На наш взгляд, если учесть близость взглядов тех же И. Шапиро и Ч. Р. Миллса, корни важнейших проблем социально-гуманитарных наук следует искать в социальной сфере. Государство, как отмечал еще К. Маркс, есть явление классовое. Наука, обслуживающая интересы государства и крупных компаний, не может не быть классовой. Чем более социологи и другие гуманитарии превращаются в простых наемных работников, тем более от них требуется соответствовать идеологическим рамкам, установленным правящим классом (различия между олигархией международной и олигархией национальной - это различия внутри класса).
Современный капитализм, рассматриваемый как глобальная система, как способ производства, явно вступил в полосу исторического упадка. Симптомами этого упадка можно считать усиление роли сервисно-рентных отношений; резкий рост разрыва в развитии между странами ядра и периферии мир-системы, вызывающий массовую эмиграцию на Запад (которую И. Валлерстайн в свое время сравнил с Третьей Мировой войной); дестабилизацию всей системы международных отношений, приведшую к балансированию на грани ставшей вполне реальной Третьей Мировой войны; пролетаризацию большей части интеллигенции и других работников нематериальной сферы и превращение достаточно стабильного консъюмеристского "общества двух третей" в "общество половины", а то и "одной трети". На повседневном уровне все это находит свое выражение в росте отчуждения, усилении страха безработицы, бюрократизации всех сторон жизни, распространении аполитичности и иррационализма. В результате складывается весьма неблагоприятная ситуация для развития социально-гуманитарного познания.
По мнению З. Баумана, современное общество разрушает связь индивидуального и социального [7, с. 7]. Некое ощущение единства пролетариата, возникшее в начале ХХ века, все более исчезает, когда в новых условиях безработные из резервной армии труда рискуют превратиться в вечных безработных [7, с. 93]. В кризисе оказывается и ориентированная на поддержание определенных культурных стандартов система образования, т. к. жизненный успех зависит теперь от той скорости, с которой люди расстаются со старыми привычками, а не от скорости приобретения новых. Университеты все меньше являются тем местом, где приобретаются и теряются репутации. Известность заменяет собой славу и научные дипломы. Формирование устойчивой идентичности уже больше не является целью образования [7, с. 158-185].
Наконец, благодаря росту отчуждения уже на уровне повседневности мощнейший удар наносится по одному из главных принципов научного социально-гуманитарного (да и вообще научного) познания - принципу историзма. Как пишет З. Бауман, всеобщая неуверенность разрушает веру в будущее, индивидуальность и единство временного восприятия своей судьбы: "Когда господствует неуверенность, планы на будущее становятся временными и неустойчивыми. Чем слабее контроль человека над настоящим, тем меньше планов он строит на будущее - сами отрезки времени, называемые "будущим", становятся все короче, а жизнь в целом разделяется на эпизоды, которые рассматриваются один за другим" [7, с. 143]. Видимо, именно здесь следует видеть причины кризиса общественно-исторического сознания, оказывающего огромное влияние на всю сферу социально-гуманитарных наук.
Крупнейший отечественный специалист в области историографии и методологии истории Б. Г. Могильницкий в самом конце ХХ в. писал: "Порвалась связь времен. В широком общественном сознании, да и среди самих историков, утвердилось представление о коренном разрыве настоящего с прошлым, а, следовательно, и о том, что знание прошлого не может служить руководством к пониманию настоящего и предсказанию будущего - уже в силу непохожести на настоящее" [51, с. 13]. Среди причин кризиса отечественный историк отмечает и конкуренцию со стороны других социальных наук, и распространение враждебной историзму "массовой культуры", и постмодернистское превращение истории в поле для импровизаций, и сциентизацию языка историков, превращающую историю в науку для избранных [51, с. 8, 17, 21]. При этом, по мнению самого Б. Г. Могильницкого: "...радикальный разрыв с духовными ценностями прошлого, воплощенными в историческом сознании народа, ведет к прогрессирующей дестабилизации общественных отношений, и в конечном счете к провалу любых попыток социального реформирования" [51, с. 40].
З. Бауман связывает современный кризис общественного сознания с особенностями неолиберальной стадии развития западного капитализма, начавшейся с 1980-х гг. При всей важности этой стадии в развертывании кризиса хотелось бы отметить, что и ранее капиталистическая культура содержала в себе условия современного кризиса, прежде всего в своей структурной мозаичности, являвшейся прямым следствием растущего отчуждения труда. Как пишет С. Г. Кара-Мурза: "Мозаичная культура и сконструированная для ее воспроизводства новая школа ("фабрика субъектов") произвели нового человека - "человека массы". Это полуобразованный человек, наполненный сведениями, нужными для выполнения контролируемых операций. Человек самодовольный, считающий себя образованным, но образованный именно чтобы быть винтиком - "специалист"" [60, с. 139].
Таким образом, современный сциентистский кризис является прямым следствием усиления капиталистическо-бюрократического отчуждения труда. Особенностью современной России, связанной с исторической значимость в ее структурной организации так называемого "азиатского" (политарного) способа производства, является повышенная роль бюрократической составляющей отчуждения. Это хорошо известно всем гуманитариям, пишущим статьи для журналов, рецензируемых ВАК, и работающим над диссертациями. Каких только требований здесь не возникает! Одни журналы требуют, чтобы цитирование не превышало 20-25% текста, а цитирование одного автора - 6%. Конечно, текст с большим количеством цитат читать тяжело, но научные и философские тексты - это не художественная литература. Их достоинства далеко не всегда прямо связаны с легкостью стиля, достаточно вспомнить работу В. И. Ленина "Материализм и эмпириокритицизм". В некоторых науках, например в историографии, истории науки и истории философии, обильное цитирование, можно сказать, жизненно необходимо. А без этих наук трудно представить себе и развитие социально-гуманитарного познания в целом, т. к. именно они во многом обеспечивают для ученого возможность рефлексии. Как пишет С. Г. Кара-Мурза: "Именно рефлексия дает возможность поступательного движения в познании реальности - в каждый момент настоящего мы должны иметь в виду тот прошлый запас знания, который приращиваем сейчас, ибо эту новую частицу знания мы встраиваем в изменяющуюся структуру того знания, которым обладали вчера, год или десять лет назад" [65, с. 388]. Можно сколько угодно ругать кумулятивную модель развития науки, но без накопления положительных знаний и вторичной рефлексии по их поводу ни одна современная наука развиваться не может.
В других журналах пытаются четко разделить статьи по научным дисциплинам, отделить философию от истории, историю от политологии и т. д. В последнее время эта позиция нашла мощную поддержку в ВАК, потребовавшей от диссертантов, чтобы научные статьи писались только по той дисциплине, по которой готовилась диссертация, и печатались только в журналах соответствующего профиля. Интересно, а к какой научной дисциплине следовало бы отнести работу В. И. Ленина "Империализм как высшая (последняя) стадия капитализма" или книгу "Франсуа Рабле и народная культура Средневековья" М. М. Бахтина? Более вредного постановления для развития науки придумать трудно. Здесь, кстати, можно увидеть явное единство оценок и у марксистских, и у немарксистских ученых и философов. Так, Ф. Энгельс в "Диалектике природы" писал: "Подобно тому как одна форма движения развивается из другой, так и отражения этих форм, различные науки, должны с необходимостью вытекать одна из другой" [137, с. 216]. А К. Манхейм предупреждает: "Схемы специализации, изолирующие определенные аспекты реальности друг от друга с целью более детального, "местного" анализа, должны уже в самом начале их создания нести в себе некоторые черты конечного синтеза, восстанавливающего и ясно отображающего контекст исходного явления" [82, с. 235]. Очевидно, что усилия ВАК, направленные в данном случае якобы на повышение научности, на практике лишь усиливают сциентизм в самом негативном его понимании. Думается, что истоки этого сциентизма - социальные, они связаны с классовым характером государственного регулирования и особенностями развития мирового и отечественного (периферийно-сырьевого) капитализма.
