И произошло нечто странное.

Он перестал думать о том, чем сейчас занимается Курт, как делал практически двадцать четыре часа в сутки с тех пор как... да, всегда, на самом деле.

Он перестал отмечать про себя, что губы, которые он целовал, не были достаточно мягкими.

Или, что глаза, которые смотрели на него, когда они отстранялись, чтобы отдышаться, не были достаточно светлыми.

Он просто перестал думать. Совсем.

В отличие от случайных трахов, которые он позволял себе иногда, чтобы забыть, и которые никогда не помогали забыть ничего, сейчас он просто прекратил вспоминать.

Поэтому он не стал возражать, когда Джон забрался на него сверху, а его поцелуи и ласки постепенно сделались смелее.

Он позволил раздеть себя, а когда желание взяло верх, и сам помог ему избавиться от одежды.

«Хороший способ отпраздновать успех», – в какой-то момент подумал Блейн рассеянно.

Произошедшее в дальнейшем припоминалось весьма сумбурно.

Одежда, летящая во все стороны, откровенные фразы, переходящие в пошлости и смех, много смеха.

Очень скоро они оказались в комнате Блейна.

Как правило, наступал момент, когда Блейн говорил себе, что это всего лишь секс, который ничего не значит, раз кроме физического удовольствия, он ничего не приносит.

Но той ночью было не так.

Той ночью речь не шла о чистом сексе.

Он занимался любовью с парнем, который его уважал и которому он отвечал тем же.

И это был первый раз, когда он занимался любовью с кем-то, кроме Курта.

В его жизни было много секса.

Но это было чем-то иным.

Совершенно иным.

Это было… настоящая связь с кем-то другим, а не просто способ получить оргазм.

Блейн почувствовал себя свободным.

Он ощутил себя возродившимся.

Достойным быть любимым.

Когда он проник в Джона, то сделал это с осознанием того, что этот акт важен не только для них двоих, но и, прежде всего, для него и его жизни.

Это был не Курт.

И никогда бы им не стал.

Никто никогда не сумел бы.

Но впервые за долгое время, он мог… чувствовать снова.

Говорят, чтобы заново найти себя, иногда нужно отпустить или потерять некоторые части своей жизни.

И именно это сейчас делал Блейн.

Он отпускал Курта.

Слёзы, пролитые из-за него; его боль, принятую на себя; пытку видеть его издалека, не имея возможности приблизиться.

Сжимая руки Джона, пока они вместе приближались к оргазму, он прощался со своим прошлым.

Потому что Блейн был там, полностью там, в тот момент.

И он улыбнулся этой мысли, чувствуя себя, наконец, свободным.

Это действительно было его новым началом.

Его самый сильный шторм, наконец, закончился.

Возможно.

Что можно сказать про Финна Хадсона?

Многие без тени сомнения определили бы его как редкостного тупицу.

И, безусловно, ошиблись бы по-крупному.

Потому что Финн, может, и был во многом наивным, простачком даже, но видел и понимал куда больше, чем думали окружающие.

Определенно больше, чем замечали другие.

Например, он видел, насколько его брат на взводе.

Даже если Хаммел притворялся, будто это не так, даже если позволял страхам и растерянности встать у себя на пути, всё равно Финн видел, что ему не терпится.

Предпринять что-нибудь.

Что угодно.

Только он сам ещё не знал, что именно.

И это тоже было довольно очевидно.

Так что, Курт проводил своё свободное время обставляя квартиру, которую они с Финном нашли в районе Верхнего Вест-Сайда – небольшую, но удобную – мебелью, раздобытой ими на распродажах и блошиных рынках.

Но было ясно, что не это ему нужно.

Финн считал, что в чём бы ни нуждался брат, чтобы почувствовать себя лучше, это неизбежно имело отношение к Блейну, а вовсе не к подбору кресел для гостиной.

И всё же Курт останавливал себя.

Из страха снова причинить ему боль.

Положим, Финн не слишком хорошо знал этого Блейна, но исходя из того немногого, что знал, считал все эти сомнения и страхи настоящим абсурдом.

Этот парень сам причинил себе достаточно боли, чтобы держать подальше от Курта весь тот кошмар.

Он прошёл сквозь ад, насколько Финн мог понять из старых газет и рассказов Бёрта.

О чём-то ведь это говорило, разве нет?

Когда он спросил брата, почему в своё время тот никогда не говорил ему о Блейне, Курт ответил, что они не были тогда достаточно близки.

И эти слова причинили боль, потому что были истинной правдой.

Финну очень непросто дался переезд к Хаммелам.

Отчасти, потому что ему казалось, будто Бёрт хочет занять место отца, который для него всегда был героем, что потом оказалось неправдой, и отчасти, потому что гомосексуальность Курта вызывала у него некоторую неловкость.

Очень большую неловкость.

Курт был влюблён в него и не стеснялся в проявлениях своих чувств в то время.

Но потом они выросли.

Финн вырос и научился уважать в Курте личность, которой он являлся.

Удивительного человека, которым он был.

Может, он не защитил его от Карофски и, может, Бёрт и мать лишили его возможности помочь ему восемь лет назад, но ничто и никто не сумел бы помешать ему быть рядом с братом теперь.

Курту нужен Блейн?

И неважно, какую ерунду сам он городит по этому поводу, Финн знал, что так оно и было.

Так значит, он сделает всё, чтобы Курт получил назад своего Блейна.

Ладно, на самом деле, он не мог сделать ровным счётом ничего, чтобы заставить Блейна вернуться к Курту, но зато он многое мог сделать, чтобы помочь Курту отправиться к Блейну и вернуть его, или, по крайней мере, исправить то, что они должны были исправить.

И он был твёрдо намерен сделать это.

Потому что Курт продолжал просыпаться, крича, посреди ночи от очередного кошмара или особенно жуткого воспоминания.

Потому что Финн не раз заставал его плачущим в темноте в их маленькой гостиной, тщетно пытающимся сдержать рыдания, чтобы он его не услышал.

Хадсон чувствовал, что обязан сделать это, потому что для остальных прошло восемь лет, но для Курта всё это было так, как если бы прошёл только месяц с тех событий.

Сейчас он переживал всё это в первый раз и в одиночку.

Он тоже, как и Блейн когда-то – совсем один.

И его одиночество было ещё более глубоким из-за того, что он знал – остальные лгали ему всё это время.

И ещё более тяжёлым от осознания того, что Блейн снова был в его руках, но он упустил его по ряду причин, не имеющих ничего общего с истинными чувствами.

Причин, которых, если подумать, и не существовало вовсе.

Ведь Себастиан оставил бы его, не случись той аварии.

Ради другого.

На самом деле, Себастиан начал предавать его в тот самый момент, когда представился ему повторно, используя всё то, что узнал о нём, благодаря Блейну, для собственной выгоды.

Единственная причина, по которой Финн не набросился на Смайта с кулаками из-за этой истории, было только то, что, независимо от Себастиана, Курт всё равно оставался жертвой насилия, не помнящим ничего, даже своего Блейна.

С Себастианом он, по крайней мере, был действительно счастлив.

И в некотором смысле Смайт помог ему поддерживать связь с прежним собой, насколько это было возможно.

Теперь же, казалось, он действительно услышал то, что Финн сказал ему, и всерьёз намеревался разрешить им же созданные проблемы.

Может, по мнению Финна Себастиан и не заслуживал доверия, но если Курт готов был доверять ему, кто он такой, чтобы вмешиваться?

Сейчас, однако, ситуация выходила из-под контроля у всех, и Финн не мог просто сидеть и ждать, когда Курт будет готов.

Что-то говорило ему, что к этому он никогда не будет готов, и чем больше времени проходило, тем становилось хуже.

Для всех.

Данную ситуацию следовало прояснить, так или иначе, и сделать это следовало немедленно.

Поэтому, сразу же, выйдя от Сантаны, которую он зашёл проведать, чтобы взглянуть на Джудит и узнать, как дела у Бриттани, что по-прежнему находилась в Лайме, он вихрем ворвался в старую квартиру Курта и, едва удостоив Себастиана мимолётным взглядом, схватил брата за плечи, заставляя уронить два чемодана, и принялся тараторить: