Через час, я уже сидела в пустом ресторане, за накрытым полезной едой, обильным столом. Моей визави выступала Элена, которая постоянно говорила, забыв о еде, о том, насколько я всё неправильно делаю, неправильно одеваюсь, неправильно думаю, неправильно живу. Честно, мне было легче от каждого её порицания. Я узнавала, насколько я должна быть самокритична и насколько должна любить себя. Как это возможно?

— Я не идеалистка, — коротко перебила её я.

— Ужасно жаль, Айрин. Выкинь образ подбитой лани из себя. Не жди этого подонка, как Божьей благодати.

— Я и не жду. Элена, после того, что я вчера пережила, я… Я чувствую к нему лишь злость. Злость на него, на себя, я… Я не знаю, как справиться с этим… И если ты думаешь, что мне нравится страдать и я мечтаю быть такой, вырывать волосы из-за него на голове, плакать, унижаться — ты ошибаешься. Я просто хочу быть счастливой. Мне надоело быть грустной! Спустя пять лет я это поняла!.. Хайден убеждает меня в том, что он не такой уж и урод… Ты принижаешь его к земле, а она возносит его до небес. Я разрываюсь. Я устала, Элена. Устала!

— Оу, вот в чём дело… Хайден. Твоя мягкосердечная мамочка-лапочка. Какими словами она заставляет тебя верить в него, как всевышнее проведение? Что она тебе говорит, чтобы держать тебя так, связанной по рукам и ногам?! «Айрин, милая, ты так много страдала! Пострадай ещё немного, может он образумится, переменится, у него вырастут крылья и вы будете скакать по радуге на единорогах!» Что-то в этом духе?! Ты веришь в эти сказки? Айрин, жизнь — это не прекрасная мыльная опера, а череда потерь и разочарований, напоминающих по жанру драму. Привыкай к этому.

— Я уже привыкла. И мне надоело.

— Знаешь, что тебе надоело? — её холодные, ледяные глаза впились в мои, — Тебе надоело быть одной, Айрин. Тебе надоело ждать, когда тот ублюдок вернётся в твою жизнь. Тебе надоели твои проблемы. То, как ты себя накручиваешь. Тебе надоело это. И тебе нужны изменения… Что могу сказать, так это то, что в Голливуде запись твоего танца тщательнейшим образом рассматривается. В любой из ближайших месяцев тебе могут предложить новую жизнь… Я дам тебе один совет, — её взгляд смягчился, как и тон. Она взяла мою руку и крепко сжала, — Дам совет не так, как подруга подруге, а как… Как мать дочери. Не упускай шанс на новую жизнь, едва судьба преподнесёт его тебе… Не отказывайся, ради миража. Ради прошлого. Это прошлое того ни капли не стоит. Поверь мне, Айрин.

Отказаться от того, ради чего я жила все прошедшие годы? Отказаться от… От смысла жизни?! Отчего она хочет, чтобы я отказалась? Я не понимаю ничего… Ровным счётом — ничего.

— Элена, я…

— Айрин. Послушай… Ничего не может быть, как раньше. Ничего. Надо просто с этим смириться.

— Почему ресторан закрыт? — резко перевела тему я.

— Потому, что его сегодня снял Кристиан Грей, для сердечного разговора с сыном и невесткой… Видимо, будут изучать детали. Обговаривать всё к свадьбе. Ты можешь остаться и понаблюдать, — Элена широко улыбнулась.

— Уволь меня. Спасибо.

Я встала со своего места, резко утёрла уголки губ и руки салфеткой, и, оправив платье, произнесла:

— Спасибо за обед, Элена. Я его не забуду.

— Подумай о том, что я тебе сказала. Твоя боль должна отпустить тебя.

Боль должна отпустить. Должна. Я пыталась не умереть в ту секунду, пока со всем усилием растягивала губы в улыбке. От невероятных, острых уколов вдоль линий губ, мой подбородок слегка дрожал.

— Увидимся, — я сказала это еле слышным, хриплым от сухости во рту голосом, и поспешно начала делать шаги из ресторана.

Одно мгновение — и мне пришлось застыть на полпути. Первым, кого я заметила — был мистер Кристиан Грей. Рядом — шла Анастейша. Её спутник, видимо, на что-то ей жаловался, из-за чего она то закатывала глаза, то пытаясь унять страдальческий взгляд, говорила что-то чётко и размеренно. Я ненадолго остановилась и обернулась на тот столик, где мы сидели с Эленой. Её уже там не было, а официант в красивом тёмно-синем костюме освобождал стол от тарелок и остатков обеда. Я терпеливо постояла у колонны, пока чета Греев вплыла в зал и была встречена промоутером. Теодора и Даниэль рядом с ними, к моему счастью, не было. Глубоко вдохнув, я вышла на свежий воздух.

Острота и шипучесть самого горячего месяца лета пронзила носовые пазухи. Асфальт буквально плавился под солнечными лучами; лёгкие шаги, усыпающие дорогу стуком моих дорогих каблуков, постепенно смешивались с городским шумом… Несколько секунд — и я снова замерла, глядя, как Ауди — та самая, та самая Ауди, где прошли одни из лучших мгновений нашей с Тедом юности, любви, страсти, — быстро проплыла мимо проспекта, заняв место на парковке, рядом с машиной Грея старшего.

Всё перевернулось в моей груди, когда крыша опустилась. Даниэль сидела по одну сторону от него, в вальяжно-гламурной позе и гладила его чёртову щёку. Я вернулась на пять лет назад, в тот самый день, когда любовь — со скоростью геометрической прогрессии разрасталась в моей душе, — тогда, когда я увидела, как бережно он вытаскивал её из машины. Вспомнив тот горький опыт, я побоялась, что он снова может заметить меня и уверенно спряталась за одной из стеклянных стен торгового комплекса. Эта грёбаная пара, эти звёзды без Оскаров, мило улыбаясь друг другу, выползли из машины… Возможно, он трахал её вчера ночью, пока я страдала. Да чёрт, просто не может быть иначе! Эта сучка настолько пропитала своим ядом его пустой мозг, что он полностью потерял соизмерения контроля с совестью. Врёт в глаза. Ненавижу!

Даниэль, всеми своими жестами походя на мартовскую кошку, коснулась своими губьями его щеки, скулы и засосала мочку его уха; что-то очень трепетно прощебетала и, смотря на него, как на я на сладкую вату в шесть лет, провела рукой по его густым волосам. Своими. Пальцами. Через. Густоту. Его. Шёлковых. Бронзовых. С отливом каштана. Волос.

«Сука», — подумала я, стиснув зубы.

Мысли о том, что мне говорила Элена — отпустить прошлое, избавить себя от тревог и тяжбы в мыслях о потерянном — вот, что сдержало меня от желания подойти и ударить эту сладострастную любительницу мужских ушей. Чёрт, у меня даже хватает воли не стиснуть зубы, не сжать кулаки, не зарычать и не наброситься на Грея с ударами. С виду — я просто живая утопия. Нельзя выразить словами ту непомерную гордость, которую я за себя испытывала. Что был вчерашний вечер?.. Вспышка, интрига, пустая болтовня. Если раньше в меня нужно было вкачивать подобные мысли, то сейчас — по его спокойному лицу, по расслабленной походке рядом с этой дрянью можно было понять, что он уже не тот. Он не тот. Он просто застрял в лапах этой твари.

Дождавшись, пока они скроются за главными дверьми ресторана, я понеслась в антикварный магазин комплекса. Осмотревшись, я увидела тёмную, тяжёлую металлическую скульптуру, больше похожую на кочергу.

— Дайте мне это, — я посмотрела на продавца и указала подбородком на сие великолепие.

— Оу, эта кочерга принадлежала дому графа Иствуда и…

— Мне всё равно.

— Я веду к тому, что это действительный антиквариат XVII века…

— Я понимаю это, иначе бы я не зашла в этот магазин. Моя мать — владелица лучшего ресторана в Вашингтоне, расположенного в этом самом комплексе. Я могу себе позволить всё антикварное снадобье для камина, если того пожелает моя душа и неустойчивая сейчас нервная психика. Вы меня задерживаете, я веду к этому!