И уж точно Курт не собирался мчаться туда только потому, что его бойфренду, наконец, приспичило проявить честность и бросить его.

– А как же твои слова о том, что ты снова выбрал бы его, всегда и несмотря ни на что? Разве это не причина немедленно мчаться к нему в Чикаго? Ведь этим ты практически признал, что всё ещё любишь его, или нет? – зло возразил Себастиан, словно давая отмашку для начала настоящей ругани и взаимных обвинений.

Но, откровенно говоря, после усилий, которых ему стоило сказать Курту всю правду, он считал несправедливым, чтобы с ним обращались таким образом.

Сантана прибежала, едва услышала их крики, и, выяснив что произошло, увела Курта, бросив на Себастиана полный гнева взгляд.

Хаммел явился на следующее утро и объявил, что они с Финном, который, как Себастиан понял только в тот момент, в ту ночь не вернулся ночевать, переезжают в другое место.

Тем же утром.

Себастиан, естественно, был против .

– Я знаю, что ты не хочешь, Себ. Но мы должны это сделать. Время пришло, ты так не считаешь? – сказал ему Курт тоном куда более спокойным, нежели прошлой ночью.

Что бы там ни было, они оставались друзьями, это верно.

Но им следовало ещё многое прояснить.

И речь шла не только о той лжи, что Себастиан рассказал Курту.

В конце концов, он был далеко не единственным, кто лгал.

Речь шла, прежде всего, о причинах, по которым он, в отличие от других, это делал.

Причинах, которые выходили далеко за пределы того, что произошло в том доме на озере.

И, тем не менее, в одном Курт был уверен.

Он не сожалел о моментах, проведённых с ним.

Они оставались важными и бесценными.

Настоящими, в том что касалось его, по крайней мере.

Однако, в то время как их расставание становилось всё более реальным, пришёл также черёд уже более серьёзных взаимных обвинений, которых Себастиан, в сущности, ожидал.

На которые даже надеялся, по правде говоря.

В конце концов, они провели вместе пять лет и разделили очень многое.

Было вполне ожидаемо, что, рано или поздно, гнев выплеснулся бы наружу.

И Себастиан в этом почти нуждался, чтобы убедить себя в том, что всё не было бесполезно.

Каждое сражение, каждая потеря, каждая ложь.

В то время как дни шли, и Курт появлялся в доме только затем, чтобы подготовить свои вещи, отделяя от вещей Себастиана, и забрать их, он понял кое-что.

В некотором смысле, помимо очевидных боли и чувства разочарования от неудачи в том, чему он посвятил много душевных сил и энергии, он ощущал также облегчение.

Полную свободу от осознания того, что теперь не нужно больше лгать и беспокоиться о том, что и кому он говорил.

Поэтому однажды вечером он сказал Финну спасибо.

Без объяснений и подробностей.

Но тот, казалось, понял, потому что ответил просто: “И тебе спасибо”, – после чего забрал коробку, подготовленную Куртом, и исчез за дверью.

Значит всё получилось.

Себастиан справился.

Он стоял на краю пропасти, боролся против бури и выжил.

А теперь мог начать всё с нуля.

Снова.

И точно так же мог сделать это и Курт.

Конечно, обоим предстояло ещё очень многое исправить, прежде всего, внутри самих себя.

Но они сумели прийти к этому моменту.

Искупления.

Свободы.

Возрождения.

Теперь ему лишь оставалось сделать так, чтобы Курт тоже понял это.

Это было невероятно.

Невероятно и восхитительно.

Одна из самых прекрасных новостей, какие он когда-либо получал.

Его песня была на шестом месте в списке сотни самых популярных хитов.

Не прошло даже недели, а она уже взлетела на шестое место.

Это, без сомнения, было великолепной новостью для Блейна.

Потому что он написал её, когда был ещё в Нью-Йорке.

Джон влюбился в эту песню, едва прочёл партитуру, и тут же захотел записать её и послать на радио, вместо Perfect.

Он был уверен в успехе, и, похоже, не ошибся.

Как, впрочем, и во многих других вещах.

Одна из которых то, что из них двоих могла выйти прекрасная пара.

И, как ни странно, так оно и было.

Блейну было хорошо с Джоном.

Ему было с ним весело.

Но, главное, ему было легко разговаривать с ним.

Даже о таких вещах, о которых он никогда не говорил ни с кем.

Не о той ночи, об этом никогда, разумеется.

Существовал лишь один человек, с которым бы он хотел или мог бы говорить о том, что случилось восемь лет назад, но того человека не было рядом.

И проблема состояла не только в том, что его не было рядом, в действительности, этот человек даже ничего не помнил, что, возможно, было благом для всех.

Но в остальном Андерсон обнаружил, что у них с Джоном очень много общего.

Во-первых, у обоих были сложные взаимоотношения с отцом, слишком жестоким и не пренебрегающим рукоприкладством.

Джон обрёл свободу, сбежав из дома в шестнадцать лет.

Блейн – засудив отца.

И в физическом плане они подходили друг другу.

Дело пока не дошло до секса как такового, но множество раз они оказывались близки к этому.

Джон сразу же дал ясно понять, что находит его весьма привлекательным и заинтересован в интимной близости с ним.

В вечер их первого свидания он практически затащил Андерсона в туалет ресторана, где они ужинали, и сделал ему потрясающий минет.

Блейн, со своей стороны, притормаживал развитие событий чуть больше.

Не потому, что не испытывал к нему физического влечения, которое имело место, и даже в избытке.

Джон был красивым парнем и умел раззадорить его.

Однако они работали вместе, и Блейн опасался, что если они зайдут слишком далеко, а потом один из двоих не захочет продолжать отношений, им станет сложно столь же успешно сотрудничать и дальше.

И потом, дело было ещё в том, что ему нравилось проводить время с Джоном, и он боялся испортить зарождавшуюся дружбу.

Поэтому он не хотел действовать поспешно.

Джон, однако, был определенно иного мнения.

Они встречались уже на протяжении двух недель, и он считал, что время пришло.

Он дал это отчётливо понять, когда появился у двери Блейна с новостями о выходе Stormy на лидирующие позиции рейтинга в обтягивающих кожаных штанах, ничего не оставляющих на долю воображения, и с небольшим пакетом, содержащим все ингредиенты, чтобы приготовить лёгкий праздничный ужин для них двоих, как сказал он.

И со своими вещами для ночёвки.

Заметив его растерянный взгляд, Джон заявил, что, если только Блейн не собирается выставить его силой, эту ночь он проведёт в его доме – с ним вместе в постели или же на диване, но он останется.

Время пришло.

Их бесспорно влекло друг к другу, и он считал, что они достаточно зрелые и рассудительные люди, чтобы быть в состоянии преодолеть возможные разногласия по работе, если что-то в их личных отношениях пойдёт не так.

Блейн по-прежнему был склонен не торопиться.

Откровенно говоря, страданий из-за любви с него было более чем достаточно.

И сейчас, когда в кои-то веки Андерсон позволил себе нечто отличное от случайного перепиха или утешительного секса с близким другом, он хотел сделать всё как полагается.

Но губы Джона на его шее, не желали дать ему передышки и вскоре сделали его куда более податливым.

Когда парень медленно переместился выше и начал касаться лёгкими поцелуями уголка его губ, Блейн напрочь забыл о кастрюле на плите и обо всех своих добрых намерениях.

Это ощущение было новым для него.

Ласки Джона, настойчивые и деликатные одновременно, говорили не только о его собственном желании, но и об уважении к желаниям партнёра, и поэтому Блейн решил сдаться.

Потому что иногда это единственное, что ты можешь сделать, просто… перестать сопротивляться.

Поэтому он закрыл глаза и позволил вовлечь себя в поцелуй, который очень скоро превратился в куда более откровенный и жаркий.