Но он этого не сделал.

Ещё не настало время для этого.

И, в любом случае, он сомневался, что отец смог бы понять глубокий смысл этого простого жеста.

Затем его отец тоже взял трубку на своей стороне.

И это было странно.

Все те чувства, что Блейну казалось, он должен был испытать… их не было.

Не было страха.

Не было боли.

Только гнев.

Теперь было только желание узнать.

– Спасибо, что пришли, – были первые слова Марка, произнесённые низким и хриплым голосом. Должно быть, он неважно себя чувствовал в те дни. Не то чтобы Блейна это заботило. Это было простое наблюдение. – Джули сказала мне, что вы снова пара. Я рад.

– В самом деле? – не удержался Блейн спросить с иронией.

– Да, то есть... я часто спрашиваю её о вас, и она рассказала мне всё. О потере памяти Курта и о её возвращении. И если вы сейчас счастливы, думаю, это хорошо, – ответил мужчина с неловкостью. Затем добавил более уверенным тоном: – Честно говоря, я бы и полпенни не поставил на вас, когда вам было по семнадцать. Я никогда не верил, что ваши отношения могли продлиться. Но, вот они вы, после... всего, – споткнулся он немного на последнем слове, – так что, возможно, я недооценивал ваши чувства. Или, может, сейчас вы лишь тень того, чем были, и через несколько месяцев каждый снова пойдёт своим путём. Поодиночке. Меня это не интересует, честно говоря. Если я попросил вас прийти сюда, то только по одной причине.

– А именно? – спросил Блейн, чувствуя, как гнев поднимается в нём всё больше.

Когда Марк снова посмотрел пристально ему прямо в глаза, Блейн почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. На мгновение, только на одно мгновение, в этих глазах он увидел ненависть. Ненависть в чистом виде. Ту же самую, что сопровождала его почти всю юность. Ту, которой он никогда не понимал.

Почему? Задался он снова вопросом.

– Я хочу извиниться перед вами, Блейн, – были слова, которыми Марк Андерсон потряс его. Позади него Курт тихонько всхлипнул и усилил хватку на его плечах. Без трубки он не мог слышать всё в деталях, как Блейн, но в этом месте было тихо, так что многое доносилось и до его ушей. В различных воображаемых сценариях этой встречи, никогда, ни единого раза, они не представляли, что могли получить извинения от этого человека. Не настолько прямые, по крайней мере. – Я хочу попросить у вас прощения за то, что счёл себя вправе относиться к вам как к вещам. За то, что решил, будто деньги могли бы купить молчание Курта после той ночи. За то, что радовался возможности окончательно отдалить его от тебя. За то, что не сказал тому слизняку, Джонсу, в первый же вечер, когда он его увидел и начал говорить о нём как о куске мяса, что он не шлюха, которую я могу ему продать, а парень моего сына. Я хочу извиниться за то, что отнял у вас юность, ради извращённой забавы. Я хочу извиниться за каждый удар, за всё насилие, за всю боль, что была причинена вам в ту ночь. Но больше всего я хотел бы извиниться за то, что не понимал. Что отнял его у тебя, Блейн. За то, что думал, что в тот вечер он должен был быть единственным, кто пострадает. И я хочу, чтобы ты простил меня за то, что я не был лучшим отцом, лучшим человеком, которому никогда и в голову бы не пришло сделать что-то подобное. Я не ожидаю, что ты или он примете эти извинения, но я должен был принести их. Даже если они ничто. Если их недостаточно. Я был вам их... должен.

Должен.

«Ещё как, блять, должен!» – подумал Блейн.

Должен, за каждый год боли, проведённый вдали от Курта.

Должен, за всё то время, что понадобилось Блейну, чтобы позволить другому мужчине касаться его и, следовательно, любить то, кем он был, после той травмы.

Должен, за все зашитые раны на теле и те, которые навсегда останутся открытыми и кровоточащими на его душе и в сердце.

Должен Курту.

Должен ему.

Должен. Но он ждал слишком, слишком много времени.

Блейн распрямил плечи, прежде чем спросить то, что действительно хотел знать.

– Почему?

– Потому что это было весело. Хотел бы я сказать тебе, что за этим стоит больше, но это не так. У меня не было никаких подростковых травм. Никакой нехватки родительской любви. Просто это было нечто, что я мог делать. То, что давало мне больше власти и больше денег. И мне этого было достаточно. Или, по крайней мере, до того момента, когда это коснулось тебя. Я мог собственноручно избивать тебя до полусмерти за то, кем ты был, но только когда это сделали другие, я понял всю тяжесть моих действий. Это оправдывает меня? Нет, конечно, нет. И я не хочу, чтобы ты это делал. Я просто хотел принести вам извинения. Я не жду, что вы их примете, или что. Я просто... да, приношу вам мои извинения.

– И всё? Ты приносишь свои извинения, и после можешь спокойно продолжать жить, и тебе даже неважно, что нам с твоих извинений? – со злостью выпалил Блейн. – Девять лет, проведённых в аду, вся юность, прошедшая среди унижений и боли, благодаря тебе, и всё, что я получаю, извинения… абсолютно недостаточные и холодные, и ни в малейшей степени не прочувствованные? Ты говоришь, что не ожидаешь нашего прощения, и это хорошо, потому что ты никогда его не получишь. Но ведь тебя даже не беспокоит, как мы можем принять эти твои слова. Эти извинения, отчасти сделанные только чтобы облегчить совесть, а не потому, что ты действительно чувствуешь вину. Это бесит меня больше, чем всё остальное.

– Мою жизнь здесь можно определить как угодно, но только не спокойной, Блейн. Ты даже не представляешь, что я должен терпеть или видеть в этих стенах. И, честно говоря, эти мои извинения ничего мне не принесут. Не уменьшат мой срок. Не позволят мне выйти отсюда раньше. Я... если я это делаю, то только потому что хочу. Я не ожидаю, чтобы для вас это хоть что-то значило. Но это тяжело для меня...

– Что? Что тяжело? Курт провёл последние несколько лет своей жизни, не зная, что скрывается внутри него, и из-за тебя мне пришлось провести их вдали от того, кого я люблю. И ты сейчас просишь у меня прощения. Говоришь, что это тяжело. Что ж, позволь тебе сказать, что этого недостаточно. Недостаточно того, что ты отдал мне все свои деньги, чтобы я простил тебя, и твоих извинений недостаточно. Ни в малейшей мере. И неважно, в каком аду ты живёшь здесь. Сколько бы боли ты ни испытал, её никогда не хватит, чтобы расплатиться за наши страдания, которые мы вынесли из-за тебя. Ради пустой забавы.

– Что же тогда я должен сделать?

– Вернуть мне годы, что я не смог провести с Куртом, – сказал Блейн убеждённо, чувствуя себя вдвое сильней от ощущения на плечах хватки Курта, что вселяла в него мужество и уверенность. – Взять на себя всё насилие, через которое пришлось пройти мне и Курту. Забрать назад все избиения и унижения, которым ты подвергал меня годами. Хочешь нашего прощения? Скажи, что ты понял, а не что тебе жаль. Скажи, что ты сам себе противен!

Марк ничего не ответил на эти слова и снова устремил настойчивый взгляд на Курта. Блейн не обернулся, чтобы увидеть его реакцию, а лишь крепче сжал руку Курта, возвращая ему немного мужества, которое тот до сих пор вселял в него одним своим присутствием. И ему было довольно увидеть разочарованное выражение своего отца, чтобы понять, что он не нашёл на лице Курта ничего, что отличалось бы от того, что он читал на лице Блейна.

Тогда мужчина слабо кивнул и добавил только:

– Я мог бы многое сказать, но не думаю, что ты готов поверить мне, Блейн. Сейчас я не могу дать тебе ничего кроме моих извинений. И если их недостаточно, мне больше нечего сказать. Позаботься о нём. Он заслуживает кого-то, кто любил бы его без каких-либо условий. И ты этого заслуживаешь, – потом он просто положил трубку и ушёл.

Оставляя Курта и Блейна в недоумении задаваться вопросом, для чего нужна была эта встреча?

Были ли они готовы оставить его позади теперь, так и не получив ни единого удовлетворительного ответа? Да и существовала ли настоящая причина тому, что случилось? Причина, что могла иметь хоть какой-то смысл?