'А что это ни тяготит меня разъезд народа? Даже какое-то облегчение почувствовал... Нинку не считаем, отгорело... Идём дальше... Вроде не извращенец, сыновей действительно люблю. Все родители переживают, когда дети вылетают из родного гнезда...'.
Ворон умел думать в третьем лице. Иногда, чтобы посмотреть на проблему, как бы со стороны, думал о себе, как о другом человеке. Вот и сейчас, мысленно прищурился, размышляя будто о постороннем. 'Слишком уж он любит свою работу. Промысловики к концу сезона скучают по дому, торопятся выехать в деревню. Он нет. Неохотно уезжает с участка. Жалко покидать тайгу. Она ему никогда не надоедает. Сейчас, когда вся родня разъехалась, создалась небольшая иллюзия леса, будто он один, на промысле, на участке. Доволен, дикарь...'.
Способность к такому анализу появилась у Викторовича в отрочестве, в далеком шестьдесят пятом году.
'Ему было почти пятнадцать, оканчивал школу семилетку, но какой-то особой тяги к книжным знаниям и самим книгам не испытывал. Зато уж об окрестных лесах, речках, озерках и урочищах, знал ни в пример больше некоторых взрослых. Имелось у него и ружье: одностволка, курковка, двадцать восьмого калибра. Знаменитая Иж-5. САМ приобрел ее в хозяйство, в прошлом сезоне. Взял в аренду с выкупом. Хотя таких слов тогда, ни он, ни вообще никто в стране не знал. Хозяин ружья сказал - 'ничо, за осень рассчитаешься'.
Рассчитался за восемь дней. Бобра добыл, и барсук совсем недалеко от деревни попался. Так что стала 'ижевка' его собственностью. Кроме того, 'продавец' подарил четырнадцать латунных гильз, коробку капсюлей и еще кое-какой ружейный припас. У них хорошие отношения были.
Сосед фронтовик, дядя Устин, купил было два ружья в городе. Вот эту Иж-5 и ЗК, тоже одностволку. Обеспеченный дядька был, экскаваторщиком трудился, в угольном разрезе, неподалеку. Здоровенный экскаватор драглайн. Неделю на работе, неделю дома. На станцию, к поезду, что их на смену возил, ездил на 'козле', новеньком мотоцикле М-103 Минского завода.
Вообще-то, у него целых три ружья было. Одно ещё с войны привез, 'Зауэр' называется. Устин почему-то 'зауэр-три кольца' говорил. За двадцать послевоенных лет двустволка эта немецкая, вроде как немножко под расшаталась, он и приобрел два наших ружья, новых. Долго плевался потом, 'дрова' говорил. После той покупки, они вечера три вдвоем просидели. Разбирали, подгоняли, смазывали аккуратно - наладили 'зауэра'.
- Старый стану - тебе отдам! - говорил дядька, любовно прикладываясь к ружью.
Федька верил, Устин и приучил его к охоте, отца-то не было, сгинул на реке. Два года Ворону было. Плот мужики по Кану сплавляли, лес на контору колхозную. Под батей бревно и крутанулось. Правление колхоза тогда с похоронами помогло, какую-то единовременную помощь, мать говорила, выдали. Одно время вроде даже пенсию на потерю кормильца получала. Правда, недолго. Что-то потом там перепутали, в бухгалтерии.
- Я бы пошел промысловиком... - кряхтел сосед, дымя папиросой, - да чтобы такую зарплату, как щас у меня, на карьере, выработать, надо окрестную живность косой косить.
С этих, часто слышимых слов, рассказываемых соседом охотницких баек, интересных случаях в тайге, когда-то и захотелось Федьке в неведомые промысловики.
В общем, отправился Федор однажды на реку, были у него на Кану дела кое-какие. Ондатра в двух местах плавала, хотел посмотреть. Добывать-то, смысла нет, лето. Но впрок, ко времени, заметочку сделать не помешает. А ещё, в прошлый раз, недалеко от приметного, песчаного бугра, с невысоким яром, видел отходы жизнедеятельности барсука. Лето, оно, конечно, лето... однако уже за середину августа перевалило. Можно и прибрать барсучишку. Данный товарищ сейчас куда как дефицитен. Правильно добытый, да вовремя разделанный барсук - мое почтенье, 25-30 кг отменного и полезнейшего мяса с жиром. И весьма востребованного к тому же, на продажу! А печень? Очень целебная штука, при переломах. Что-то в ней такое содержится. Есть у Феди знакомая бабка-знахарка, она ему про это и говорила, мгновенно купит. Так что надо пошевеливаться, не один он такой на деревне охотник.
Размышляя на эти темы, Федька готовился к засидке. Вот, стало быть, бугор-косогор, вон под небольшим выворотным листвягом дырочка виднеется. И неплохая... Туда, вверх, метров через триста, поле ржаное стоит. Стало быть, норка у барсучины здесь временная, на пожрать. Следовательно, второй вход-выход вряд ли имеется. Помня, что барсук крепок на рану, заранее определился, как он в случае надобности выскочит наперерез, преградив тому путь в лаз. Ещё раз прикинув, где расположится, если ветер не изменится или куда переместится, если все-таки поменяется, Федор обошел бугор и по чуть видимой проселочной дороге пошел вниз по течению реки. Неспешно шагая, отметил про себя, что катались тут в основном на телегах, хотя совсем недавно и машина проезжала. Судя по всему, 'Победа'. Ну, вполне возможно, дождей давно не было, что ж не проехать?
На минутку приостановившись, снял с плеча солдатский сидор. В деревне многие до сих пор ещё пользовались военными вещмешками, удобная, между прочим, штука. Достал оттуда короткий, самодельный спиннинг. Палка с двумя проволочными кольцами и примотанной изолентой катушкой. Оценил три имеющиеся в наличии блесны. Выбрал вогнутую, глубокую, медную. Вдел в лесочную петлю, прицепил за специально вбитую скобочку.
Метров через сто река чуть забирала вправо и на подвороте образовалась небольшая затишинка. Медленное, отбойное течение, лениво покручивало небольшим кругом порыжевшие сосновые хвоинки. Снесенные в воду ветерком, с чьего-то бывшего бивуака. Стараясь не осыпать берег, Федька осторожно спустился поближе к воде. Внимательно осмотрел упавшую давеча в реку осину, с ещё не ободранной стремниной кроной, удовлетворённо кивнул, и аккуратно, 'из-под юбки', мешали кусты, кинул блесну в намеченное место. Она упала, как он и рассчитывал, по хорошей дуге, издав нужный, глухой бульк. Будто сложенной в лодочку маленькой ладошкой по воде хлопнули. Тут же последовал жданный тычок в руку. Парнишка подсек, и не допуская щуке никаких вольностей, типа 'а я уйду под дерево!', аккуратно подвел добычу к своим ногам. Стукнул по голове заранее приготовленным дрючком, спокойно, за глаза, вытащил на берег. Переходить на другое место не стал, когда подсекал рыбину, заметил, как чуть ниже кто-то шарахнулся. Никуда оно не уйдет, шибко не шумел, не топал, неестественных звуков не издавал... Затаилась, поди, соображает, что за фигня, и чем это кончится. Сейчас узнаешь, чем...
Минут через десять у Федьки было две травянки. Где-то по килограмму с небольшим. И добрый, почти в два кило окунь. Вот он ужин, завтрак, ещё и домой принести хватит. Парнишка пошел к чьей-то былой стоянке. Ага, сюда Победа и приезжала...
Внимательно обследовал полянку вокруг кострища. Не пустое занятие, катушка, которой сегодня добывалась рыба, в прошлом году была вот также найдена чуть выше по течению. Всего одна ручка отсутствовала, болт выкрутился. Федор наладил, вот, рыбачит. Леску всегда сам покупал, клинскую. Хотя она на двадцать шесть копеек дороже ковровской стоит. Крепче, более гибкая и лучше скользит. Блесна летит дальше. На них обычно не тратился. Они, блесны, по кустам растут, умей только смотреть.
Федя задумчиво покрутил в руках поднятую из-под развесистого лопуха книгу. По примятой траве было понятно, здесь стелили какое-то покрывало, отдыхать. 'Библиотека приключений. Лежал, видать, читал. Баба, наверное... книжек на реке, я ещё не находил...' - подумал Федор, складывая в кучу сидор, спиннинг и свою находку. Рыбу он уже выпотрошил, чуть присолил и прикрыл влажной травой в сторонке.
Правильно уложив собранные дрова, Федька оглянулся, ища, чем заменить отсутствующую здесь бересту. Подсунуть, в получившеюся хатку, для растопки.
Книга упала с вещмешка и лежала открытая на двенадцатой странице.
'Сыщик Бодилин никогда, ничему, не удивлялся. Никакая, даже самая ничтожная мелочь не могла укрыться от его внимательного глаза...'. Минут через сорок парень обнаружил, что брошенный костер так и не зажжен, дела стоят, а он сидит, читает. Укоризненно покачав на себя головой, аккуратно закрыл, отложил в сторону 'помеху', и быстренько настрогал из сухой палки венчик для растопки.