Ой. Что делает отец Макса здесь?!

— Я так не думаю, Хосе, — в глазах моей матери бродили льдины, — Моей дочери сегодня не до шуток.

— Всем сегодня не до шуток, — прибавил отец, зло сверкая глазами.

Люди перешёптывались. Смешки мешались со вздохами, везде гнездилось всеобщее непонимание и самое настоящее замешательство. Однако, спустя несколько унизительных секунд воцарилась тишина… Я не понимала, в чём дело, пока не увидела заходящего в комнату Тору. Человек, которого я сейчас, не задумываясь, предала, смотрел на меня поразительно спокойно. Слишком свойственно японскому темпераменту. Чёрные глаза его, как обычно, блестели, но — как всегда — не выдавали подноготной ни единой извилины его души. Точно он был в чёрных очках.

— Дайте ему объясниться, — разделяя каждое слово, резким тоном с поразительным японским акцентом, проговорил он.

Это повергло меня в шок.

— Тору, дорогой., — начала щебетать мама, но он прервал её — бросив пронзительный взгляд.

Она замолчала, немного отступая. Тору занял её место, встав прямо напротив Макса.

— Говорите, — произнёс он, смотря в глаза своему визави.

Его голос звенел в тишине огромной гостиной старого особняка на улице Сен-Бенуа. Макс крепче сжал мою руку.

— Если вы никогда не любили, вы не поймёте меня, — начал он, медленно отрывая взгляд от Тору, — И я говорю об этом не только вам, — он кивнул в сторону несостоявшегося жениха, а затем, принялся рассматривать всех, кто находился в комнате, — Я говорю это всем, потому что не хочу ничего скрывать. Я не хочу скрывать того, что люблю Эву Грей. Почему? Потому что это правда.

Сердце во мне резко дрогнуло.

— Я не хочу скрывать своего желания жениться на ней. И это не просто громкое заявление — я готов хоть сейчас. Это правда. Здесь нет шуток, отец, — Макс посмотрел на Хосе, — Я борюсь за то, что люблю, потому что не хочу повторять твоей ошибки. Мама говорила мне, что ты никогда её не любил, поэтому ваш брак не выдержал и дал глубокую трещину. Потому, что ты ходил налево. Ты находил себе женщин — новых и новых, предаваясь пустым утехам тела и помутнения разума, дабы избавиться от воспоминаний, от груза совершённой ошибки. Стараясь высечь из памяти женщину, которую ты когда-то любил, и, быть может, любишь до сих пор. Но это уже неважно. Уже поздно. А я… Я — везунчик. Я успел. Я заскочил в последний поезд счастья, в его последний вагон на полном ходу, а это удаётся немногим. Да, я успел и… Она со мной, — Макс повернулся ко мне, заглянул в глаза, из которых дождём вытекали светлые слёзы счастья, — Эва со мной. Она плачет, потому что счастлива. Она брызжет счастьем. Посмотрите на неё! — воскликнул Макс, — Все вы смеётесь, улыбаетесь, но у каждого за спиной камни, на сердце камни, в голове камни. Нет никакого счастья. Вы напрочь забыли об этом понятии, заменив его словом «деньги». А что они значат, когда вы не человек, а статуя, наполненная цементом вместо чувств и эмоций? Ничего… А я… Я просто люблю её и никто не смеет осудить меня за это. Только поаплодировать… Но даже сейчас, наперекор всему вы уверены, что Тору принесёт ей больше счастья, чем я. Знаете? Ни хрена! Или нет, если я угадал, что счастье для вас — деньги. Что ж, открою секрет. Эва не продаётся. Она живая и верит в любовь. Верит в счастье. А для человека, который искренне верит, нет никакой помехи в приобретении того, во что он верит. Я обрёл. Эва тоже. И если вы попытаетесь оторвать нас друг от друга, то серьёзно навредите не только нам и своей совести, но и всему миру в целом. И это тоже — не пустые слова и не шутка. Смотрите сами: на этой планете станет на одну счастливую семью меньше, а на две несчастных — больше. К тому же, вы конкретно подорвёте демографию, так как мы с Эвой собираемся стать многодетными родителями, ведь… мы были единственными детьми в своих семьях. Знаем, что это чертовски скучно… Но к счастью, мы не выросли эгоистами. Мы знаем, что такое любовь, — Макс крепко сжал мою руку и поцеловал в лоб, а я с неимоверным трудом держалась на ногах, — И мне очень жаль, если мои слова утекли в пустоту. Жаль, если я говорил со стенами.

Макс закончил. Тишина затягивалась, становясь всё более насильственной. Я утёрла свободной рукой слёзы, а вторую Макс сжал ещё крепче. Кажется, этих рук уже не расплести. Я поглядела на Тору. Он пристально смотрел на того, кто столь пламенно отстаивал моё право на счастье.

— Я не хочу быть разрушителем, — проговорил он каждое слово по отдельности, разделяя их мощными ударениями на последний слог, — Если бы вы были глупы, я бы приказал своим людям вышвырнуть вас, но это не так. Мне нужна жена, которая не обязана любить меня, но и не должна любить другого мужчину. Я не хочу быть зеркалом, которое будет позволять собственной женщине видеть отражение того, кто вызывал в ней эти чувства. Меня учили двум вещам, называя их наиболее важными в жизни — уважать других и не плевать в душу. Но и вы меня уважаете. Эва тоже. А душа у меня, в отличие от многих сердечных, как колодец. Сухой колодец. Мне всё равно. Это третья черта. И она лично моя. Я сам воспитал её в себе.

Пока я стояла, как вкопанная, Макс крепче сжал мою руку, а Тору обернулся к остальным.

— Мы слишком задержались. Церемония состоится. Но сегодня жених не я, а он.

Сердце пропустило тяжёлый и глухой удар в груди. Раздались шокированные и восхищённые вздохи.

— Вы выиграли, — произнёс Тору, демонстративно достав ювелирную коробочку с обручальными кольцами из внутреннего кармана пиджака, дал её Максу, — Бесспорно выиграли, — проговорил он.

Попросив оркестр продолжить играть, несостоявшийся жених удалялся в сад, привлекая за собой большую часть гостей. Мои мама и папа с лёгким разочарованием, расстройством и двойственным обвинением смотрели на меня. Хосе выглядел растерянным.

Я подошла ближе к ним, ведя Макса за руку за собой. Счастье разрывало меня изнутри. Мне было нужно, чтобы они это знали. Чтобы они видели, что происходит со мной. Видели, как я…

— Я люблю его!.., — воскликнула я, смотря в глаза сначала маме, а потом папе, — Я счастлива, разве не видно? Пожалуйста… Я никогда ни о чём не умоляла вас. Никогда не просила разрешение на что-то, но сейчас… Я люблю Макса. Так позвольте мне быть рядом с ним. Быть счастливой так и дальше!

Мама посмотрела на отца, а он на неё. У неё начали вытекать слёзы из глаз. И она сдалась… Сначала, она крепко-крепко обняла меня, поцеловала в щёку. Затем, заключила в объятия Макса, чего и он, и я не ожидали. Папа не мог стоять в стороне — немного ошарашено посмотрев на наши зажимания, он присоединился к нам. Позже, по-мужски пожал руку Максу, и, наклонившись у его уха, тихо, но так, чтобы я слышала, проговорил:

— Обидишь мою дочь — отрежу твои яйца и украшу ими новые туфли Эвы.

— Понял, — отточено и быстро произнёс Макс.

Хосе молча пожал руку своему сыну, а затем, поцеловал мою руку. Я покраснела от этого, счастливо улыбаясь. Он ушёл в сад…

А дальше, всё пошло как в сказке. Так, как я видела в своих снах и представляла миллион раз под ряд. Всё шло по плану, только со сменой главного героя — он именно тот, кто мне был нужен. Папа вёл меня по руку к Максу, который, как кстати, был в шикарном костюме. Мы произнесли клятвы друг другу — Макс вновь импровизировал, но — как всегда — казался мне прекрасным. Мы надели кольца, а потом — очень долго целовались, едва были объявлены «мужем и женой».