– А вы, товарищи командиры, пока мне не нужны, дайте поговорить по душам в неслужебной обстановке, – разрешил я их сомнения, бросать или не бросать на съедение чекисту своего начальника. Зампотех авиагруппы сел молча на лавку, остальные «чумазоиды» отошли чуть дальше и тоже заняли места за столом, изредка хмуро поглядывая в мою сторону. Веселье у них как рукой сняло.
– Претензии, скажем пока так, у меня к вам, товарищ военинженер первого ранга. И их много. Почему столько машин здесь скопилось? Стоят в куче прямо в степи! Ждёте японского налёта, который вас от забот по ремонту авиатехники избавит?
– Так бои же идут! Повреждённых машин много, восстанавливать не успеваем, работая не только от зари до зари, но и ночью! Какой смысл рыть капониры для них, если сегодня-завтра обратно в полки отправим? Да и нет у меня лишних рук.
– Кажется, со вчерашнего дня самолётов на площадке больше стало? Не вижу, чтобы вы их отправляли.
– Так говорю же, не покладая рук работаем! Но японцы, к сожалению, ломать успевают быстрее.
– Это очевидная мысль. Но я вам другую очевидную мысль выскажу. Как заместитель по технической части командира авиагруппы вы полностью упустили планирование порядка ремонта, чем создали скученность на центральной базе, которой может воспользоваться враг. И если это случится, то мои добрые, можно сказать, соседские замечания, могут превратиться в дело, главным обвиняемым в котором будете вы. Это не угроза, а дружеское предупреждение. У вас что, связи с полками нет? Не можете выяснить характер повреждений и соотнести с пропускной способностью базы? Пусть битые самолёты остаются в полках до тех пор, пока вы ими не сможете заняться. Ведь вы как главный врач в медсанбате, только тот спасает в первую очередь «тяжёлых», а вам наоборот выгоднее менее серьёзные повреждения исправить, чтобы быстрее машины ввести в строй. И большого количества капониров рыть не придётся, и работать будете эффективнее, разве нет? А вы чем занимаетесь? Вон, у вас масло в руки въелось, самолично в моторах копаетесь? Думаете в этом ваша задача? Вы командир и обязаны организовать работу, а не гайки крутить!
Возразить Прачику было нечего и он молча жевал кусок ржаного хлеба, уже не пытаясь оправдываться. Я же, подождав, пока боец-официант поставит перед военинженером обед и отойдёт, сменил тему.
– Товарищ военинженер первого ранга, скажите пожалуйста, что за ненормальная ситуация сложилась с бортовыми радиостанциями? До меня дошли слухи, что некоторые несознательные товарищи их вовсе снимают с самолётов.
– Бесполезный груз эти радиостанции, – хмуро заявил зампотех. – Треск и шипение одно в шлемофоне из-за помех от мотора, вот и снимают.
– А вы, стало быть, со стороны наблюдаете, не пытаясь разобраться в причинах и наладить связь?
– А я тут причём? Радиостанциями начальник связи заведует, вот пусть он их и налаживает.
– Но вы же сказали, что причина в моторе, а это ваше хозяйство. К тому же, на машинах с дизелями радиостанции работают нормально.
– Ну да, работают! – со злостью зампотех авиагруппы бросил ложку в тарелку, забрызгав супом стол. – Они и на И-16 работают, но по-разному и не на всех! Только нет у меня сейчас времени на это! Да и электриков всего пятеро, тут уж не до жиру, лишь бы мотор и приборы работали!
– Радиостанция, товарищ Прачик, ничуть не менее важна, чем пулемёты, – ответил я ровно, гася вспышку гнева собеседника, и без меня задёрганного свалившейся на него войной. – И комплектуют ею самолёты, тратя народные средства, не из пустой прихоти. В мои же обязанности входит следить за тем, чтобы вверенное войскам оружие использовалось на сто процентов своих возможностей и не допускать вредительства и саботажа. Вы меня понимаете? Догадываетесь, кто первый под трибунал пойдёт?
– Что вы меня всё пугаете?! Пуганый уже! Под трибунал? Да пожалуйста! Хоть в рядовые разжалуйте! Это мне гайки крутить не помешает, машины возвращать в строй буду, как и раньше!
– А японцы, тем временем, будут их дырявить, как и раньше потому, что воюют в составе команды против наших одиночек, которые только на земле о чём-то договориться могут. Не в том вопрос, кто и в каком звании будет гайки крутить, а в том, как побеждать будем. А вы ещё и не большевистскую позицию занимаете, сбежать с порученного вам товарищем Сталиным поста даже через трибунал готовы. И не надо на меня волком смотреть! – впервые повысил я голос, чем привлёк внимание обедающих поодаль красных командиров, и без того уже оглядывающихся на Прачика. – Вы не на допросе, хотя причин нам с вами общаться именно в такой форме более чем достаточно! Просто для меня важно, в первую очередь, наладить дело, а не наказать виновных, которые ещё исправиться могут. Имейте это в виду!
– Да поймите вы! Ничего поделать с этой бедой я не могу! – в отчаянии зампотех развёл руки.
– Но выяснить, сколько самолётов со связью сейчас в авиагруппе вы ведь можете? До вечера? А ночью мы с вами этот вопрос, в более спокойной обстановке ещё раз обсудим, есть кое-какие мысли.
На том мы и порешили.
Остаток дня я посвятил шкурному интересу. Раз «мои» парашютные бомбы здесь уже успели применить, причём, успешно, следовало собрать как можно больше письменных отчётов об этом событии. Ведь одно дело на словах рассказывать, а другое дело – документ. К тому же у меня была уникальная возможность оценки со всех сторон. В госпитале я проведал Танаку, который, приобретя официальный статус военнопленного превратился в капитана Михаиру Исибаси из Нагасаки, крещённого в православии японца, чем и объяснялось, в некоторой степени, его знание русского языка.
– Я не обязан отвечать на вопросы, – заартачился разведчик в присутствии японских лётчиков на соседних койках. – И у меня отобрали меч. Вы не держите слово.
– Напрасно вы так думаете, капитан. Во-первых, вы уже не мой пленный и мы не вдвоём в степи. Во-вторых, вы сейчас не можете гарантировать, что ваши соседи не пустят его в ход. Как только это будет безопасно для всех, оружие вам вернут. Что касается обязанности отвечать на вопросы, то давайте будем рассматривать это как услугу. В ответ, я готов поделиться сведениями, подобными тем, что поведал вам раньше. Такая сделка вас устраивает?
– Говорите, – лаконично прохрипел японец, наклоном головы дав понять, что вариант сотрудничества ему подходит.
– И вы обещаете изложить письменно во всех подробностях то, как вас разбомбила наша авиация? – уточнил я.
– Писать будете вы. Я не могу. Но автограф поставить сумею. Говорите.
– Ладно. Из тех же источников нам известно о кислородных торпедах, калибр которых значительно превышает стандартный.
– И это всё?
– Побойтесь Бога, Михаиру, это один из самых охраняемых секретов вашего флота!
– Я в этом не уверен…
– Ну, конечно, откуда вам, сухопутному, знать о стратегии разгрома превосходящих линейных сил флота противника в ночном торпедном бою! – усмехнулся я в ответ. – Но вы, капитан, обещали, извольте выполнять.
Японец не стал пытаться выжать из меня ещё что-нибудь и детально описал воздушый налёт и эффект, произведённый бомбами ОШАБ-50. Записывать под диктовку и рисовать схемы мне пришлось более часа, подробностей хватало с лихвой, и я был сам уже рад тому, что Исибаси в конце фразы «с моих слов записано верно», насколько мог аккуратно, иероглифами изобразил свою фамилию.
Куда как легче было с лётчиками эскадрильи Р-5 ночного бомбардировочного полка, доехав в который, я просто поставил задачу, пообещав забрать отчёты позже. А пограничников, ездивших на повторную зачистку, превратившуюся за отсутствием боеспособного противника в обычный сбор трофеев, попросил озадачить рапортами Булыгу, связавшись с ВРИО начальника особого отдела армейской группы по телефону. Эх, самому бы съездить туда с фотоаппаратом! Прихватить какого-нибудь корреспондента, из тех, что отираются на Хамар-Даба! Вот тогда у меня будет полный комплект! Но увы, более насущные заботы не дают.