— Прошу прощения, мистер Кальтц, но тренировки в самообороне требуют много времени. Вы же знаете, что бокс и элементы карате требуют непостижимо много сил. Я хочу, чтобы меня, мистер Кальтц, так же, как и вас, считали одним из самых сильных в школе, — Браво, Грей! Доказано.
— Ох, ну тебе до меня ещё далеко. Ладно, садись с мисс Уизли, — сказал он, улыбаясь.
Прекрасно. Сдерживая улыбку, я дошёл до места. Она не смотрела на меня. Я сел — её глаза, вновь, не глядят в мою сторону. Я в наглую начал смотреть на неё. Чёрт, она так близко… Её щёки запылали, а губы приоткрылись, когда она резко вдохнула. Я её волную — это чертовски хорошо. Закрыв на секунду глаза, она повернулась ко мне.
Действуй, Грей!
— Привет, — сказал я.
— Почему ты так пялишься на меня? — вот это поворот!
Блядь, что она себе возомнила?
— Никто ещё не упрекал меня в этом. Каждая девушка в этом классе мечтает, чтобы я на неё так смотрел, — сказал я холодно, но страстно, добавив, как приправу, в свой очаровывающий взор, равнодушие.
Она ухмыльнулась, давая понять: игра началась.
— Если я девушка, то не каждая, — произнесла она.
— Очень остроумное замечание, мисс Бука.
— Очень идиотское обращение, мистер Зануда, — вскинула брови она, — Хочешь поделюсь тем, о чём я мечтаю?
Да эта красотка дерзкая. Она мне нравится. Люблю тех, кто хотят казаться грязными сучками, а на самом деле — невинные девы. Что ж, малышка, давай…
— Ну же?
— Я мечтаю, чтобы ты на меня не смотрел вообще, — она изогнула идеальную бровь, немножко выпятив нижнюю губу, по которой хотелось… надавливая, медленно и деловито провести большим пальцем… А затем, своим большим членом.
Ох, блядь. Как хорошо, детка, что ты не знаешь, о чём мечтаю я.
— Не все наши мечты сбываются, — сглотнул я, — Я бы тоже хотел поделиться с тобой своими мыслями, но это мечта неосуществима. Боюсь, что ты меня превратно поймёшь. Я же не настолько борзый, куколка.
— Я тебе не «куколка», — выплюнула она.
— А что? Всё ещё гусеница? — нахмурив брови, на полном серьёзе спросил я.
Она прыснула и ехидно улыбнулась.
— Ты, действительно, подонок или притворяешься?
— А ты как думаешь? — мне было нужно её мнение.
— Я склоняюсь к первому, — подняла одну бровь она.
— А ты действительно такая борзая и бесстрашная или это маска?
— А ты как думаешь? — с иронией, копируя мою интонацию, спросила она.
— Я надеюсь на второе, — прогоняя смешинки из её глаз, произнёс я.
Она долго и пристально смотрела на меня. Немного растеряно. Она не ожидала этих слов. Боже. Её глаза. Я понял, что не могу оторвать от них взгляда… Не знаю, сколько времени мы смотрели друг на друга. Если это ни искра, ни буря, ни любовь с третьего взгляда — я не знаю, как это можно назвать.
— Мистер Грей, может быть, вы и мисс Уизли поиграете в гляделки в другом месте, а сейчас послушаете урок?
Она сразу, — беспощадно для меня, — повернулась к преподавателю и попросила прощения; я неотрывно продолжал на неё смотреть. Мистер Кальтц не изрекал урока, видимо, он смотрел на меня. Плевать. Я хочу и буду на неё смотреть. Мне это нужно.
— Мистер Теодор Грей, встаньте! — услышал я голос раздражённого Кальтца, и, переборов себя, перестал смотреть на Айрин, поднялся с места.
— Следуйте за мной, — сказал он и вышел из кабинета.
Слышались перешёптывания во всём классе. Одна Айрин молчала, отвернувшись от меня к окну. Но когда я обернулся — мисс Дерзость смотрела на меня. С надеждой. С сожалением. И с чем-то ещё… Мне не дано было понять этого взгляда в ту же секунду.
Когда я подошёл к учителю, он сообщил, что сейчас же отведёт меня к директору.
Ох, Грей, плохи твои дела…
Возвращаться домой — после ужасного унижения в кабинете директора — я решил пешком. Меня отчитали по полной программе. Вспомнили всё: разбитое мячом окно в спортзале, когда я был в третьем классе, измазанные краской стулья в актовом зале, когда я был в пятом классе, зачитывали список прогулов за всю мою школьную жизнь… Если бы я был хамом, я бы припомнил им, что вместо одного разбитого окна в спортзале, папа заменил все восемь, вместо трёх измазанных краской стульев, папа заплатил за пятьдесят. А прогулы есть у всех. К тому же, я доучиваюсь здесь последний год. Этот долбанный 11 класс и свобода…
Я уже шёл по подъездной дорожке к нашему дому, как зазвонил мой iPhone. Внимание, телефонный маньяк. Осторожно — Фиби.
— Слушаю, — бросил я.
— Тед, ты где? Сойер и папа уже приехали за нами.
— Я почти дома. Осталось три шага. Два. Один. Всё. Я дома.
— Идиот. Почему ты не предупредил папу, что дойдёшь пешком?
— Потому, что папа бы спросил: «Ну что, сильно ли ты протёр штаны за сегодняшний день? Ничего не натворил?» Я бы в ответ мудро промолчал, потому как врать не хорошо, а говорить, что меня вызывали к директору — самоубийство. Тогда, отец бы сам позвонил миссис Сандерс и — та-дам — всё узнал. Так что, я решил лишний раз на глаза не попадаться.
— Это правильно. Папа сейчас не в настроении. Звонил его друг, бывший начальник охраны.
— Тейлор. В чём дело?
— У Гейл, у его жены проблемы с сердцем, он везёт её на лечение во Францию. Папа звонил тёте Мие и договаривался о проживании для него. Но есть ещё одна новость. Более хорошая. Поскольку дочь Тейлора, Софи, очень переживает, он не хочет оставлять её одну, так что, она приедет из Мюнхена к нам — завтра.
— Круто. Спасибо за последнюю новость.
— Не за что. А почему тебя… — я знал, что она хотела спросить — и не дал ей закончить этого вопроса.
Нажал «отбой». Хрен её знает, а если бы папа услышал? Будто специально. Но что касается новости о Софи, то это — прекрасно. Мы так давно не виделись. Она старше меня на семь лет, но всегда относилась ко мне тепло, иногда поучала меня. Я помню её хорошо. Она — одно из самых ярких воспоминаний детства. Белокурая, с милой улыбкой и карими глазами. Последний раз, мы общались 12 лет назад. Мне было шесть. Мой день рождения. Она подарила мне мягкого медвежонка, а потом сказала, что вместе с папой и Гейл уезжает в Мюнхен. Навсегда. Я трудно принял это. Когда я спросил почему, то она ответила, что её папа будет работать в Мюнхенском министерстве обороны, и все дела. Для меня, маленького мальчика — это было первое расставание с другом. Мама рассказывала, что я даже плакал ночами. И вот, через несколько часов — мы увидимся. Странная штука — жизнь.
Я думал об этом, сидя в своей комнате. Потом, принял душ и приготовил сумку к походу в спортзал. Решив немного обезопасить себя, я хотел сказать маме о том, что меня вызывали к директору и она не напоминала папе обо мне. Анастейша суетилась на кухне, запахи стояли волшебные. Когда мама дома — нет еды из ресторана и рук нашей очень неплохой домработницы — Брэйли.
— Привет, мам, — сказал я.
— О, Тедди, привет! Я не слышала, как ты вошёл. И уже переоделся. И с рюкзаком. Опять, к Бастилю?
— Да. Спорт есть система. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Было бы превосходно, если бы сейчас я не стояла у плиты, а была на работе. Но здесь надо сказать «спасибо» твоему папе. Кстати. Почему ты не поехал с Фиби и папой?
