раз влюблялся в Блейна чуть больше.

Они никогда больше не встречались с Марком Андерсоном.

Через семь лет после их посещения мужчина умер во сне от рака костей, в той же камере, где провёл последние пятнадцать лет своей жизни.

За две недели до этого он позвонил Блейну, чтобы сделать то, чего никогда не делал. То, что ему не удалось, когда Курт и Блейн были в Лайме.

Отец попросил у сына прощения.

По-настоящему.

Не за то, что произошло пятнадцатью годами раньше. Нет. Этому не было и не могло быть прощения, и Марк знал это прекрасно.

Но за то, что был плохим отцом, жалким, жестоким человеком.

Он сказал ему, что гордится тем, каким стал его сын. Сказал, что был счастлив узнать, что они с Куртом вместе. Сказал, что если бы кто-нибудь спросил его, что хорошего он сделал в жизни, он ответил бы – это мой сын, Блейн.

Он ничего не сказал о своей болезни, но это не имело значения.

Важно было то, что он знал – ему осталось мало времени, чтобы быть тем, кем он никогда не был.

Настоящим отцом.

Важно было то, что он решил стать им, наконец.

Блейн ничего не сказал.

Лишь выслушал в молчании всё то, что его отец хотел сказать.

Это была его единственная задача.

Потому что это были вещи, которые один должен был сказать, а другой – услышать.

Оба они в этом нуждались.

Затем, положив трубку, он заплакал.

Он не сделал этого на его похоронах, куда пришёл с матерью и братом, а также Куртом и Себастианом, разумеется, но он плакал в тот день.

Курт, вернувшись из похода по магазинам с Фейт и Эрикой, застал его в слезах.

Он не стал ни о чём спрашивать, а просто обнял его.

Он выслушал Блейна, и те немногие хорошие воспоминания, что остались у него об отце, и сказал – его право любить этого человека, несмотря на всё зло.

Никто не может судить его за это.

Тогда Блейн поцеловал его с силой и страстью, потому что не хотел и не стал бы больше чувствовать себя так. Не рядом с Куртом.

Потому что Курт был его якорем, Курт не позволял ему захлебнуться в водовороте собственных эмоций.

Курт напоминал ему о том, кто он и кем был всегда.

Тем, кто достоин быть любимым.

Блейн, в конце концов, простил своего отца.

Но, что куда более важно, он наконец-то простил себя.

На четвёртый день рождения Джозефа, случился первый настоящий кризис в отношениях Тэда и Себастиана, который провёл целых две недели в комнате для гостей у Курта и Блейна.

Всё началось во время торжества Джозефа из-за нового молодого официанта из ресторана Тэда в Нью-Йорке, который доставил к ним домой праздничный торт.

Из-за молодого сексуального официанта, который, совершенно очевидно, был увлечён более зрелым и сексуальным хозяином ресторана. Зрелым сексуальным хозяином ресторана и мужем Себастиана.

Ревность, страстная и неукротимая, та, что разрывает тебя надвое – это чувство было внове для Смайта.

Ему часто случалось завидовать в своей жизни. Прежде всего, отношениям Курта и Блейна. Но ревновать, ревновать по-настоящему, никогда.

До этого момента.

Он не знал, как справиться с тем, что чувствовал, и в итоге наделал глупостей.

Обвинил Тэда в измене и в тот же вечер покинул их с сыном.

У Курта ушла неделя на то, чтобы заставить его понять, что он поступает по-идиотски. Всю эту неделю Себастиан был тенью самого себя. Не ел. Не выходил из дома. Вообще ничего не делал, кроме как пялиться на телефон в ожидании звонка, которого всё не было, и бродить по дому в пижаме, воображая самые разнообразные сценарии, в которых Тэд трахался со всем рестораном, включая женщин, и вздыхая, как страждущая душа. Тэд у себя дома находился в том же состоянии, разве что, будучи вынужден заботиться о Джозефе, имел некоторый стимул, чтобы реагировать.

Но не слишком.

Поэтому вмешался Блейн, который, окончательно выйдя из себя, скрутил Себастиана и заставил взяться за ум и начать действовать, чтобы исправить ситуацию с Тэдом.

Для начала, приняв душ, пожалуй.

Потребовалась ещё неделя и весь запас терпения Курта, чтобы Тэд усмирил гнев и согласился выслушать то, что Себастиан должен был сказать ему.

Понадобилась неделя и куча цветов, дорогих подарков и, более или менее изобретательных, признаний.

В том числе, серенады, устроенной посреди бела дня, чтобы не нарушить сон Джозефа, под окном дома с группой Мариачи.

Тэд позволил ему войти в дом только в конце недели. Себастиан провёл всё время, играя с сыном, по которому соскучился до смерти, и только когда Тэд уложил его спать, Себастиан смог произнести речь, которую подготовил с Блейном и Куртом, надеясь, что для него всё обернётся как для тех двоих, которые, закончив помогать ему, заперлись в спальне и не вышли оттуда до следующего дня.

И Себастиан отлично знал, чем они там занимались.

Впрочем, они устроили такой шум, что даже лягушки в озере, и те наверняка сообразили.

Тэду же пришлось услышать, что он был идиотом (Курт настаивал, чтобы он сразу сказал это) и мудаком (термин, предложенный Блейном). Что он ошибся, истолковав всё неправильно и не дав Тэду возможности объясниться. Но, что увидеть то, как другие заигрывают с ним, выбесило его и лишило способности рассуждать здраво. А в том, что официант именно заигрывал, не было никаких сомнений.