Пройдет немного времени, и Мальборо скрепя сердце даст свое согласие на брак.
Но это еще не все. Когда принципиальные одобрения были получены, влюбленных ждало новое испытание – согласование условий брачного договора. Должно будет пройти девять лет, прежде чем в 1882 году в Соединенном Королевстве примут закон, защищающий финансовые права женщин в случае развода72. А до этого представительницы прекрасного пола не обладали никакими правами на имущество супруга – одно из наиболее ярких и непонятных противоречий Викторианства, эпохи, во главе которой стояла женщина.
Для практичного Джерома, исповедующего прогрессивные экономические взгляды Нового Света, подобное притеснение женщин было неприемлемым. Начались утомительные обсуждения: кто, кому и сколько передает для совместной жизни? Споры продлились полгода и завершились лишь в апреле 1874 года. От Леонарда молодожены получили в приданое пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, что давало им две тысячи фунтов годового дохода. При этом одна половина от общей суммы и дохода принадлежала лорду Рандольфу, другая – его супруге. Еще тысяча сто фунтов годового дохода гарантировал герцог Мальборо73. Последний также уплатил долги своего сына и предоставил молодоженам небольшой особняк в Лондоне.
Церемония бракосочетания состоялась 15 апреля 1874 года. Местом ее проведения стал не Лондон и даже не Англия и не США. Молодые люди расписались в Париже, в здании британского посольства, в доме номер 39 по улице Фобур Сент-Оноре. Именно в Париже Дженни провела большую часть времени после знакомства с суженым на острове Уайт. Несмотря на то что церемония проходила под руководством капеллана посольства преподобного Эдварда Форбса, никаких документальных свидетельств в посольстве о том, что свадьба действительно имела место, не сохранилось. Официальные документы были оформлены дипломатической миссией США74.
Не считая этого исторического курьеза (дипломатическая миссия США регистрирует браки, только если оба молодожена являются подданными этой страны), виновникам торжества было приятно сознавать, что они скрепили себя узами брака в здании, которое принадлежало сестре Наполеона принцессе Полине Боргезе (1780–1825). После падения Бонапарта в посольстве некоторое время проживал также герцог Веллингтон (1769–1852).
В остальном церемония мало походила на то, о чем мечтали невеста и ее мать. Как-никак, Дженни была первой дочерью миссис Джером, которая выходила замуж. Леонард, конечно, устроил пышный обед. На невесте было роскошное платье из белого атласа, украшенное алансонскими кружевами, белые шелковые чулки, белые атласные туфельки и длинные лайковые перчатки. Отец также позаботился и о гардеробе дочери: двадцати пяти сшитых в Париже платьях, семи французских шляпках и множестве тончайшего вышитого белья75. Однако, несмотря на все эти роскошные детали, марьяж все равно на порядок уступал аналогичным торжествам того времени. Хотя само событие было весьма примечательно. И не только потому, что в Париже скреплялся союз, породивший будущего спасителя Британии. Оно было интересно и тем, что это одна из первых международных свадеб эпохи, когда благородная кровь Соединенного Королевства объединялась с капиталом Нового Света. Бывший премьер-министр Генри Джон Темпл, 3-й виконт Пальмерстон (1784–1865) как в воду глядел, когда, упоминая состоятельных американок, скажет: «Еще до конца столетия эти умные, красивые женщины станут дергать за ниточки половину правительств Европы»76. Одним из красноречивых напоминаний о том, что молодожены были близки высшему свету, является тот факт, что шафером жениха стал личный секретарь наследника престола принца Уэльского Фрэнсис Ноллис (1837–1924).
Принц Уэльский, будущий король Эдуард VII (1841–1910), также сыграл не последнюю роль в том, чтобы бракосочетание состоялось. По его скромному мнению, Уинстон Черчилль был обязан жизнью именно Его Королевскому Высочеству.
– Если бы не я, этот молодой человек никогда не появился бы на свет, – скажет он своему другу, лорду Реджинальду Бальёлу Бретту, 2-му виконту Эшеру (1852–1930).
– Почему, сэр?
– Герцог и герцогиня Мальборо были против брака Рандольфа, – объяснит король. – Именно благодаря мне они уступили77.
«Бросалось в глаза»78 отсутствие на мероприятии родителей лорда Рандольфа. Официальной причиной отказа посетить церемонию послужило неважное самочувствие герцогини Мальборо. Хотя все присутствующие прекрасно понимали, что дело не в этом. Джон Уинстон Черчилль так и не смог смириться с этим браком. Накануне «одного из самых важных дней» в жизни своего сына он направил ему небольшое послание, в котором пожелал «совместное счастье тебе и твоей супруге». Упрекнув отпрыска в том, что тот сделал свой выбор «без присущей рассудительности», герцог, тем не менее, пообещал, встретить «Джанет с распростертыми объятиями в ее новой семье» (выделено в оригинале. – Д. М.)79.
Поведение Мальборо, которое, по словам историка Уильяма Манчестера, отдает «исключительным пренебрежением»80, не может не удивлять. Ведь Рандольф был его любимцем. Кроме того, у герцога сложились хорошие отношения с невесткой. Во время их первой встречи она буквально очаровала будущего свекра. Дженни не только специально исполнила для него на фортепьяно бетховенскую «Аппассионату», но и проявила свои знания в области британской политики, успешно побеседовав с ним на эту тему. Впоследствии мать Уинстона будет с теплотой отзываться о 7-м герцоге Мальборо, считая его «чрезвычайно добрым, обходительным и учтивым» человеком81.
Иные отношения сложились у невестки со свекровью – герцогиней Фрэнсис Энн Эмили Вэйн Мальборо (1822–1899). Хотя в своих мемуарах Дженни писала о ней в сдержанном тоне, называя «выразительной и умной женщиной»82, между ними никогда не было душевой теплоты и взаимного понимания. «Она со мной совершенно не любезна, – будет жаловаться Дженни сыну накануне Рождества 1896 года. – Мы не перекинулись даже парой слов. Возможно, это и к лучшему. Посторонним мы можем казаться друзьями, но в действительности это не так»83.
Именно из-за своей неприязни к невестке герцогиня Мальборо будет с ужасом думать о возможности наследования титула сыном Дженни. «Вашей первейшей обязанностью является родить ребенка, – наставляла она другую невестку, супругу 9-го герцога Мальборо Консуэлу Вандербильт (1877–1964). – И это дитя обязательно должно быть мальчиком, ибо мне невыносимо думать, что герцогом станет этот выскочка Уинстон. Кстати, вы еще не беременны?»84.
Консуэла выполнит указание свекрови, произведя 18 сентября 1897 года на свет Джона Альберта Уильяма Спенсера Черчилля, будущего 10-го герцога Мальборо (1897–1972). Не трудно представить, как изменилась бы история Великобритании, если бы Уинстон все-таки наследовал титул. Во-первых, он не смог бы заседать в палате общин, переключив свою безграничную энергию на палату лордов, обладающую гораздо меньшей законодательной властью. Кроме того, будучи герцогом, он вряд ли смог бы стать первым министром королевы.
Маркиз Солсбери был последним представителем палаты лордов, занимавшим этот ответственный пост. Все десять премьеров, сменившие друг друга начиная с 1902 года (начало карьеры У. Черчилля) и заканчивая 1955 годом (уход У. Черчилля из большой политики), были представителями нижней палаты парламента.
Возвращаясь к отношениям Дженни и свекрови, можно выделить две основные причины их неприязни. Первая – чисто женская. Фрэнсис была матерью одиннадцати (!) детей, трое из которых умерли, не дожив до пяти лет. Рандольф был третьим (а фактически вторым выжившим) сыном и самым любимым ребенком герцогини. Это был как раз тот случай, когда любящая мать вполне искренне полагает, что, какой бы идеальной ни была супруга ее отпрыска, она все равно не будет любить ее сына всей душой, а значит, она его недостойна.
Вторая причина заключалась в том, что женщины не сошлись характерами. Черчилль будет описывать свою бабушку как человека «огромных способностей, энергии и решительности»85. Но главным было то, что, будучи по природе сильной натурой, герцогиня привыкла подавлять окружающих своей властностью. «Она правила Бленхеймом железной рукой, – возмущалась Дженни. – От шороха ее шелковых юбок дрожал весь дворец»86. С мнением Фрэнсис должны были считаться все, включая самых отдаленных членов семьи. Но леди Рандольф (именно таким стало ее имя после замужества) с ее своеволием, свободолюбием и упрямством не могла позволить подчинить себя. «Герцогиня ненавидит меня просто за то, что я такая, как есть. Что бы я ни сделала, что бы ни сказала, что бы ни надела, она во всем находит недостатки. Мы с ней предельно вежливы друг с другом, но это все равно что жить на вулкане, готовом в любую минуту к извержению»87.
