Они разошлись по домам.

Воевода с митрополитом и гостями заперся в своей палате.

– Сегодня ко мне в соборе, в час рассвета, прибежали караульные стрельцы, – поведал митрополит. – Они держали караул у Пречистенских ворот и видели на небеси чудо: все небо растворилось над Астраханью, и на город посыпались искры.

– Что же все сие предвещает, владыко? – спросил воевода.

– Пути Господни неисповедимы: на нас излиет факел гнева Божия, – отвечал митрополит.

– На Тебя единого вся надежда, – вздохнул воевода, взглянув на икону Спасителя.

– Надо побеспокоиться, чтобы жители и стрельцы не сносились с ворами, – сказал брат воеводы, Михаил Семенович.

– С юга Астрахань укреплена надежно, – напомнил Бойль.

– Я велю монастырским рабочим провести воду к солончакам из своих прудов, – сказал митрополит, – затопить проход.

– Там виноградные сады, по ним ловко пробираться во время приступа, – не мешало бы их вырубить, – продолжал Александр.

– Рубить не след: владельцы садов затаят на нас злобу, – вставил князь Михаил Семенович.

– Но, боярин, неужели ты оставишь без наказания сегодняшний бунт стрельцов? – спросил Бойль.

– Нельзя наказывать, они наши защитники, – сказал воевода.

– Зачем всех? Главное – наказать зачинщиков, – отвечал Бойль.

– Да, стрельца Колокольчикова следовало бы наказать, он, видно, всему делу голова, – подытожил князь Михаил Семенович.

Воевода послал за дьяком и велел написать бумагу губному старосте об аресте Колокольчикова.

Гости разошлись. Часа через два к воеводе явился губной староста астраханской губы Федор Фадеевич Зубов, человек высокого роста, с седыми усами и бородой, сутуловатый, с строгим взглядом старик.

– Согласно твоему письменному приказу от дьяка Табунцева я пошел задержать бунтовщика, стрельца Филатку Колокольчикова, – сказал он воеводе и замолчал.

– Ну? – торопил воевода.

– Но стрелецкий голова Красулин воспротивился сему, поелику, говорит, есть наказ Москвы стрелецким головам, дабы они не давали в обиду воеводам стрельцов, а управляли ими сами, – продолжал губной староста.

Воевода молчал. «Красулин-то, верно, сам подучил стрельцов, он-то и есть главный бунтовщик», – думал он.

– Что ж прикажешь теперь делать, боярин? – спрашивал губной.

– Я сам повидаюсь с Красулиным, – сказал воевода. Он знал, что свидание ни к чему не поведет, но не хотел уронить себя в глазах губного, оставив совершенно это дело.

Между тем голландский капитан Бутлер и немец, капитан Видерос, направлялись к низенькому дому, стоящему на южной стороне города близ ворот. На крыльце их встретил человек небольшого роста, опрятно одетый, с небольшой лысиной на голове – одним словом, тот самый немец-доктор, которого мы видели в прошлом году в Самаре, на квартире Кузьмина. С ним был молодой человек, лет тридцати, высокий, с задумчивым взглядом. Это был младший корабельный мастер Страус, будущий описатель гибели Астрахани и тогдашних кровавых дней.

Они вошли в чисто убранную комнату, квартиру доктора.

– Что нового? – спросил доктор.

– Да что ж, Ягонь, дело плохо – стрельцы бунтуют, – отвечал Видерос.

Бутлер рассказал доктору и Страусу подробности бунта.

– Что ж теперь нам делать, Ягонь? – спросил Бутлер по окончании разговора.

Доктор молча хлебнул пива из своей кружки и взглянул на Страуса.

– Дожидаться, когда с нас кожу сдернут, – с усмешкой отвечал Страус.

– Не шути, герр Страус, – сказал Видерос, – я знаю Стеньку, ведь нам несдобровать.

– Я давно, не шутя, говорил, что нужно бежать в море, а вы не слушались: срам морякам пускаться с боязнью в открытое море, – отвечал Страус.

– Да, не минуешь, верно, бегства, – проговорил Видерос.

– Это одно средство к спасению, – сказал доктор.

– Ну, если мы погибнем в открытом море – вы будете причиной, а не я – я только согласен с большинством, – сказал Бутлер. – Страус, собери сегодня же всех мастеров на лодку и жди нас: мы вечером с Видеросом и доктором пойдем осматривать укрепления и бежим к вам, – обратился он к Страусу.

Вечером того же дня в реке Кривушке стояла небольшая лодка с пятнадцатью корабельными мастерами и Страусом. А по городским стенам шли четыре человека в дорожных плащах. Это были: Бутлер, Видерос и доктор, а четвертый был слуга Бутлера, молодой человек, из пленных персиян.

– Как хотите, Астрахань укреплена хорошо, взять ее будет нелегко, – говорил Бутлер своим товарищам. – В открытом море нам больше будет опасностей, да к тому же неловко бежать, когда нам так доверяет князь.

– Как хочешь, герр, я согласен и остаться, – отвечал Видерос.

– Остаться – так остаться; везде, видно, смерть, – проговорил доктор.

– Иди скорее к герру Страусу с нашими мастерами, скажи им, чтобы вернулись, – приказал Бутлер персиянину.

Персиянин скоро возвратился.

– Ворота заперты, я не мог пройти за город, – сказал он.

– Не уедут же они одни, – сказал Бутлер.

А там, на реке Кривушке, немецкие мастера все еще ждали прихода своих начальников.

– Условленный час прошел, нужно ехать одним, – сказал мастер.

– Подождем, – отвечал Страус.

Прошел еще час.

– Ну, теперь в путь, больше нечего ждать, – сказали мастера и ударили в весла.

Тихо скользя по волнам, плыла лодка немецких мастеров по устью Волги к открытому морю.

Поутру восемнадцатого июня Александр, выходя из своей квартиры, заметил на улицах города движение. Воеводские пристава неслись верхами с одного конца к другому. В церквах звонили в колокола.

Стрельцы шли толпами к площади.

– Что это такое? – спросил Александр проходившего мимо него Виовского.

– Разве ты не слыхал, боярин? Казаки подступили к Астрахани, – отвечал Виовский. – Сейчас приходили к воеводе рыбаки, он еще спал, его разбудили.

– Стало, приступ начинается?

– Нет, приступа еще нет, казаки остановились на урочище в Жареных Буграх.

Александр возвратился на квартиру, вооружился, сел на лошадь и отправился к воеводе.

Воевода съезжал уже со двора. Александр поехал за ним. Он ехал осматривать укрепления. Город был готов уже к бою. На стенах у пушек стояли пушкари. Фитиля зажигались. Посадские стояли на городских стенах. Они были вооружены чем попало: кто бердышом, кто топором, кто самопалом, а кто просто колом или дубиной. Иные таскали в кучу каменья, чтобы во время приступа бросать их в казаков. На стенах устраивали козлы, привешивали к ним котлы и таскали дрова, чтобы кипятить воду и кипятком обваривать казаков. Воевода начал осмотр с северной стороны.

– Казаки, говорят, на востоке и перебираются к Болдин-скому устью, – доложил осадный голова, боярский сын Лихачев.

– С востока взять Астрахань трудно, она окружена водой; вот с юга – другое дело, – сказал Бутлер.

– Я послал Фрола на разведку, – отвечал воевода.

Воевода подъехал к воротам, их закладывали кирпичом наглухо.

– Золожить все ворота, исключая Вознесенские, – приказал воевода сопровождавшему его Бутлеру.

Тот поклонился и уехал.

На восточной стороне им попался навстречу крестный ход, шедший по стене вокруг всего Белого города, окруженного стеной. Впереди несли икону Божией Матери, за ней другие иконы. Сам митрополит, в полном облачении, окруженный духовенством, шел тут же. Толпа народа, преимущественно стариков и женщин, шла за иконами. У ворот митрополит остановился и начал молебен.

Воевода и вся его свита сошли с лошадей и приложились к иконам. По окончании молебна крестный ход пошел дальше вокруг города. Воевода поехал на южную сторону. С этой стороны город не был окружен водой. За стеной шли городские виноградники, сады. Человек двести рабочих заступами рыли какую-то канаву.

– Боярин, вели вырубить сады! – сказал Александр, подъезжая к воеводе.

– Зачем? Митрополит и я решили провести воду из митрополитских прудов вплоть до солончаков. Вот видишь, роют канаву, – отвечал воевода.