В те дни Курт многое ему продемонстрировал, было бы несправедливо отрицать это. Он совершил ради него поступки, которые другим, возможно, показались бы глупыми, вроде выступления перед публикой. Но не Блейну. Он хорошо понимал, скольких усилий это ему стоило.

И всё же сомнения оставались.

Для начала, почему Курт сбежал таким странным образом тем утром. Раскаяние замедленного действия? Блейн не мог в это поверить, но какая-то причина наверняка была.

В определенные моменты только музыка способна была восстановить мир в его душе и помочь прояснить мысли.

Поэтому он встал, взял гитару и полез в кармашек чехла за новым медиатором, собираясь что-нибудь сыграть.

Иногда судьба самыми странными путями идёт человеку навстречу, чтобы озарить его сердце. Блейн нашёл такую подсказку судьбы во внутреннем кармашке своего старого гитарного чехла. В виде помятого и слегка пожелтевшего листа бумаги.

Когда он развернул его, первым, что бросилось в глаза, была дата, написанная от руки. День, когда он уехал из Нью-Йорка.

Вторым, то что почерк принадлежал Курту.

Это было письмо. От Курта.

« Дорогой Блейн, какое глупое начало для письма, но у меня не так много времени, чтобы использовать тысячу эпитетов, с которыми мне хотелось бы обратиться к тебе.

Мой друг, возлюбленный, наперсник... Тэд сейчас ожидает меня в гостиной, а ты, должно быть, уже в аэропорту.

Я хотел бы, чтобы ты остался, Блейн. Чтобы дал нам шанс. Хотел бы я сам суметь дать его нам.

Но я не могу, потому что должен оставаться рядом с Себастианом, чтобы помочь ему. Не из любви, а ради долга.

Ужасно, говорить так, я знаю, но такова правда.

Потому что, если бы я мог, я бы выбрал тебя, Блейн. И я хочу, чтобы ты знал… Хотя бы один раз я хочу сказать тебе это.

Если бы я мог, я бы выбрал то, кем могу быть только с тобой.

Выбрал бы то, что могу испытывать только с тобой.

Если бы я встретил тебя первым, я бы выбрал тебя. Нет, сейчас я выбираю тебя.

Потому что, даже если я не могу, я люблю тебя, Блейн.

Знаю, я никогда не говорил тебе этого, и когда ты прочтёшь это письмо, будет уже слишком поздно для нас.

Но ты должен знать. Я люблю тебя.

Я никогда не лгал тебе. Когда ты обнимал меня, а я не позволял этому пойти дальше секса, я лгал самому себе, не тебе.

Моё тело, мои губы и мои руки, они никогда не лгали тебе. Вспомни, что испытывал, благодаря им, и ты тоже поймёшь это.

Может быть, я не имею права говорить тебе это, особенно, прекрасно зная, что не могу быть с тобой.

Но я хочу, чтобы ты знал правду. Надеюсь, ты будешь счастлив.

Что касается меня, я никогда не скажу «прощай» памяти о нас и сделаю всё, чтобы вернуться к тебе. Я люблю тебя.

Твой Курт.»

Так значит… Курт любил его.

Не того Блейна, который спас его и принёс в жертву свою юность и любовь к нему. Нет, он любил мужчину, которого узнал в Нью-Йорке. Мужчину, в которого паренёк, покалеченный Лаймой и той ночью на озере, превратился.

Курт выбрал его.

Ещё до того как узнал, кем Блейн был для него в прошлом, он предпочёл его Себастиану, с которым остался только из чувства долга. Значит, это была правда, что он приехал ради него, и что сделал бы это, даже если бы не вспомнил. Прежде чем вернуться к нему, ещё ничего не зная, о том, что в действительности связывало их, Курт обещал в этом письме, что вернулся бы, только ради любви, которую испытывал к нему.

Возможно, это не было правильно, но именно это, прежде всего, делало Блейна счастливым.

Он ещё раз перечитал письмо, чтобы убедиться, что верно всё понял. Затем вскочил с дивана и помчался в спальню, где начал торопливо кидать вещи в дорожную сумку. И тут позвонила Жанин.

– Босс, как дела? Мне стоит приехать, чтобы собрать кусочки твоего тела, разбросанные по дому Джоном? – спросила девушка, для которой, очевидно, сказать просто «Привет!» было слишком сложно.

– Нет, я нашёл письмо, – ответил Блейн, зажав трубку между плечом и ухом.

– О, письмо, как мило. И что там написано? Что-то типа: «Дорогие Курт и Блейн, вы очаровательные придурки. Вы пережили жуткие моменты. Теперь вам предоставляется возможность быть счастливыми. Хватайтесь за неё немедленно. А если не сделаете этого, придётся вмешаться мне, с любовью» – любой из ваших близких, которому вы уже мозг вынесли?

– Жанин… нет, это было письмо Курта ко мне. Письмо, которое он написал ещё до того как вспомнил. Любовное письмо.

– Да, босс, я догадалась! Или, по-твоему, я могла решить, что ты в таком экстазе из-за бабушкиного рецепта мясного рулета.

– Жанин, я возвращаюсь в Нью-Йорк. Сейчас же.

– Давно пора было взяться за ум, босс. А то мне уже надоело наблюдать, как ты круги нарезаешь вокруг своего счастья. Забронировать тебе рейс?

– Не нужно, Финн оставил его здесь свою Impala, и я должен пригнать её ему, – объяснил Блейн.

– На улицах всё ещё полно снега. И, кроме того, самолётом куда быстрее, – возразила Жанин, да Блейн и сам это знал. И это действительно являлось огромным соблазном, но он дал обещание брату того, кто, как он надеялся, в ближайшем времени станет его парнем во всех отношениях, и нужно было выполнить его.

– Только здесь, в Чикаго, если достану цепи на колёса, остаток поездки пройдёт спокойно.

– Подожди минуточку... ты сказал, что машина Финна – Impala?– спросила Жанин, взвизгнув как придавленный хомячок под конец фразы. – То есть, Impala, как машина Дина в Сверхъестественном?

– Impala как Impala, Жанин. Я не смотрю Сверхъестественное, ты же знаешь.

– Да, и за такое следует сажать, вообще-то. Босс, у меня контрпредложение, которое позволит тебе быстрее добраться до Нью-Йорка и в то же время доставить машину в пункт назначения.

– Я весь внимание, Жанин, – ответил Блейн.

– Ты чудовище! – заявил вдруг Себастиан по прошествии довольно длительного периода времени, в течении которого он просто молча сидел на диване, пялясь на Тэда.

– Стараюсь как могу, но всё равно, похоже, не получу желаемого, – ответил тот, отлично понимая, что Смайт подразумевал обсуждение его операции. Курт в течение всего обеда только и делал, что продолжал настаивать, что вызвало со стороны Себастиана новый взрыв плохо сдерживаемого гнева, который отнюдь не сразу и с трудом Тэду всё же удалось унять. После чего Хаммел исчез в ванной комнате, где и пропадал уже около тридцати минут, шепнув Тэду на прощание:

– Оставляю Вас наедине. Теперь твоя очередь. Добей его.

– Каким образом? – растерялся Тэд.

– Никакого секса, если не решится на операцию, – сказал Курт как нечто само собой разумеющееся, легонько похлопав его по плечу, и быстро удалился.

И, вероятно, это действительно могло бы сработать с Себастианом в другое время, но не сейчас. Он получил уже множество нравоучений за этот день. И много ультиматумов. Он видел многих людей, готовых на что угодно, лишь бы заставить его реагировать. Тэд знал, что сейчас настал момент ему самому решать, что делать, как всего лишь накануне сказала светлой памяти миссис Бингли, теперь ему следовало понять, что важно и за что стоит бороться.

Тэду оставалось только сесть рядом и дать ему почувствовать, что он там и что примет любой его выбор.

Так он и сделал.

– Не в этот раз. На этот раз тебе удалось, – сказал Себастиан к немалому его удивлению.

– Ты хочешь сказать, что?..

– Да, я соглашусь на операцию. Я пойду на риск и сделаю это ради моей дочери, ради тебя и ради этой занозы в заднице, Курта. Но, прежде всего, я сделаю это ради себя. Потому что я хочу жить ещё долго, и плевать, если я рискую делать это в качестве овоща. У меня будете вы, а у вас – я.

– Прозвучало не очень здорово, – ответил Тэд, который за то утро так много раз успел услышать от Себастиана те же самые объяснения, что начал понимать его точку зрения. Причину, по которой тот не хотел рисковать.

Потому что, если бы всё закончилось плохо, и Себастиан действительно остался овощем, да, он по-прежнему оставался бы у них, и они могли бы любить его и заботиться о нём. Но для него, что это была бы за жизнь? Как уже сказал Себастиан Курту, мог бы он слышать, как Эрика называет его отцом? Мог бы ощущать прикосновения рук Тэда?