Кристиан пожал руку Максу, и, подмигнув ему, произнёс:

— Я зауважал вас, мистер Родригес. Вы теперь не то, кем были в Портленде. Надеюсь, моя любимая племянница обретёт счастье рядом с вами, — Кристиан поцеловал в щёку Эву, а я повторила его жест.

Потом, поцеловала в щёку Макса, шепча поздравления ему на ухо. Когда я немного отодвинулась от него, то увидела, какими испепеляющими глазами глядел на меня Кристиан.

Боже. Мой любимый помешанный на обладании ревнивец…

— Я буду рад преподнести вам подарок от нас, — произнёс Кристиан, и достал из внутреннего кармана пиджака конверт, — Здесь месячный тур по Италии на двоих. Всё полностью оплачено. Вы можете в любое время посетить тур-агенство, фирма которого указана на конверте, и, воспроизвести свой медовый месяц тогда, когда вам будет удобно.

Пара благодарно взирала на нас.

— Это как раз то, что нужно, — принимая конверт, произнесла Эва, — Спасибо большое.

Она поцеловала каждого из нас по отдельности. Мы грелись в счастье, которое она выплёскивала. В счастье, которое они излучали. Они вдвоём.

— Может, мне что-нибудь передать Теду? — спросил вдруг Макс.

Видимо, он достаточно проницателен, чтобы заметить в глазах Кристиана блуждающую просьбу, которую он не решался озвучить.

— Скажи ему, что мы очень скучаем, — прошептала я.

— И что Фиби вернулась в Сиэтл, — произнёс радостно Кристиан.

Эва радостно завопила, вешаясь на шею Максу.

— В таком случае, — Эва подняла брови, — Мы приедем в гости и притащим его с собой.

— Постараемся, — немного сдавленно, но не лишая свою жену возможности улыбаться, произнёс Макс, многозначительно заглядывая в глаза Кристиана.

Видимо, он всё знает. Это заставило меня поёжиться, вспомнив, как Теодор покидал наш дом.

Вскоре, мы, вместе с другими гостями, проводили счастливых новобрачных, крича всякие поздравления, пока машина прокатывалась по двору, увозя их в аэропорт. Попрощавшись с семьёй, мы с Кристианом тоже покинули дом Элиота Грея. Нас ждал Сиэтл. Ждала Фиби. Ждала новая и, я искренне верила — счастливая жизнь.

Фиби

После встречи с мамой, что-то во мне перевернулось. Она была настолько опустошённой, похудевшей, измученной… А новость об отце — и вовсе расстроила меня. Моя наставница — Мария, игуменья в женском монастыре аббатства, в котором я провела ровно пять лет, призвала меня к себе после вечерней молитвы и серьёзно поговорила со мной. Она объяснила мне то, что вовсе меня не хочет выгонять, что я полюбилась ей, поэтому — ей меня жаль. И жаль мою маму… Она сказала, что сострадание и уважение родителей своих — есть высшая благодетель. Помощь, в которой нуждаются мои родные — должна быть для меня на первом месте. Мария дала мне понять одну важную истину: любой человек, каким бы он ни был — нуждается в прощении и помощи.

Я не могла не прислушаться к ней. Наставница уверила меня в том, что здесь всегда мне будут рады, но тому миру, который грязнеет и увядает в горести и печали — я нужна на много больше. Если я буду соблюдать все заповеди в мирской суете, ходить в церковь, и — самое главное — думать и помнить о Боге — я обязательно спасу свою душу. И обязательно соединюсь с Адамом, когда окажусь на другой стороне вселенной.

Главное, что я смогла обрести в монастыре — это душевный покой и спасение от скорби, бушующей и затмевающей разум. Заставляющей грешить — злясь и проклиная всё вокруг.

Монастырь научил меня этому. Господь не даёт испытаний, которые мы не сможем вынести. Это я знаю точно. И я готова пронести эту истину в себе.

Днём я прилетела в Сиэтл, благословленная матушкой Марией. Когда я вошла в свой отчий дом, я с трудом сдержалась, чтобы не согрешить и не поддаться унынию и горьким слезам. Дом казался мне таким опустошённым, таким холодным, что сердце во мне замирало. Новая домработница — как она представилась мне — Ким Слэйви приняла мои вещи, но не была слишком многословна. Да и я не хотела и ни с кем говорить, моим главным желанием было скорее увидеть отца.

С ужасной тоской, скребущей моё больное сердце, я отправилась искать отца по всем больницам и клиникам. Не знаю, что меня подтолкнуло на такую глупость — не спросить у Ким, в какой именно больнице, в полном одиночестве лежит мой бедный папа.

Мне было непривычно ходить по живым улицам, наполненным машинами и людьми. Было непривычно ходить без чёрной и свободной рясы. Я одела сарафан в пол, с рукавом три четверти. Это было не так, как я одевалась последние пять лет — но, по крайней мере, не могло вызывать изумлённых и странных взглядов, которое бы одеяние монахини мне обеспечило.

Я бродила из больницы в больницу, из клиники в клинику, но везде получала один и тот же неутешительный ответ: «Мистер Кристиан Грей не лежит в терапевтическом отделении нашей больницы». И только лишь когда ночь легла на окрестности Сиэтла — и я пришла в клинику имени Роберта Флэера — одной из самых первых по респектабельности, находящуюся почти что за городом, мне улыбнулась удача. Ну, почти. Мне сказали, что я смогу увидеть мистера Кристиана Грея только завтра утром, так как он сейчас на очень важных процедурах, направленных на восстановление работы сосудов. Мне пришлось лишь со вздохом смириться…

И вот, сейчас — я сижу в больнице на кушетке, оперев голову о стену и прикрываю глаза. До дома я не дойду ночью — во-первых, это опасно, а во-вторых, вряд ли я выдержу это физически. Я поняла, что смогу переждать здесь до утра.

В эти секунды, мне много, что вспомнилось… Панихида и траур, который был объявлен в Америке, и, в большей степени, в штате Вашингтон, когда самолёт разбился. Тело Адама, как и ещё сорок тел погибших так и не нашли, зато всплыло тело Софи, некоторые предметы багажа… И вещи Адама тоже. Видимо, судьба сжалилось надо мной и тело Адама не было обнаружено потому, что я сошла бы с ума. И проводила б эти годы не в монастыре, а в психушке. Наверняка, это не с проста. Господь не хотел, чтоб я помешалась. Он знает, что я ещё для чего-то нужна и на что-то гожусь.

Я почти засыпала, сидя на кушетке, но вдруг, мне показалось, что я падаю — я очнулась от дремоты. Мне слышались голоса, и, в гуле прочих, голос… Такой знакомый голос… Я обернулась в сторону коридора и замерла. В компании трёх врачей в белых халатах шёл… Господи, этого не может быть. Это мираж. Видение. Сон. Я сплю, верно?.. Естественно. Я сплю.

Но голос навязчиво приближался вместе с той фигурой, что я видела. И я поняла, что это мне не мерещится, когда он… когда Адам Флинн замер. И стоял молча, а врачи, крутившиеся вокруг него остановились, продолжая что-то говорить, но мне было всё равно. Обросший. Чёрные кудри уложены в идеальной причёске. Загорелый. Холёный. И те глаза — карие и полные тоски. Тоски, смешанной c счастьем. Моё сердце почти не билось. Я почувствовала, как подкашиваются мои ноги и я падаю, но… Одно единственное мгновение — и я оказываюсь в руках собственного миража. Собственного воображения.

— Мистер Флинн-Криг, вы подоспели вовремя, — говорил кто-то из врачей.