Не сейчас, когда его глаза продолжали следить за Куртом, который нервно запускал руки в волосы, разговаривая с его матерью и братом. Не сейчас, когда единственное, что его беспокоило, это как держать его подальше от этого монстра, своего отца.
Не сейчас, когда всё, о чём он мог думать, было... это наше первое Рождество вместе. Это Рождество, которое должно было быть у нас много лет назад.
Его рука непроизвольно сжала кольцо, которое всё ещё лежало в кармане его джинсов.
Прошло восемь лет, даже девять, учитывая, что годовщина той страшной ночи была месяц назад, но ни одно из обещаний, которые они с Куртом дали друг другу, для Блейна не утратило значения. Напротив, они приобрели совершенно новый смысл. Более глубокий, более настоящий.
Было ли это так же для Курта? Ему нужно было знать.
Да, но сначала ему необходимо было поговорить с Джоном. Курт должен был и мог только ждать. Если он действительно любит его так, как говорит, он сделает это. Точно так же, как это сделал Блейн. Это было его испытанием.
– Что скажете, может, всё-таки устроим этот ужин сочельника, который уже почти превратился в завтрак Рождества? – сказал он, привлекая всеобщее внимание.
Постепенно он сумеет исправить всё что должен.
Блейн не из тех, кто сбегает, не теперь. Он перестал это делать в ту ночь, когда его невинность была отнята у него вместе с Куртом. В ту же ночь, когда он узнал, что то, что он в силах был выдержать ради любви, гораздо больше, чем он мог себе представить.
Сейчас же, он хотел только провести Рождество с Куртом.
Если кто и мог сесть в уже практически взлетающий самолёт в рождественскую ночь, так это Себастиан Смайт. Поэтому Тэд совершенно не был удивлён тем, что провёл последние два часа в первом классе, направляясь в Нью-Йорк. Может, было не очень объяснимо собственно его присутствие на борту этого самолета, но нет, он не был сильно удивлён.
И, честно говоря, его не поражал и тот факт, что он сам поднялся вместе с Себастианом на этот самолёт. Когда Харвуд понял, что ни за что на свете не сумеет заставить его передумать, он просто проводил Смайта в отель, чтобы забрать его вещи, а затем и в аэропорт, где проследовал за ним на регистрацию и, наконец, непосредственно, на борт самолёта.
Себастиан довольно скоро прекратил спрашивать его о том, что он намеревается делать. А также отпускать шуточки по поводу того, как несправедливо, что, да, Тэд прилип к его заднице, но совсем не так, как он надеялся.
Впрочем, так уж Смайт был устроен, и Тэд знал это прекрасно. Но он обещал, что будет рядом как друг и твёрдо намеревался это сделать. И неважно, что он действовал, не думая о последствиях. Даже если в проигрыше рисковал остаться только он.
Себастиану стало плохо в самолёте. Очень плохо. У него пошла кровь носом практически сразу после взлёта, и он почти потерял сознание. Из-за перепада давления, как объяснил он. Доктор не рекомендовал ему путешествовать самолётом, и именно поэтому он, Финн и Курт добирались до Чикаго на машине.
– И тебе пришла в голову гениальная идея сообщить мне об этом только сейчас, когда мы на высоте в две тысячи футов? – набросился на него Тэд со смесью злости и испуга. Себастиан терял очень много крови.
– Только на самолете мне удастся добраться до Нью-Йорка вовремя, чтобы отпраздновать Рождество с моей дочерью, как я ей и обещал. Я могу выдержать небольшое кровотечение из носа и немного головной боли. В конце концов, это, возможно...
– Что? Что возможно? Последнее Рождество, которое проведёшь с ней? Ты не провёл ни единого Рождества с твоей дочерью, Себастиан, и, клянусь, если ты начнёшь сейчас пичкать меня этими разговорами лежащего на смертном одре, я так садану тебе по яйцам, что они смогут поболтать с гландами!
Когда Тэд закончил свою тираду, практически сорвавшись на крик, Себастиан взглянул на него почти с сожалением, но ничего не сказал. Он только откинулся головой на кресло, закрыв глаза, чтобы попытаться немного отдохнуть. Кровь вскоре остановилась, но когда Тэд спросил уже немного спокойнее, почему это происходит, Смайт не ответил.
Он не хотел говорить о своей проблеме, потому что был твёрдо убеждён, что если продолжать её игнорировать, она потеряет значение. И власть над ним.
Себастиан был напуган, как никогда в своей жизни. Но ещё больше он был уверен, что не желает чьей бы то ни было жалости. Жалости Тэда, в особенности. Неважно, какую боль испытывал он при простой ходьбе, или насколько сильными были его головные боли. Он был из Смайтов, а Смайты не позволяют остановить себя таким пустякам как боли в суставах или голове. Даже коме не удалось победить его. И не удастся гематоме, которая всё ещё давила на его мозг.
Когда они прибыли в Лайму, Себастиан сказал Тэду, что теперь он может с чистой совестью возвращаться к себе домой, в Чикаго. Излишне говорить, что Тэд благополучно пропустил сказанное мимо ушей и, прихватив его чемоданы, решительно направился к стоянке такси под громогласные протесты Себастиана.
– Ты невыносим, Харвуд.
– А ты дурак. Ни то, ни другое не новость, я бы сказал.
И за этим последовало долгое молчание, пока они дожидались на холоде своей очереди сесть в такси, которые оказались, естественно, все разобраны, несмотря на то, что было уже четыре часа ночи. Четыре часа рождественской ночи в Нью-Йорке.
– Я голоден. Нужно поесть, – сказал вдруг Себастиан.
– Как только доберёмся к тебе, я приготовлю что-нибудь.
– Ты намерен остановиться у меня?
– Да, намерен.
– На сколько? У тебя с собой ничего нет.
– Знаю. Ты же не дал мне времени заехать домой за одеждой и всем прочим, но я могу купить всё что мне нужно здесь. Я останусь сколько будет необходимо.
Он не стал уточнять, для чего именно, это было излишне, они оба и так знали. Себастиан раздражённо фыркнул, но ничего не сказал, понимая, что это бесполезно. Тэд умел быть ещё упрямее Курта, если хотел, Смайту просто не следовало рассказывать ему о своих проблемах. Он даже взвесил идею неожиданно рвануть с места и сбежать от него, но это тоже было бессмысленно. В его состоянии максимальная скорость, какую он мог развить, равнялась скорости ленивца в коме, и в любом случае, Тэд знал, где он живёт. Нет, теперь ему оставалось только терпеть его рассуждения о пользе гипотетической операции, на которую Себастиан никогда не пошёл бы. Он не мог объяснить это другим, но его пугала не только и не столько большая вероятность утратить возможность ходить или говорить, как предупреждали врачи, если что-то пойдёт не так, и превратиться, следовательно, в овощ, нуждающийся в посторонней помощи даже просто чтобы подтереть задницу. Нет. Даже сейчас, оставшись хромым на всю жизнь и страдая от постоянных болей, не в состоянии делать многие вещи, которые делал раньше, он понимал, даже знал – ему очень… очень повезло. Нет, он боялся потерять свои воспоминания. Часть себя, которая делала его тем, кем он был. Примерно, как это произошло с Куртом, в каком-то смысле. Но он сомневался, что кто-нибудь сможет понять это. Даже Курт, по его мнению, никогда не сумел бы.
Со своей стороны, Тэд продолжал видеть перед глазам всю ту кровь, которая вытекла из Себастиана в самолете. Как он побледнел, став похожим почти на труп. Страх, который он испытал, когда стюардесса сказала, что он может потерять сознание.
Тэд не собирался оставлять его одного, не в этот раз, не в этой ситуации, и он готов был сделать всё, чтобы убедить его согласиться на операцию. Он был уверен, что его любовь спасёт жизнь Себастиана. И неважно, в какой роли он выступает – друга или его парня. Сейчас Тэд должен был позаботиться и о себе самом, но это не означало, что он позволит Смайту совершать глупости. Оставалось только заставить его понять это.
Его мобильный известил о новом сообщении как раз в тот момент, когда он загружал багаж Себастиана в только что прибывшее такси. Когда Себастиан пошёл в туалет, чтобы смыть кровь, он послал сообщение Курту, чтобы известить, где они были. И даже если с некоторым опозданием, ответ пришёл:
